А.С. Пушкин

время казней 1741 года, (85) явился между ими с сыном своим Салаватом. Вся 
Башкирия восстала, и бедствие разгорелось с вящшей силою. Фрейман должен был 
преследовать Пугачева; Михельсон силился пресечь ему дорогу; но распутица его 
спасала. Дороги были непроходимы, люди вязли в бездонной грязи; реки разливались 
на несколько верст; ручьи становились реками. Фрейман остановился в 
Стерлитамацке. Михельсон, успевший еще переправиться через Вятку по льду, а 
через Уфу на осьми лодках, продолжал путь, не смотря на всевозможные 
препятствия, и 5 мая у Симского завода настиг толпу башкирцев, 
предводительствуемых свирепым Салаватом. Михельсон прогнал их, завод освободил, 
и через день пошел далее. Салават остановился в осьмнадцати верстах от завода, 
ожидая Белобородова. Они соединились и выступили навстречу Михельсону, с двумя 
тысячами бунтовщиков и с осьмью пушками. Михельсон разбил их снова, отнял у них 
пушки, положил на месте до трех-сот человек, рассеял остальных, и спешил к 
Уйскому заводу, надеясь настигнуть самого Пугачева; но вскоре узнал, что 
самозванец находился уже на Белорецких заводах.
  За рекою Юрзенем Михельсон успел разбить еще толпу мятежников, и преследовал 
их до Саткинского завода. Тут узнал он, что Пугачев, набрав до шести тысяч 
башкирцев и крестьян, пошел на крепость Магнитную. Михельсон решился углубиться 
в Уральские горы, надеясь соединиться с Фрейманом около вершины Яика.
  Пугачев, зажегши ограбленные им Белорецкие заводы, быстро перешел через 
Уральские горы, и 5 мая приступил к Магнитной, не имея при себе ни одной пушки. 
Капитан Тихановский оборонялся храбро. Пугачев сам был ранен картечью в руку, и 
отступил, претерпев значительный урон. Крепость казалась спасена; но в ней 
открылась измена: пороховые ящики ночью были взорваны. Мятежники бросились, 
разобрали заплоты и ворвались. Тихановский с женою были повешены; крепость 
разграблена и выжжена. В тот же день пришел к Пугачеву Белобородов с четырьмя 
тысячами бунтующей сволочи.
  Генерал-поручик Декалонг из Челябинска, недавно освобожденного от бунтовщиков, 
двинулся к Верхо-Яицкой крепости, надеясь настигнуть Пугачева еще на Белорецких 
заводах; но, вышед на линию, получил от верхо-яицкого коменданта, полковника 
Ступишина, донесение, что Пугачев идет вверх по линии от одной крепости на 
другую, как в начале своего грозного появления. Декалонг спешил к Верхо-Яицкой. 
Тут узнал он о взятии Магнитной. Он двинулся к Кизильской. Но прошел уже 
пятнадцать верст, узнал от пойманного башкирца, что Пугачев, услыша о 
приближении войска, шел уже не к Кизильской, а прямо Уральскими горами, на 
Карагайскую. Декалонг пошел назад. Приближаясь к Карагайской, он увидел одни 
дымящиеся развалины; Пугачев покинул ее накануне. Декалонг надеялся догнать его 
в Петрозаводской; но и тут уже его не застал. Крепость была разорена и выжжена, 
церковь разграблена, иконы ободраны и разломаны в щепы.
  Декалонг, оставя линию, пошел внутреннею дорогою прямо на Уйскую крепость. У 
него оставалось овса только на одни сутки. Он думал настигнуть Пугачева хотя в 
Степной крепости; но, узнав, что и Степная уже взята, пустился к Троицкой. На 
дороге, в Сенарской, нашел он множество народа из окрестных разоренных 
крепостей. Офицерские жены и дети, босые, оборванные, рыдали, не зная где искать 
убежища. Декалонг принял их под свое покровительство, и отдал на попечение своим 
офицерам. 21 мая утром приближился он к Троицкой, прошед шестьдесят верст 
усиленным переходом, и наконец увидел Пугачева, расположившегося лагерем под 
крепостию взятой им накануне. Декалонг тотчас на него напал. У Пугачева было 
более десяти тысяч войска и до тридцати пушек. Сражение продолжалось целых 
четыре часа. Во вс° время Пугачев лежал в своей палатке, жестоко страдая от 
раны, полученной им под Магнитною. Действиями распоряжал Белобородов. Наконец 
мятежники расстроились. Пугачев сел на лошадь, и с подвязанною рукою бросался 
всюду, стараясь восстановить порядок; но вс° рассеялось и бежало. Пугачев ушел с 
одною пушкою по Челябинской дороге. Преследовать было невозможно. Конница была 
слишком изнурена. В лагере найдено до трех тысяч людей всякого звания, пола и 
возраста, захваченных самозванцем и обреченных погибели. Крепость была спасена 
от пожара и грабежа. Но комендант, бригадир Фейервар, был убит накануне, во 
время приступа, а офицеры его повешены.
  Пугачев и Белобородов, ведая, что усталость войска и изнурение лошадей не 
позволят Декалонгу воспользоваться своею победою, привели в устройство свои 
рассеянные толпы, и стали в порядке отступать, забирая крепости и быстро 
усиливаясь. Маиоры Гагрин и Жолобов, отряженные Декалонгом на другой день после 
сражения, преследовали их, но не могли достигнуть.
  Михельсон, между тем, шел Уральскими горами, по дорогам мало известным. 
Деревни башкирские были пусты. Не было возможности достать нужные припасы. Отряд 
его был в ежечасной опасности. Многочисленные шайки бунтовщиков кружились около 
его. 13 мая башкирцы, под предводительством мятежного старшины, на него напали и 
сразились отчаянно; загнанные в болото, они не сдавались. Все, кроме одного, 
насильно пощаженного, были изрублены вместе с своим начальником. Михельсон 
потерял одного офицера и шестьдесят рядовых убитыми и ранеными.
  Пленный башкирец, обласканный Михельсоном, объявил ему о взятии Магнитной и о 
движении Декалонга. Михельсон, нашед сии известия сообразными с своими 
предположениями, вышел из гор, и пошел на Троицкую, в надежде освободить сию 
крепость, или встретить Пугачева в случае его отступления. Вскоре услышал он о 
победе Декалонга и пошел на Варламово, с намерением пресечь дорогу Пугачеву. В 
самом деле, 22 мая утром, приближаясь к Варламову, он встретил передовые отряды 
Пугачева. Увидя стройное войско, Михельсон не мог сначала вообразить, чтоб это 
был остаток сволочи, разбитой накануне, и принял его (говорит он насмешливо в 
своем донесении) за корпус генерал-поручика и кавалера Декалонга; но вскоре 
удостоверился в истине. Он остановился, удерживая выгодное свое положение у 
леса, прикрывавшего его тыл. Пугачев двинулся противу его, и вдруг поворотил на 
Чербакульскую крепость. Михельсон пошел через лес, и перерезал ему дорогу. 
Пугачев в первый раз увидел перед собою того, кто должен был нанести ему столько 
ударов и положить предел кровавому его поприщу. Пугачев тотчас напал на его 
левое крыло, привел оное в расстройство, и отнял две пушки. Но Михельсон ударил 
на мятежников со всею своею конницею, рассеял их в одно мгновение, взял назад 
свои пушки, а с ними и последнюю, Оставшуюся у Пугачева после его разбития под 
Троицкой, положил на месте до шести-сот человек, в плен взял до пяти-сот, и гнал 
остальных несколько верст. Ночь прекратила преследование. Михельсон ночевал на 
поле сражения. - На другой день отдал он в приказе строгой выговор роте, 
потерявшей свои пушки, и отнял у ней пуговицы и обшлага, до выслуги. Рота не 
замедлила загладить свое бесчестие. (86)
  23-го Михельсон пошел на Чербакульскую крепость. Казаки, в ней находившиеся, 
бунтовали. Михельсон привел их к присяге, присоединив к своему отряду, и в 
последствии был всегда ими доволен.
  Жолобов и Гагрин действовали медленно и нерешительно. Жолобов, уведомив 
Михельсона, что Пугачев собрал остаток рассеянной толпы и набирает новую, 
отказался итти против его, под предлогом разлития рек и дурных дорог. Михельсон 
жаловался Декалонгу; а Декалонг, сам обещаясь выступить для истребления 
последних сил самозванца, остался в Челябе, и еще отозвал к себе Жолобова и 
Гагрина.
  Таким образом преследование Пугачева предоставлено было одному Михельсону. Он 
пошел к Златоустовскому заводу, услыша, что там находилось несколько яицких 
бунтовщиков; но они бежали, узнав о его приближении. След их, чем далее шел, тем 
более рассыпался, и наконец совсем пропал.
  27 мая Михельсон прибыл на Саткинский завод. (87) Салават, с новою шайкою, 
злодействовал в окрестностях. Уже Симской завод был им разграблен и сожжен. 
Услыша о Михельсоне, он перешел реку Ай и остановился в горах, где Пугачев, 
избавясь от погони Гагрина и Жолобова и собрав уже до двух тысяч всякой сволочи, 
с ним успел соединиться.
  Михельсон, на Саткинском заводе, спасенном его быстротою, сделал первый свой 
роздых по выступлению из-под Уфы. Через два дня пошел он против Пугачева и 
Салавата, и прибыл на берег Ая. Мосты были сняты. Мятежники на противном берегу, 
видя малочисленность его отряда, полагали себя в безопасности.
  Но 30-го, утром, Михельсон приказал пятидесяти казакам переправиться вплавь, 
взяв с собою по одному егерю. Мятежники бросились было на них, но были рассеяны 
пушечными выстрелами с противного берега. Егеря и казаки удержались кое-как, а 
Михельсон между тем переправился с остальным отрядом; порох перевезла конница, 
пушки потопили и перетащили по дну реки на канатах. Михельсон быстро напал на 
неприятеля, смял и преследовал его более двадцати верст, убив до четырех-сот и 
взяв множество в плен. Пугачев, Белобородов и раненый Салават едва успели 
спастись.
  Окрестности были пусты. Михельсон ни от кого не мог узнать о стремлении 
неприятеля. Он пошел наудачу, и 2 июня отряженный им капитан Карташевский ночью 
был окружен шайкою Салавата. К утру Михельсон подоспел к нему на помощь. 
Мятежники рассыпались и бежали. Михельсон преследовал их с крайнею 
осторожностию. Пехота прикрывала его обоз. Сам он шел немного впереди с частию 
своей конницы. Сии распоряжения спасли его. Многочисленная толпа мятежников 
неожиданно окружила его обоз, и напала на пехоту. Сам Пугачев ими 
предводительствовал, успев в течение шести дней близ Саткинского завода набрать 
около пяти тысяч бунтовщиков. Михельсон прискакал на помощь; он послал Харина 
соединить всю свою конницу, а сам с пехотою остался у обоза. Мятежники были 
разбиты и снова бежали. Тут Михельсон узнал от пленных, что Пугачев имел 
намерение итти на Уфу. Он поспешил пресечь ему дорогу, и 5 июня встретил его 
снова. Сражение было неизбежимо. Михельсон быстро напал на него, и снова разбил, 
и прогнал.
  При всех своих успехах, Михельсон увидел необходимость прекратить на время 
свое преследование. У него уже не было ни запасов, ни зарядов. Оставалось только 
по два патрона на человека. Михельсон пошел в Уфу, дабы там запастися всем для 
него нужным.
  Пока Михельсон, бросаясь во все стороны, везде поражал мятежников, прочие 
начальники оставались неподвижны. Декалонг стоял в Челябе, и завидуя Михельсону, 
нарочно не хотел ему содействовать. Фрейман, лично храбрый, но предводитель 
робкий и нерешительный, стоял в Кизильской крепости, досадуя на Тимашева, 
ушедшего в Зелаирскую (88) крепость с лучшею его конницею. - Станиславский, во 
вс° сие время отличившийся трусостию, узнав, что Пугачев близ Верхо-Яицкой 
крепости собрал значительную толпу, отказался от службы и скрылся в любимую свою 
Орскую крепость. Полковники Якубович и Обернибесов и маиор Дуве находились около 
Уфы. Вокруг их спокойно собирались бунтующие башкирцы. Бирск сожжен был почти в 
их виду, а они переходили с одного места на другое, избегая малейшей опасности и 
не думая о дружном содействии. По распоряжению князя Щербатова, войско Голицына 
оставалось безо всякой пользы около Оренбурга и Яицкого городка, в местах уже 
безопасных; а край, где снова разгорался пожар, оставался почти беззащитен. (89)
  Пугачев, отраженный от Кунгура маиором Поповым, двинулся было к Екатеринбургу; 
но узнав о войсках, там находящихся, обратился к Красно-Уфимску.
  Кама была открыта, и Казань в опасности. Брант наскоро послал в пригород Осу 
маиора Скрыпицына с гарнизонным отрядом и с вооруженными крестьянами, а сам 
писал князю Щербатову, требуя немедленной помощи. Щербатов понадеялся на 
Обернибесова и Дуве которые должны были помочь маиору Скрыпицыну в случае 
опасности, и не сделал никаких новых распоряжений.
  18 июня Пугачев явился перед Осою. Скрыпицын выступил противу его; но потеряв 
три пушки в самом начале сражения, поспешно возвратился в крепость. Пугачев 
велел своим спешиться и итти на приступ. Мятежники вошли в город, выжгли его, но 
от крепости отражены были пушками.
  На другой день Пугачев со своими старшинами ездил по берегу Камы, высматривая 
места, удобные для переправы. По его приказанию поправляли дорогу, и мостили 
топкие места. 20-го снова приступил он к крепости, и снова был отражен. Тогда 
Белобородов присоветовал ему окружить крепость возами сена, соломы и бересты, и 
зажечь таким образом деревянные стены. Пятнадцать возов были подвезены на 
лошадях в близкое расстояние от крепости, а потом подвигаемы вперед людьми, 
безопасными под их прикрытием. Скрыпицын, уже колебавшийся, потребовал сроку на 
одни сутки и сдался на другой день, приняв Пугачева на коленах, с иконами и 
хлебом-солью. Самозванец обласкал его и оставил при нем его шпагу. Несчастный, 
думая со временем оправдаться, написал, обще с капитаном Смирновым и 
подпоручиком Минеевым, письмо к казанскому губернатору, и носил при себе в 
ожидании удобного случая тайно его отослать. Минеев донес о том Пугачеву. Письмо 
было схвачено, Скрыпицын и Смирнов повешены, а доносчик произведен в полковники.
  23 июня Пугачев переправился через Каму, и пошел на винокуренные заводы 
Ижевский и Воткинский. Венцель, начальник оных, был мучительски умерщвлен, 
заводы разграблены, и все работники забраны в злодейскую толпу. Минеев, изменою 
своей заслуживший доверенность Пугачева, советовал ему итти прямо на Казань. 
Распоряжения губернатора были ему известны. Он вызвался вести Пугачева, и 
ручался за успех. Пугачев недолго колебался, и пошел на Казань.
  Щербатов, получив известие о взятии Осы, испугался. Он послал Обернибесову 
повеление занять Шумской перевоз, а маиора Меллина отправил к Шурманскому; 
Голицыну приказал скорее следовать в Уфу, дабы оттуда действовать по своему 
благоусмотрению, а сам с одним эскадроном гусар и ротою гренадер отправился в 
Бугульму.
  В Казани находилось только полторы тысячи войска, но шесть тысяч жителей были 
наскоро вооружены. Брант и комендант Баннер приготовились к обороне. Генерал-
маиор Потемкин, начальник тайной комиссии, учрежденной по делу Пугачева, усердно 
им содействовал. Генерал-маиор Ларионов не дождался Пугачева. Он с своими людьми 
переправился чрез Волгу и уехал в Нижний-Новгород.
  Полковник Толстой, начальник казанского конного легиона, выступил против 
Пугачева, и 10 июля встретил его в двенадцати верстах от города. Произошло 
сражение. Храбрый Толстой был убит, а отряд его рассеян. На другой день Пугачев 
показался на левом берегу Казанки, и расположился лагерем у Троицкой мельницы. 
Вечером, в виду всех казанских жителей, он сам ездил высматривать город, и 
возвратился в лагерь, отложа приступ до следующего утра.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

 Пугачев в Казани. - Бедствие города. - Появление Михельсона. - Три сражения. - 
Освобождение Казани. - Свидание Пугачева с его семейством. - Опровержение 
клеветы. - Распоряжение Михельсона.

  12 июля, на заре, мятежники, под предводительством Пугачева, потянулись от 
села Царицына по Арскому полю, двигая перед собою возы сена и соломы, между 
коими везли пушки. Они быстро заняли находившиеся близ предместья кирпичные 
сараи, рощу и загородный дом Кудрявцева, устроили там свои батареи и сбили 
слабый отряд, охранявший дорогу. Он отступил, выстроясь в карре и оградясь 
рогатками.
  Прямо против Арского поля находилась главная городская батарея. Пугачев на нее 
не пошел, а с правого своего крыла отрядил к предместию толпу заводских крестьян 
под предводительством изменника Минеева. Эта сволочь, большею частию безоружная, 
подгоняемая казацкими нагайками, проворно перебегала из буерака в буерак, из 
лощины в лощину, переползывала через высоты, подверженные пушечным выстрелам, и 
таким образом забралася в овраги, находящиеся на краю самого предместия. Опасное 
сие место защищали гимназисты, с одною пушкою. Но, не смотря на их выстрелы, 
бунтовщики в точности исполнили приказание Пугачева: влезли на высоту, прогнали 
гимназистов голыми кулаками, пушку отбили, заняли летний губернаторский дом, 
соединенный с предместиями; пушку поставили в ворота, стали стрелять вдоль улиц, 
и кучами ворвались в предместия. С другой стороны, левое крыло Пугачева 
бросилось к Суконной слободе. Суконщики (люди разного звания и большею частию 
кулачные бойцы), ободряемые преосвященным Вениамином, вооружились чем ни попало, 
поставили пушку у Горлова кабака и приготовились к обороне. (90) Башкирцы с 
Шарной горы, пустили в них свои стрелы и бросились в улицы. Суконщики приняли 
было их в рычаги, в копья и сабли; но их пушку разорвало с первого выстрела и 
убило канонера. В это время Пугачев на Шарной горе поставил свои пушки, и пустил 
картечью по своим и по чужим. Слобода загорелась. Суконщики бежали. Мятежники 
сбили караулы и рогатки, и устремились по городским улицам. Увидя пламя, жители 
и городское войско, оставя пушки, бросились к крепости, как к последнему 
убежищу. Потемкин вошел вместе с ними. Город стал добычею мятежников. Они 
бросились грабить дома и купеческие лавки; вбегали в церкви и монастыри, 
обдирали иконостасы; резали всех, которые попадались им в немецком платье. 
Пугачев, поставя свои батареи в трактире Гостиного двора, за церквами, у 
триумфальных ворот, стрелял по крепости, особенно по Спасскому монастырю, 
занимающему ее правый угол и коего ветхие стены едва держались. С другой 
стороны, Минеев,
втащив одну пушку на врата Казанского монастыря, а другую поставя на церковной 
паперти, стрелял по крепости, в самое опасное место. Прилетевшее оттоле ядро 
разбило одну из его пушек. Разбойники, надев на себя женские платья, поповские 
стихари, с криком бегали по улицам, грабя и зажигая дома. Осаждавшие крепость им 
завидовали, боясь остаться без добычи... Вдруг Пугачев приказал им отступить и, 
зажегши еще несколько домов, возвратился в свой лагерь. Настала буря. Огненное 
море разлилось по всему городу. Искры и головни летели в крепость, и зажгли 
несколько деревянных кровель. В сию минуту часть одной стены с громом обрушилась 
и подавила несколько человек. Осажденные, стеснившиеся в крепости, подняли 
вопль, думая, что злодей вломился и что последний их час уже настал.
  Из города погнали пленных и повезли добычу. Башкирцы, не смотря на строгие 
запрещения Пугачева, били нагайками народ, и кололи копьями отстающих женщин и 
детей. Множество потонуло, переправляясь в брод через Казанку. Народ, пригнанный 
в лагерь, поставлен был на колени перед пушками. Женщины подняли вой. Им 
объявили прощение. Все закричали: ypa! и кинулись к ставке Пугачева. Пугачев 
сидел в креслах, принимая дары казанских татар, приехавших к нему с поклоном. 
Потом спрашивали: кто желает служить государю Петру Федоровичу? - Охотников 
нашлось множество.
  Преосвященный Вениамин (91) во вс° время приступа находился в крепости, в 
Благовещенском соборе, и на коленах со всем народом молил бога о спасении 
христиан. Едва умолкла пальба, он поднял чудотворные иконы, и не смотря на 
нестерпимый зной пожара и на падающие бревна, со всем бывшим при нем 
духовенством, сопровождаемый народом, обошел снутри крепость при молебном пении. 
- К вечеру буря утихла, и ветер оборотился в противную сторону. Настала ночь, 
ужасная для жителей! Казань, обращенная в груды горящих углей, дымилась и рдела 
во мраке. Никто не спал. С рассветом жители спешили взойти на крепостные стены, 
и устремили взоры в ту сторону, откуда ожидали нового приступа. Но, вместо 
Пугачевских полчищ, с изумлением увидели гусаров Михельсона, скачущих в город с 
офицером, посланным от него к губернатору.
  Никто не знал, что уже накануне Михельсон, в семи верстах от города, имел 
жаркое дело с Пугачевым и что мятежники отступили в беспорядке.
  Мы оставили Михельсона неутомимо преследующим опрометчивое стремление 
Пугачева. В Уфе оставил он своих больных и раненых, взял с собою маиора Дуве, и 
21 июня находился в Бурнове, в нескольких верстах от Бирска. Мост, сожженный 
Якубовичем, был опять наведен мятежниками. Около трех тысяч вышли навстречу 
Михельсону. Он их разбил, и отрядил Дуве противу шайки башкирцев, находившихся 
не в дальнем расстоянии. Дуве их рассеял. Михельсон пошел на Осу, и 27 июня 
разбив на дороге толпу башкирцев и татар, узнал от них о взятии Осы, и о 
переправе Пугачева через Каму. Михельсон пошел по его следам. На Каме не было ни 
мостов, ни лодок. Конница переправилась вплавь, пехота на плотах. Михельсон, 
оставя Пугачева вправе, пошел прямо на Казань, и 11 июля вечером был уже в 
пятидесяти верстах от нее.
  Ночью отряд его тронулся с места. Поутру, в сорока пяти верстах от Казани, 
услышал пушечную пальбу. К полудню густой, багровый дым возвестил ему о жребии 
города.
  Полдневный жар и усталость отряда заставили Михельсона остановиться на один 
час. Между тем узнал он, что недалеко находилась толпа мятежников. Михельсон на 
них напал, и взял четыреста в плен; остальные бежали к Казани и известили 
Пугачева о приближении неприятеля. Тогда-то Пугачев, опасаясь нечаянного 
нападения, отступил от крепости и приказал своим скорее выбираться из города, а 
сам, заняв выгодное местоположение, выстроился близ Царицына, в семи верстах от 
Казани.
  Михельсон, получив о том донесение, пустился через лес одною колонною и, вышед 
в поле, увидел перед собою мятежников, стоящих в боевом порядке.
  Михельсон отрядил Харина противу их левого крыла, Дуве противу правого, а сам 
пошел прямо на главную неприятельскую батарею. Пугачев, ободренный победою и 
усилясь захваченными пушками, встретил нападение сильным огнем. Перед батареей 
простиралось болото, через которое Михельсон должен был перейти, между тем как 
Харин и Дуве старались обойти неприятеля. Михельсон взял батарею; Дуве на правом 
фланге отбил также две пушки. Мятежники, разделясь на две кучи, пошли - одни 
навстречу Харину, и остановясь в теснине за рвом, поставили батареи и открыли 
огонь; другие старались заехать в тыл отряду. Михельсон, оставя Дуве, пошел на 
подкрепление Харина, проходившего через овраг под неприятельскими ядрами. 
Наконец, после пяти часов упорного сражения, Пугачев был разбит, и бежал, 
потеряв восемь-сот человек убитыми и сто восемьдесят взятыми в плен. Потеря 
Михельсона была незначительна. Темнота ночи и усталость отряда не позволили 
Михельсону преследовать Пугачева.
  Переночевав на месте сражения, перед светом Михельсон пошел к Казани. 
Навстречу ему поминутно попадались кучи грабителей, пьянствовавших целую ночь на 
развалинах сгоревшего города. Их рубили и брали в плен. Прибыв к Арскому полю, 
Михельсон увидел приближающегося неприятеля: Пугачев, узнав о малочисленности 
его отряда, спешил предупредить его соединение с городским войском. Михельсон, 
послав уведомить о том губернатора, встретил пушечными выстрелами толпу, 
кинувшуюся на него с воплем и визгом, и принудил ее отступить. Потемкин подоспел 
из города с гарнизоном. Пугачев перешел через Казанку, и удалился за пятнадцать 
верст от города, в село Сухую Реку. Преследовать его было невозможно: у 
Михельсона не было и тридцати годных лошадей.
  Казань была освобождена. Жители теснились на стене крепости, дабы издали 
взглянуть на лагерь своего избавителя. Михельсон не трогался с места, ожидая 
нового нападения. В самом деле, Пугачев, негодуя на свои неудачи, не терял 
однакож надежды одолеть наконец Михельсона. Он отовсюду набирал новую сволочь 
соединяясь с отдельными своими отрядами, и 15 июля утром, приказав прочесть 
перед своими толпами манифест, в котором объявлял о своем намерении итти на 
Москву, устремился в третий раз на Михельсона. Войско его состояло из двадцати 
пяти тысяч всякого сброду. Многочисленные толпы двинулись тою же дорогою, по 
которой уже два раза бежали. Облака пыли, дикие вопли, шум и грохот возвестили 
их приближение. Михельсон выступил противу их с осьмью стами карабинер, гусар и 
чугуевских казаков. Он занял место прежнего сражения близ Царицына, и разделил 
войско свое на три отряда, в близком расстоянии один от другого. Бунтовщики на 
него бросились. Яицкие казаки стояли в тылу, и по приказанию Пугачева должны 
были колоть своих беглецов. Но Михельсон и Харин с двух сторон на них ударили, 
опрокинули и погнали. Вс° было кончено в одно мгновение. Напрасно Пугачев 
старался удержать рассыпавшиеся толпы, сперва доскакав до первого своего лагеря, 
а потом и до второго. Харин живо его преследовал, не давая ему времени нигде 
остановиться. В сих лагерях находилось до десяти тысяч казанских жителей всякого 
пола и звания. Они были освобождены. Казанка была запружена мертвыми телами; 
пять тысяч пленных и девять пушек остались в руках у победителя. Убито в 
сражении до двух тысяч, большею частию татар и башкирцев. Михельсон потерял до 
ста человек убитыми и ранеными. Он вошел в город при кликах восхищенных жителей, 
свидетелей его победы. Губернатор, измученный болезнию, от которой он и умер 
через две недели, встретил победителя за воротами крепости, в сопровождении 
дворянства и духовенства. Михельсон отправился прямо в собор, где преосвященный 
Вениамин отслужил благодарственный молебен.
  Состояние Казани было ужасно: из двух тысяч осьми-сот шестидесяти семи домов, 
в ней находившихся, две тысячи пятьдесят семь сгорело. Двадцать пять церквей и 
три монастыря также сгорели. Гостиный двор и остальные дома, церкви и монастыри 
были разграблены. Найдено до трех-сот убитых и раненых обывателей; около пяти-
сот пропало без вести. В числе убитых находился директор гимназии, Каниц, 
несколько учителей и учеников, и полковник Родионов. Генерал-маиор Кудрявцов, 
(92) старик сто-десяти-летний, не хотел скрыться в крепость, не смотря на 
всевозможные увещания. Он на коленах молился в Казанском девичьем монастыре. 
Вбежало несколько грабителей. Он стал их увещевать. Злодеи умертвили его на 
церковной паперти.
  Так бедный колодник, за год тому бежавший из Казани, отпраздновал свое 
возвращение! Тюремный двор, где ожидал он плетей и каторги, был им сожжен, а 
невольники, его недавние товарищи, выпущены. В казармах содержалась уже 
несколько месяцев казачка Софья Пугачева, с тремя своими детьми. Самозванец, 
увидя их, сказывают, заплакал, но не изменил самому себе. Он велел их отвести в 
лагерь, сказав, как уверяют: я ее знаю; муж ее оказал мне великую услугу.  (93) 
Изменник Минеев, главный виновник бедствия Казани, при первом разбитии Пугачева 
попался в плен и, по приговору военного суда, загнат был сквозь строй до смерти.
  Казанское начальство стало пещись о размещении жителей по уцелевшим домам. Они 
были приглашены в лагерь, для разбора добычи, отнятой у Пугачева, и для 
обратного получения своей собственности. Спешили разделиться кое-как. Люди 
зажиточные стали нищими; кто был скуден, очутился богат!
  История должна опровергнуть клевету, легкомысленно повторенную Светом: 
утверждали, что Михельсон мог предупредить взятие Казани, но что он нарочно дал 
мятежникам время ограбить город, дабы в свою очередь поживиться богатою добычею, 
предпочитая какую бы то ни было прибыль славе, почестям и царским наградам, 
ожидавшим спасителя Казани и усмирителя бунта! Читатели видели, как быстро и как 
неутомимо Михельсон преследовал Пугачева. Если Потемкин и Брант сделали бы свое 
дело, и успели удержаться хоть несколько часов, то Казань была бы спасена. 
Солдаты Михельсона конечно обогатились; но стыдно было бы нам обвинять, без 
доказательства, старого, заслуженного воина, проведшего всю жизнь на поле чести 
и умершего главнокомандующим русскими войсками. (94)
  14 июля прибыл в Казань подполковник граф Меллин, и был отряжен Михельсоном 
для преследования Пугачева. Сам Михельсон остался в городе, для возобновления 
своей конницы и для заготовления припасов. Прочие начальники наскоро сделали 
некоторые военные распоряжения, ибо, не смотря на разбитие Пугачева, знали уже, 
сколь был опасен сей предприимчивый и деятельный мятежник. Его движения были 
столь быстры и непредвидимы, что не было средства его преследовать; к тому же 
конница была слишком изнурена. Старались перехватить ему дорогу; но войска, 
рассеянные на великом пространстве, не могли всюду поспевать и делать скорые 
обороты. Должно сказать и то, что редкий из тогдашних начальников был в 
состоянии управиться с Пугачевым, или с менее известными его сообщниками.


ГЛАВА ОСЬМАЯ.

 Пугачев за Волгою. - Общее смятение. - Письмо генерала Ступишина. - Намерение 
Екатерины. - Граф П. Ив. Панин. - Движение войск. - Взятие Пензы. - Смерть 
Всеволожского. - Споры Державина с Бошняком. - Взятие Саратова. - Пугачев под 
Царицыным. - Смерть астронома Ловица. - Поражение Пугачева. - Суворов. - Пугачев 
выдан правительству. - Разговор его с графом Паниным. - Суд над Пугачевым и над 
его сообщниками. - Казнь бунтовщиков.

  Пугачев бежал по Кокшайской дороге на переменных лошадях, с тремя стами яицких 
и илецких казаков, и наконец ударился в лес. Харин, преследовавший его целые 
тридцать верст, принужден был остановиться. Пугачев ночевал в лесу. Его 
семейство было при нем. Между его товарищами находились два новые лица: один из 
них был молодой Пулавский, родной брат главного конфедерата. (95) Он находился в 
Казани военнопленным, и из ненависти к России, присоединился к шайке Пугачева. 
Другой был пастор реформатского исповедания. Во время казанского пожара он был 
приведен к Пугачеву; самозванец узнал его: некогда, ходя в цепях по городским 
улицам, Пугачев получил от него милостыню. Бедный пастор ожидал смерти. Пугачев 
принял его ласково, и пожаловал в полковники. Пастор-полковник посажен был 
верхом на башкирскую лошадь. Он сопровождал бегство Пугачева, и несколько дней 
уже спустя, отстал от него и возвратился в Казань. (96)
  Пугачев два дня бродил то в одну, то в другую сторону, обманывая тем высланную 
погоню. Сволочь его, рассыпавшись, производила обычные грабежи. Белобородов 
пойман был в окрестностях Казани, высечен кнутом, потом отвезен в Москву, и 
казнен смертию. Несколько сотен беглецов присоединились к Пугачеву. 18 июля он 
вдруг устремился к Волге, на Кокшайский перевоз, и в числе пяти-сот человек 
лучшего своего войска переправился на другую сторону.
  Переправа Пугачева произвела общее смятение. Вся западная сторона Волги 
восстала и передалась самозванцу. Господские крестьяне взбунтовались; иноверцы и 
новокрещеные стали убивать русских священников. Воеводы бежали из городов, 
дворяне из поместий; чернь ловила тех и других, и отовсюду приводила к Пугачеву. 
Пугачев объявил народу вольность, истребление дворянского рода, отпущение 
повинностей и безденежную раздачу соли. (97) Он пошел на Цывильск, ограбил 
город, повесил воеводу, и разделив шайку свою на две части, послал одну по 
Нижегородской дороге, а другую по Алатырской, и пресек таким образом сообщение 
Нижнего с Казанью. Нижегородский губернатор, генерал-поручик Ступишин, писал к 
князю Волконскому, что участь Казани ожидает и Нижний, и что он не отвечает и за 
Москву. Все отряды, находившиеся в губерниях Казанской и Оренбургской, пришли в 
движение и устремлены были против Пугачева. Щербатов из Бугульмы, а князь 
Голицын из Мензелинска поспешили в Казань; Меллин переправился через Волгу, и 19 
июля выступил из Свияжска; Мансуров из Яицкого городка двинулся к Сызрани; 
Муфель пошел к Симбирску; Михельсон из Чебоксаров устремился к Арзамасу, дабы 
пресечь Пугачеву дорогу к Москве...
  Но Пугачев не имел уже намерения итти на старую столицу. Окруженный отовсюду 
войсками правительства, не доверяя своим сообщникам, он уже думал о своем 
спасении; цель его была: пробраться за Кубань или в Персию. Главные бунтовщики 
предвидели конец затеянному ими делу, и уже торговались о голове своего 
предводителя! Перфильев, от имени всех виновных казаков, послал тайно в 
Петербург одного поверенного с предложением о выдаче самозванца. Правительство, 
однажды им обманутое, худо верило ему: однако вошло с ним в сношение. (98) 
Пугачев бежал; но бегство его казалось нашедствием. Никогда успехи его не были 
ужаснее, никогда мятеж не свирепствовал с такою силою. Возмущение переходило от 
одной деревни к другой, от провинции к провинции. Довольно было появления двух 
или трех злодеев, чтоб взбунтовать целые области. Составлялись отдельные шайки 
грабителей и бунтовщиков: и каждая имела у себя своего Пугачева...
  Сии горестные известия сделали в Петербурге глубокое впечатление, и омрачили 
радость, произведенную окончанием Турецкой войны и заключением славного Кучук-
Кайнарджиского мира. Императрица, недовольная медлительностью князя Щербатова, 
еще в начале июля решилась отозвать его и поручить главное начальство над 
войском князю Голицыну. Курьер, ехавший с сим указом, остановлен был в Нижнем-
Новегороде, по причине небезопасности дороги. Когда же государыня узнала о 
взятии Казани и о перенесении бунта за Волгу, тогда она уже думала сама ехать в 
край, где усиливалось бедствие и опасность, и лично предводительствовать 
войском. Граф Никита Иванович Панин успел уговорить ее оставить сие намерение. 
Императрица не знала, кому предоставить спасение отечества. В сие время 
вельможа, удаленный от двора и, подобно Бибикову, бывший в немилости, граф Петр 
Иванович Панин, (99)  сам вызвался принять на себя подвиг, не довершенный его 
предшественником. Екатерина с признательностью увидела усердие благородного 
своего подданного, и граф Панин, в то время как, вооружив своих крестьян и 
дворовых, готовился итти навстречу Пугачеву, получил, в своей деревне, повеление 
принять главное начальство над губерниями, где свирепствовал мятеж, и над 
войсками туда посланными. Таким образом покоритель Бендер пошел войною против 
простого казака, четыре года тому назад безвестно служившего в рядах войска, 
вверенного его начальству.
  20 июля Пугачев под Курмышем переправился вплавь через Суру. Дворяне и 
чиновники бежали. Чернь встретила его на берегу с образами и хлебом. Ей прочтен 
возмутительный манифест. Инвалидная команда приведена была к Пугачеву. Маиор 
Юрлов, начальник оной, и унтер-офицер, коего имя, к сожалению, не сохранилось, 
одни не захотели присягнуть, и в глаза обличали самозванца. Их повесили, и 
мертвых били нагайками. Вдова Юрлова спасена была ее дворовыми людьми. Пугачев 
велел раздать чувашам казенное вино; повесил несколько дворян, приведенных к 
нему крестьянами их, и пошел к Ядринску, оставя город под начальством четырех 
яицких казаков и дав им в распоряжение шестьдесят приставших к нему холопьев. Он 
оставил за собою малую шайку, для задержания графа Меллина. Михельсон, шедший к 
Арзамасу, отрядил Харина к Ядринску, куда спешил и граф Меллин. Пугачев, узнав о 
том, обратился к Алатырю; но прикрывая свое движение, послал к Ядринску шайку, 
которая и была отбита воеводою и жителями, а после сего встречена графом 
Меллиным, и совсем рассеяна. Меллин поспешил к Алатырю; мимоходом освободил 
Курмыш, где повесил нескольких мятежников, а казака, назвавшегося воеводою, взял 
с собою, как языка. Офицеры инвалидной команды, присягнувшие самозванцу, 
оправдывались тем, что присяга дана была ими не от искреннего сердца, но для 
наблюдения интереса ее императорского величества. "А что мы, писали они 
Ступишину, перед богом и всемилостивейшею государынею нашей нарушили присягу, и 
тому злодею присягали, в том приносим наше христианское покаяние и слезно просим 
отпущения сего нашего невольного греха; ибо не иное нас к сему привело, как 
смертный страх". Двадцать человек подписали сие постыдное извинение.
  Пугачев стремился с необыкновенною быстротою, отряжая во все стороны свои 
шайки. Не знали, в которой находился он сам. Настичь его было невозможно: он 
скакал проселочными дорогами, забирая свежих лошадей, и оставлял за собою 
возмутителей, которые в числе двух, трех и не более пяти разъезжали безопасно по 
селениям и городам, набирая всюду новые шайки. Трое из них явились в 
окрестностях Нижнего-Новагорода; крестьяне Демидова связали их и представили 
Ступишину. Он велел их повесить на барках и пустить вниз по Волге, мимо 
бунтующих берегов.
  27 июля Пугачев вошел в Саранск. Он был встречен не только черным народом, но 
духовенством и купечеством... Триста человек дворян, всякого пола и возраста, 
были им тут повешены; крестьяне и дворовые люди стекались к нему толпами. Он 
выступил из города 30-го. На другой день Меллин вошел в Саранск, взял под караул 
прапорщика Шахмаметева, посаженного в воеводы от самозванца также и других 
важных изменников духовного и дворянского звания а черных людей велел высечь 
плетьми под виселицею.
  Михельсон из Арзамаса устремился за Пугачевым. Муфель из Симбирска спешил ему 
же навстречу. Меллин шел по его пятам. Таким образом три отряда окружали 
Пугачева. Князь Щербатов с нетерпением ожидал прибытия войск из Башкирии, дабы 
отправить подкрепление действующим отрядам, и сам хотел спешить за ними; но, 
получа указ от 8 июля, сдал начальство князю Голицыну и отправился в Петербург.
  Между тем Пугачев приближился к Пензе. Воевода Всеволожский несколько времени 
держал чернь в повиновении, и дал время дворянам спастись. Пугачев явился перед 
городом. Жители вышли к нему навстречу с иконами и хлебом, и пали пред ним на 
колени. Пугачев въехал в Пензу. Всеволожский, оставленный городским войском, 
заперся в своем доме с двенадцатью дворянами, и решился защищаться. Дом был 
зажжен; храбрый Всеволожский погиб со своими товарищами; казенные и дворянские 
дома были ограблены. Пугачев посадил в воеводы господского мужика, и пошел к 
Саратову.
  Узнав о взятии Пензы, саратовское начальство стало делать свои распоряжения.
  В Саратове находился тогда Державин. Он отряжен был (как мы уже видели) в село 
Малыковку, дабы оттуда пресечь дорогу Пугачева в случае побега его на Иргиз. 
Державин, известясь о сношениях Пугачева с киргиз-кайсаками, успел отрезать их 
от кочующих орд по рекам Узеням, и намеревался итти на освобождение Яицкого 
городка; но был предупрежден генералом Мансуровым. В конце июля прибыл он в 
Саратов, где чин гвардии поручика, резкий ум и пылкий характер доставили ему 
важное влияние на общее мнение.
  1 августа Державин, обще с главным судией конторы Опекунства колонистов, 
Лодыжинским, потребовал саратовского коменданта Бошняка для совещания о мерах, 
кои должно было предпринять в настоящих обстоятельствах. Державин утверждал, что 
около конторских магазинов, внутри города, должно было сделать укрепления, 
перевезти туда казну, лодки на Волге сжечь, по берегу расставить батареи и итти 
навстречу Пугачеву. Бошняк не соглашался оставить свою крепость, и хотел 
держаться за городом. Спорили, горячились - и Державин, вышед из себя, предлагал 
арестовать коменданта. Бошняк остался неколебим, повторяя, что он вверенной ему 
крепости и божиих церквей покинуть на расхищение не хочет. Державин, оставя его, 
приехал в магистрат; предложил, чтобы все обыватели поголовно явились на 
земляную работу к месту, назначенному Лодыжинским. Бошняк жаловался, но никто 
его не слушал. Памятником сих споров осталось язвительное письмо Державина к 
упрямому коменданту. (100)
  4 августа узнали в Саратове, что Пугачев выступил из Пензы, и приближается к 
Петровску. Державин потребовал отряд донских казаков, и пустился с ними в 
Петровск, дабы вывезти оттуда казну, порох и пушки. Но, подъезжая к городу, 
услышал он колокольный звон и увидел передовые толпы мятежников, вступающие в 
город, и духовенство, вышедшее к ним навстречу с образами и хлебом. Он поехал 
вперед с есаулом и двумя казаками, и видя, что более делать было нечего, 
пустился с ними обратно к Саратову. Отряд его остался на дороге, ожидая 
Пугачева. Самозванец к ним подъехал в сопровождении своих сообщников. Они 
приняли его, стоя на коленах. Услыша от них о гвардейском офицере, Пугачев тут 
же переменил лошадь, и взяв в руки дротик, сам с четырьмя казаками поскакал за 
ним в погоню. Один из казаков, сопровождавших Державина, был заколот Пугачевым. 
Державин успел добраться до Саратова, откуда на другой день выехал вместе с 
Лодыжинским, оставя защиту города на попечение осмеянного им Бошняка. (101)
  5 августа Пугачев пошел к Саратову. Войско его состояло из трехсот яицких 
казаков и ста-пятидесяти донских, приставших к нему накануне, и тысяч до десяти 
калмыков, башкирцев, ясачных татар, господских крестьян, холопьев и всякой 
сволочи. Тысяч до двух были кое-как вооружены, остальные шли с топорами, вилами 
и дубинами. Пушек было у него тринадцать.
  6-го Пугачев пришел к Саратову, и остановился в трех верстах от города.
  Бошняк отрядил саратовских казаков для поимки языка; но они передались 
Пугачеву. Между тем обыватели тайно подослали к самозванцу купца Кобякова с 
изменническими предложениями. Бунтовщики подъехали к самой крепости, 
разговаривая с солдатами. Бошняк велел стрелять. Тогда жители, 
предводительствуемые городским головою Протопоповым, явно возмутились и 
приступили к Бошняку, требуя, чтоб он не начинал сражения и ожидал возвращения 
Кобякова. Бошняк спросил: как осмелились они, без его ведома, вступить в 
переговоры с самозванцем? Они продолжали шуметь. Между тем Кобяков возвратился с 
возмутительным письмом. Бошняк, выхватив его из рук изменника, разорвал и 
растоптал, а Кобякова велел взять под караул. Купцы пристали к нему с просьбами 
и угрозами, и Бошняк принужден был им уступить и освободить Кобякова. Он однако 
приготовился к обороне. В это время Пугачев занял Соколову гору, господствующую 
над Саратовым, поставил батарею и начал по городу стрелять. По первому выстрелу 
крепостные казаки и обыватели разбежались. Бошняк велел выпалить из мортиры; но 
бомба упала в пятидесяти саженях. Он обошел свое войско, и всюду увидел уныние: 
однако не терял своей бодрости. Мятежники напали на крепость. Он открыл огонь, и 
уже успел их отразить, как вдруг триста артиллеристов, выхватя из-под пушек 
клинья и фитили, выбежали из крепости и передались. В это время сам Пугачев 
кинулся с горы на крепость. Тогда Бошняк, с одним саратовским баталионом, 
решился продраться сквозь толпы мятежников. Он приказал маиору Салманову 
выступить с первой половиною баталиона: но, заметя в нем робость или готовность 
изменить, отрешил его от начальства. Маиор Бутырин заступился за него, и Бошняк 
вторично оказал слабость: он оставил Салманова при его месте, и обратясь ко 
второй половине баталиона, приказал распускать знамена и выходить из укреплений. 
В сию минуту Салманов передался, и Бошняк остался с шестидесятью человеками 
офицеров и солдат. Храбрый Бошняк с этой горстью людей выступил из крепости и 
целые шесть часов сряду шел - пробиваясь сквозь бесчислен

ные толпы разбойников. Ночь прекратила сражение. Бошняк достиг берегов Волги. 
Казну и канцелярские дела отправил рекою в Астрахань, а сам 11 августа 
благополучно прибыл в Царицын.
  Мятежники, овладев Саратовом, выпустили колодников, отворили хлебные и соляные 
анбары, разбили кабаки и разграбили дома. Пугачев повесил всех дворян, 
попавшихся в его руки, и запретил хоронить тела; назначил в коменданты города 
казацкого пятидесятника Уфимцева, и 9 августа в полдень выступил из города. - 
11-го в разоренный Саратов прибыл Муфель, а 14-го Михельсон. Оба, соединясь 
поспешили в след за Пугачевым.
  Пугачев следовал по течению Волги. Иностранцы, тут поселенные, большею частию 
бродяги и негодяи, все к нему присоединились, возмущенные польским конфедератом 
(неизвестно кем по имени, только не Пулавским; последний уже тогда отстал от 
Пугачева, негодуя на его зверскую свирепость). Пугачев составил из них гусарский 
полк. Волжские казаки перешли также на его сторону.
  Таким образом Пугачев со дня на день усиливался. Войско его состояло уже из 
двадцати тысяч. Шайки его наполняли губернии Нижегородскую, Воронежскую и 
Астраханскую. Беглый холоп Евсигнеев, назвавшись также Петром III, взял Инсару, 
Троицк, Наровчат и Керенск, повесил воевод и дворян, и везде учредил свое 
правление. Разбойник Фирска подступил под Симбирск, убив в сражении полковника 
Рычкова, заступившего место Чернышева, погибшего под Оренбургом при начале 
бунта; гарнизон изменил ему. Симбирск был спасен однакож прибытием полковника 
Обернибесова. Фирска наполнил окрестности убийствами и грабежами. Верхний и 
нижний Ломов были ограблены и сожжены другими злодеями. Состояние сего обширного 
края было ужасно. Дворянство обречено было погибели. Во всех селениях, на 
воротах барских дворов, висели помещики, или их управители. (102) Мятежники и 
отряды, их преследующие, отымали у крестьян лошадей, запасы и последнее 
имущество. Правление было повсюду пресечено. Народ не знал, кому повиноваться. 
На вопрос: кому вы веруете? Петру Федоровичу или Екатерине Алексеевне? мирные 
люди не смели отвечать, не зная, какой стороне принадлежали вопрошатели.
  13 августа Пугачев приближился к Дмитриевску (Камышенке). Его встретил маиор 
Диц с пятью стами гарнизонных солдат, тысячью донских казаков и пятью стами 
калмыков, предводительствуемых князьями Дундуковым и Дербетевым. Сражение 
завязалось. Калмыки разбежались при первом пушечном выстреле. Казаки дрались 
храбро и доходили до самых пушек, но были отрезаны и передались. Диц был убит. 
Гарнизонные солдаты со всеми пушками были взяты. Пугачев ночевал на месте 
сражения; на другой день занял Дубовку, и двинулся к Царицыну.
  В сем городе, хорошо укрепленном, начальствовал полковник Цыплетев. С ним 
находился храбрый Бошняк. 21 августа Пугачев подступил с обыкновенной дерзостию. 
Отбитый с уроном, он удалился за восемь верст от крепости. Против него выслали 
полторы тысячи донских казаков; но только четыреста возвратились: остальные 
передались.
  На другой день Пугачев подступил к городу со стороны Волги, и был опять отбит 
Бошняком. Между тем услышал он о приближении отрядов, и поспешно стал удаляться 
к Сарепте.
Михельсон, Муфель и Меллин прибыли 20-го в Дубовку, а 22-го вступили в Царицын.
  Пугачев бежал по берегу Волги. Тут он встретил астронома Ловица и спросил, что 
он за человек. Услыша, что Ловиц наблюдал течение светил небесных, он велел его 
повесить поближе к звездам. Адъюнкт Иноходцев, бывший тут же, успел убежать.
  Пугачев отдыхал в Сарепте целые сутки, скрываясь в своем шатре с двумя 
наложницами. (103) Семейство его находилось тут же. Он пустился, вниз к Черному 
Яру. Михельсон шел по его пятам. Наконец, 25-го, на рассвете он настигнул 
Пугачева в ста пяти верстах от Царицына.
  Пугачев стоял на высоте, между двумя дорогами. Михельсон ночью обошел его, и 
стал противу мятежников. Утром Пугачев опять увидел перед собою своего грозного 
гонителя; но не смутился, а смело пошел на Михельсона, отрядив свою пешую 
сволочь противу донских и чугуевских казаков, стоящих по обоим крылам отряда. 
Сражение продолжалось недолго. Несколько пушечных выстрелов расстроили 
мятежников. Михельсон на них ударил. Они бежали, брося пушки и весь обоз. 
Пугачев, переправясь через мост, напрасно старался их удержать; он бежал вместе 
с ними. Их били и преследовали сорок верст. Пугачев потерял до четырех тысяч 
убитыми и до семи тысяч взятыми в плен. Остальные рассеялись. Пугачев, в 
семидесяти верстах от места сражения, переплыл Волгу, выше Черноярска, на 
четырех лодках, и ушел на луговую сторону, не более как с тридцатью казаками. 
Преследовавшая его конница опоздала четвертью часа. Беглецы, не успевшие 
переправиться на лодках, бросились вплавь и перетонули.
  Сие поражение было последним и решительным. Граф Панин, прибывший в то время в 
Керенск, послал в Петербург радостное известие, отдав в донесении своем полную 
справедливость быстроте, искусству и храбрости Михельсона. Между тем новое, 
важное лицо является на сцене действия: Суворов прибыл в Царицын.
  Еще при жизни Бибикова, государственная коллегия, видя важность возмущения, 
вызывала Суворова, который в то время находился под стенами Силистрии; но граф 
Румянцев не пустил его, дабы не подать Европе слишком великого понятия о 
внутренних беспокойствах государства. Такова была слава Суворова! По окончании 
же войны Суворов получил повеление немедленно ехать в Москву, к князю 
Волконскому, для принятия дальнейших препоручений. Он свиделся с графом Паниным 
в его деревне, и явился в отряде Михельсона несколько дней после последней 
победы. Суворов имел от графа Панина предписание начальникам войск и 
губернаторам - исполнять все его приказания. Он принял начальство над 
Михельсоновым отрядом, посадил пехоту на лошадей, отбитых у Пугачева, и в 
Царицыне переправился через Волгу. В одной из бунтовавших деревень он взял, под 
видом наказания, пятьдесят пар волов, и с сим запасом углубился в пространную 
степь, где нет ни леса, ни воды, и где днем должно было ему направлять путь свой 
по солнцу, а ночью по звездам.
  Пугачев скитался по той же степи. Войска отовсюду окружали его; Меллин и 
Муфель, также перешедшие через Волгу, отрезывали ему дорогу к северу; легкий 
полевой отряд шел ему навстречу из Астрахани; князь Голицын и Мансуров 
преграждали его от Яика; Дундуков с своими калмыками рыскал по степи; разъезды 
учреждены были от Гурьева до Саратова, и от Черного до Красного Яра. Пугачев не 
имел средств выбраться из сетей, его стесняющих. Его сообщники, с одной стороны 
видя неминуемую гибель, а с другой - надежду на прощение, стали сговариваться, и 
решились выдать его правительству.
  Пугачев хотел итти к Каспийскому морю, надеясь как-нибудь пробраться в киргиз-
кайсацкие степи. Казаки на то притворно согласились: но сказав, что хотят взять 
с собою жен и детей, повезли его на Узени, обыкновенное убежище тамошних 
преступников и беглецов. 14 сентября они прибыли в селения тамошних староверов. 
Тут произошло последнее совещание. Казаки, не согласившиеся отдаться в руки 
правительства, рассеялись. Прочие пошли ко ставке Пугачева.
  Пугачев сидел один в задумчивости. Оружие его висело в стороне. Услыша 
вошедших казаков, он поднял голову и спросил, чего им надобно? Они стали 
говорить о своем отчаянном положении, и между тем, тихо подвигаясь, старались 
загородить его от висевшего оружия. Пугачев начал опять их уговаривать итти к 
Гурьеву городку. Казаки отвечали, что они долго ездили за ним и что уже ему пора 
ехать за ними. Что же? сказал Пугачев, вы хотите изменить своему государю? - Что 
делать! отвечали казаки, и вдруг на него кинулись. Пугачев успел от них 
отбиться. Они отступили на несколько шагов. Я давно видел, вашу измену, сказал 
Пугачев, и подозвав своего любимца, илецкого казака Творогова, протянул ему свои 
руки и сказал: вяжи!  Творогов хотел ему скрутить локти назад. Пугачев не дался. 
Разве я разбойник? говорил он гневно. Казаки посадили его верхом, и повезли к 
Яицкому городку. Во всю дорогу Пугачев им угрожал местью великого князя. Однажды 
нашел он способ высвободить руки, выхватил саблю и пистолет, ранил выстрелом 
одного из казаков, и закричал, чтоб вязали изменников. Но никто уже его не 
слушал. Казаки, подъехав к Яицкому городку, послали уведомить о том коменданта. 
Казак Харчев и сержант Бардовский высланы были к ним навстречу, приняли 
Пугачева, посадили его в колодку и привезли в город, прямо к гвардии капитан-
поручику Маврину, члену следственной комиссии. (104)
  Маврин допросил самозванца. Пугачев с первого слова открылся ему. Богу было 
угодно,  сказал он, наказать Россию через мое окаянство. - Велено было жителям 
собраться на городскую площадь; туда приведены были и бунтовщики, содержащиеся в 
оковах. Маврин вывел Пугачева, и показал его народу. Все узнали его; бунтовщики 
потупили голову. Пугачев громко стал их уличать, и сказал: вы погубили меня; вы 
несколько дней сряду меня упрашивали принять на себя имя покойного великого 
государя; я долго отрицался, а когда и согласился, то вс°, что ни делал, было с 
вашей воли и согласия; вы же поступали часто без ведома моего и даже вопреки 
моей воли.  Бунтовщики не отвечали ни слова.
  Суворов между тем прибыл на Узени, и узнал от пустынников, что Пугачев был 
связан его сообщниками, и что они повезли его к Яицкому городку. Суворов 
поспешил туда же. Ночью сбился он с дороги, и нашел на огни, раскладенные в 
степи ворующими киргизами. Суворов на них напал и прогнал, потеряв несколько 
человек, и между ими своего адъютанта Максимовича. Через несколько дней прибыл 
он в Яицкой городок. Симонов сдал ему Пугачева. Суворов с любопытством 
расспрашивал славного мятежника о его военных действиях и намерениях и повез его 
в Симбирск, куда должен был приехать и граф Панин.
  Пугачев сидел в деревянной клетке на двуколесной телеге. Сильный отряд, при 
двух пушках, окружал его. Суворов от него не отлучался. В деревне Мостах (во сте 
сорока верстах от Самары) случился пожар близ избы, где ночевал Пугачев. Его 
высадили из клетки, привязали к телеге вместе с его сыном, резвым и смелым 
мальчиком, и во всю ночь Суворов сам их караулил. В Коспорье, против Самары, 
ночью, в волновую погоду, Суворов переправился через Волгу, и пришел в Симбирск 
в начале октября.
  Пугачева привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил его на 
крыльце, окруженный своим штабом. - Кто ты таков? спросил он у самозванца. - 
Емельян Иванов Пугачев,  отвечал тот. - Как же смел ты, вор, назваться 
государем? продолжал Панин. - Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и 
изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а ворон-то еще 
летает. - Надобно знать, что яицкие бунтовщики, в опровержение общей молвы, 
распустили слух, что между ими действительно находился некто Пугачев, но что он 
с государем Петром III, ими предводительствующим, ничего общего не имеет. Панин, 
заметя, что дерзость Пугачева поразила народ, столпившийся около двора, ударил 
самозванца по лицу до крови, и вырвал у него клок бороды. Пугачев стал на 
колени, и просил помилования. Он посажен был под крепкий караул, скованный по 
рукам и по ногам, с железным обручем около поясницы на цепи, привинченной к 
стене. Академик Рычков, отец убитого симбирского коменданта, видел его тут и 
описал свое свидание. Пугачев ел уху на деревянном блюде. Увидя Рычкова, он 
сказал ему: добро пожаловать, и пригласил его с ним отобедать. Из чего, пишет 
академик, я познал его подлый дух.  Рычков спросил его, как мог он отважиться на 
такие великие злодеяния? - Пугачев отвечал: виноват пред богом и государыней, но 
буду стараться заслужить все мои вины. И подтверждал слова свои божбою (по 
подлости своей,  опять замечает Рычков). Говоря о своем сыне, Рычков не мог 
удержаться от слез; Пугачев, глядя на него, сам заплакал.
  Наконец Пугачева отправили в Москву, где участь его должна была решиться. 
(105) Его везли в зимней кибитке, на переменных обывательских лошадях; гвардии 
капитан Галахов и капитан Повало-Швейковский, несколько месяцев пред сим бывший 
в плену у самозванца, сопровождали его. Он был в оковах. Солдаты кормили его из 
своих рук, и говорили детям, которые теснились около его кибитки: помните, дети, 
что вы видели Пугачева. Старые люди еще рассказывают о его смелых ответах на 
вопросы проезжих господ. Во всю дорогу он был весел и спокоен. В Москве встречен 
он был многочисленным народом, недавно ожидавшим его с нетерпением и едва 
усмиренным поимкою грозного злодея. Он был посажен на Монетный двор, где с утра 
до ночи, в течение двух месяцев, любопытные могли видеть славного мятежника 
прикованного к стене, и еще страшного в самом бессилии. Рассказывают, что многие 
женщины падали в обморок от его огненного взора и грозного голоса. Перед судом 
он оказал неожиданную слабость духа (106) . Принуждены были постепенно 
приготовить его к услышанию смертного приговора. Пугачев и Перфильев приговорены 
были к четвертованию; Чика - к отсечению головы; Шигаев, Падуров и Торнов - к 
виселице; осьмнадцать человек - к наказанию кнутом и к ссылке на каторжную 
работу. - Казнь Пугачева и его сообщников совершилась в Москве, 10 января 1775 
года. С утра бесчисленное множество народа столпилось на Болоте, где воздвигнут 
был высокий намост. На нем сидели палачи и пили вино, в ожидании жертв. Около 
намоста стояли три виселицы. Кругом выстроены были пехотные полки. Офицеры были 
в шубах, по причине жестокого мороза. Кровли домов и лавок усеяны были людьми; 
низкая площадь и ближние улицы заставлены каретами и колясками. Вдруг вс° 
заколебалось и зашумело; закричали: везут, везут! Вслед за отрядом кирасир ехали 
сани, с высоким амвоном. На нем, с открытою головою, сидел Пугачев, насупротив 
его духовник. Тут же находился чиновник Тайной экспедиции. Пугачев, пока его 
везли, кланялся на обе стороны. За санями следовала еще
конница и шла толпа прочих осужденных. Очевидец (в то время едва вышедший из 
отрочества, ныне старец, увенчанный славою поэта и государственного мужа) 
описывает следующим образом кровавое позорище:
  "Сани остановились против крыльца лобного места. Пугачев и любимец его 
Перфильев, в препровождении духовника и двух чиновников, едва взошли на эшафот, 
раздалось повелительное слово: на караул, и один из чиновников начал читать 
манифест. Почти каждое слово до меня доходило.
  При произнесении чтецом имени и прозвища главного злодея, также и станицы, где 
он родился, обер-полицеймейстер спрашивал его громко: ты ли донской казак, 
Емелька Пугачев? Он столь же громко ответствовал; так, государь, я донской 
казак, Зимовейской станицы, Емелька Пугачев. Потом, во вс° продолжение чтения 
манифеста, он, глядя на собор, часто крестился; между тем, как сподвижник его, 
Перфильев, немалого роста, сутулый, рябой и свиреповидный, стоял неподвижно, 
потупя глаза в землю. По прочтении манифеста, духовник сказал им несколько слов, 
благословил их и пошел с эшафота. Читавший манифест последовал на ним. Тогда 
Пугачев, сделав с крестным знамением несколько земных поклонов, обратился к 
соборам, потом с уторопленным видом стал прощаться с народом; кланялся во все 
стороны, говоря прерывающимся голосом: прости, народ православный; отпусти, в 
чем я согрубил пред тобою... прости, народ православный! При сем слове экзекутор 
дал знак: палачи бросились раздевать его; сорвали белый бараний тулуп; стали 
раздирать рукава шелкового малинового полукафтанья. Тогда он сплеснул руками, 
повалился навзничь, и в миг окровавленная голова уже висела в воздухе..." (107)
  Палач имел тайное повеление сократить мучения преступников. У трупа отрезали 
руки и ноги, палачи разнесли их по четырем углам эшафота, голову показали уже 
потом и воткнули на высокий кол. Перфильев, перекрестясь, простерся ниц и 
остался недвижим. Палачи его подняли, и казнили так же, как и Пугачева. Между 
тем, Шигаев, Падуров и Торнов уже висели в последних содроганиях... В сие время 
зазвенел колокольчик; Чику повезли в Уфу, где казнь его должна была совершиться. 
Тогда начались торговые казни; народ разошелся; осталась малая кучка любопытных 
около столба, к которому, один после другого, привязывались преступники, 
присужденные к кнуту. Отрубленные члены четвертованных мятежников были разнесены 
по Московским заставам, и несколько дней после, сожжены вместе с телами. Палачи 
развеяли пепел. Помилованные мятежники были, на другой день казней, приведены 
пред Грановитую палату. Им объявили прощение, и при всем народе сняли с них 
оковы.
  Так кончился мятеж, начатый горстию непослушных казаков, усилившийся по 
непростительному нерадению начальства, и поколебавший государство от Сибири до 
Москвы, и от Кубани до Муромских лесов. Совершенное спокойствие долго еще не 
водворялось. Панин и Суворов целый год оставались в усмиренных губерниях, 
утверждая в них ослабленное правление, возобновляя города и крепости, и 
искореняя последние отрасли пресеченного бунта. В конце 1775 года обнародовано 
было общее прощение, и повелено вс° дело предать вечному забвению. Екатерина, 
желая истребить воспоминание об ужасной эпохе, уничтожила древнее название реки, 
коей берега были первыми свидетелями возмущения. Яицкие казаки переименованы 
были в Уральские, а городок их назвался сим же именем. Но имя страшного 
бунтовщика гремит еще в краях, где он свирепствовал. Народ живо еще помнит 
кровавую пору, которую - так выразительно - прозвал он пугачевщиною.



    ПРИМЕЧАНИЯ К "ИСТОРИИ ПУГАЧЕВА"
(1) Некоторые из ученых яицких казаков почитают себя потомками стрельцов. Мнение 
сие не без основания, как увидим ниже. Самые удовлетворительные исследования о 
первоначальном поселении яицких казаков находим мы в Историческом и 
статистическом обозрении Уральских казаков, сочинения А. И. Левшина, 
отличающемся, как и прочие произведения автора, истинной ученостию и здравой 
критикою.

  "Время и образ казачьей жизни (говорит автор) лишили нас точных и несомненных 
сведений о происхождении Уральских казаков. Все исторические об них известия, 
теперь существующие, основаны только на преданиях, довольно поздних, не совсем 
определительных и никем критически не разобранных.
  "Древнейшее, впрочем самое краткое, описание сих преданий находим в доношении 
станичного атамана яикского, Федора Рукавишникова, государственной Коллегии 
иностранных дел, 1720 года. [сие доношение, в копии мною найденное в делах 
архива Оренбургской пограничной комиссии, есть то самое, о котором говорит 
Рычков в своей Топографии; но он Рукавишникова называет Крашенинниковым. 
Некоторые, достойные вероятия, жители уральские сказывали мне, что атаман сей 
носил обе фамилии. Л.]
  "Дополнением и продолжением оного служат: 1. Донесение оренбургского 
губернатора Неплюева Военной коллегии от 22 ноября 1748 года. [отпуск сего 
донесения нашел я также в архиве Оренбургской пограничной комиссии. Л.] 2. 
Оренбургская история Рычкова. 3. Его же Оренбургская топография. 4. Довольно 
любопытный рукописный журнал бывшего войскового атамана яикского, Ивана Акутина 
[за список сего журнала, равно и за другие сведения, на которых основана часть 
сего описания, обязан я благодарностию некоторым чиновникам Уральского войска. 
Л. ] 5. Некоторые новейшие акты, хранящиеся в архивах Уральской войсковой 
канцелярии и Оренбургской пограничной комиссии.
  "Вот лучшие и почти единственные источники для истории Уральских казаков.
  "То, что писали об них иностранцы, не может быть сюда причислено; ибо большая 
часть таковых сочинений основана на догадках, ничем не доказанных, часто 
противоречащих истине и нелепых. Так например, сочинитель примечаний на 
Родословную историю татар Абулгази-Баядур-Хана утверждает, что казаки уральские 
произошли от древних кипчаков; что они пришли в подданство России в след за 
покорением Астрахани; что они имеют особливый смешанный язык, которым говорят со 
всеми соседними татарами; что они могут выставить 30 000 вооруженных воинов; что 
город Уральск стоит в 40 верстах от устья Урала, текущего в Каспийское море и 
пр. [родословной истории о татарах часть 2-я, глава 2-я, также часть 9, глава 9. 
Л.] Все сии нелепости, которые не заслуживают опровержения для русских, приняты 
однако ж в прочих частях Европы за справедливые. Знаменитый Пуффендорф и Дегинь 
внесли их, к сожалению, в свои сочинения. [Histoire des Huns et des Tat. liv. 
19, chap. 2.  Л.]
  "Возвращаясь к вышеупомянутым пяти источникам нашим и сравнивая их между 
собою, во всех видим ту главную истину, что Яикские или Уральские [далее мы 
увидим, когда река Яик получила название Урала. Л.]  казаки произошли от 
Донских, но о времени поселения их на занимаемых теперь местах не находим 
положительного и единогласного известия.
  "Рукавишников, писавший, как сказали мы, в 1720 году, полагал, что предки его 
пришли на Яик, может быть, назад около двух сот лет,  т. е. в первой половине 
XVI столетия.
  "Неплюев повторяет слова Рукавишникова.
  "Рычков в Оренбургской истории пишет: начало сего Яикскою войска, по известиям 
от яикских старшин, произошло около 1584 года [известия об Уральском войске, 
помещенные в Оренбургской истории Рычкова, собраны им, по собственным словам 
его, в 1744 году, а те, которые поместил он в Топографии своей, получены им в 
1748 году. Л.] . В Топографии же, сочиненной после Истории, он говорит, что 
первое поселение казаков на Яике случилось в XIV столетии [см. Сочинения и 
переводы ежемесячные 1762 года, месяц август. Л.].
  "Сие последнее известие основано им на предании, полученном в 1748 году от 
яикского войскового атамана, Ильи Меркурьева, которого отец, Григорий, был также 
войсковым атаманом, жил сто лет, умер в 1741 году, и слышал в молодости от 
столетней же бабки своей, что она, будучи лет двадцати от роду, знала очень 
старую татарку, по имени Гугниху,  рассказывавшую ей следующее: "Во время 
Тамерлана один донской казак, по имени Василий Гугна, с 30 человеками товарищей 
из казаков же и одним татарином, удалился с Дона для грабежей на восток, сделал 
лодки, пустился на оных в Каспийское море, дошел до устья Урала, и найдя 
окрестности оного необитаемыми, поселился в них. По прошествии нескольких лет, 
шайка сия напала на скрывшихся близ ее жилища в лесах трех братьев татар, из 
которых младший был женат на ней, Гугнихе (повествовательнице), и которые 
отделились от Золотой орды, также рассеявшейся потому, что Тамерлан, возвращаясь 
из России, намеревался напасть на оную. Трех братьев сих казаки побили, а ее, 
Гугниху, взяли в плен и подарили своему атаману". Далее, после нескольких пустых 
подробностей, также повествовательница рассказывала - "что муж ее еще в детстве 
слыхал о российском городе Астрахани; что с казаками, ее пленившими, при ней 
соединялось много татар Золотой орды и русских, что они убивали детей своих и 
пр."
  "Продолжение ее рассказов сходно с тем, что мы будем описывать за истинное; но 
изложенное сейчас начало, не взирая на известную ученость, полезные труды и 
обширные сведения Рычкова о Средней Азии и Оренбургском крае, хронологически 
невозможно, и противно многим несомненным историческим известиям. Поелику же сия 
повесть принята за единственный и правдоподобнейший источник для истории 
уральских казаков, и поелику она неоднократно повторена в новейших русских и 
иностранных сочинениях [напр., в хозяйственном описании Астраханской губернии 
1809 года; в 29 книжке Сына Отечества на 1821 год, и пр. Л.],  то мы 
обязанностию почитаем войти в некоторые, даже скучные, подробности для 
опровержения оной:
  "1. Если атаман Григорий Меркурьев, живший около ста лет, умер в 1740 году: то 
он родился в 1641, или близ того времени. Столетняя бабка его, рассказывавшая 
ему такую подробную и важную для всякого казака историю, и следовательно умершая 
не прежде, как когда ему было лет 15, то есть около 1656 года, должна была 
родиться в 1556 году, или хотя в 1550; Гугниху же узнала она на 20 году своего 
возраста, т. е. около 1570 года. Положив теперь, что Гугнихе было тогда лет 90, 
выйдет, что она родилась в 1480 году, или, короче сказать, в конце XV столетия. 
Как же она могла помнить такие происшествия, которые были в XIV столетии, т. е. 
почти за сто лет до ее рождения: ибо Тамерлан приходил в Россию в 1395 году? 
[История Российская, г. Карамзина, том 5, стр. 144. Л.]
  "2. Муж Гугнихи в малых летах слыхал от стариков, что от реки Яика не очень 
далеко есть российские города Астрахань и другие [подлинные слова Рычкова в той 
же 2 главе Топографии. Л.]. Известно, что Астрахань взята в 1554 году [Той же 
Истории г. Карамзина, том 8, стр. 222. Л.],  и так не должно ли здесь 
предполагать, что сама Гугниха и муж ее жили в XVI столетии? Таковое 
предположение ближе к истине и, как увидим сейчас, согласно с прочими известиями 
о начале Уральских казаков.
  "3. И Гугниха, и Рукавишников, и Рычков в Истории Оренбургской, и предания, 
мною самим слышанные в Уральске и Гурьеве, единогласно говорят, что Уральские 
казаки происходят от Донских. Но во времена Тамерлана Донские казаки еще не 
существовали, и история нигде нам не говорит об них прежде XVI столетия. Даже 
если принять, что они составляют один и тот же народ с Азовскими казаками, то и 
о сих последних, как пишет г. Карамзин [см. Истор. Рос. Государства, том 6, 
примеч. 495. Л.],  летописи в первый раз упоминают уже в 1499 году, т. е. 
слишком чрез сто лет после нашествия Тамерлана:
  "4. В XIV столетии Россия еще не свергла ига татарского; границы ее тогда были 
отдалены от Каспийского моря более нежели на тысячу верст, и обширная степь, от 
Дона чрез Волгу до Яика простирающаяся, была покрыта племенами монголо-
татарскими. Как же могла горсть буйных казаков не только пробраться чрез такое 
большое расстояние и чрез тысячи неприятелей, но даже поселиться между ними и 
грабить их? Миллер, известный своими изысканиями и сведениями в истории нашей, 
говорит [в статье О начале и происхождении казаков. Сочин. и перев. 1760 года. 
Л.]: пока татары южными Российского государства странами владели, о российских 
казаках ничего не слышно было".
Показав несправедливость повести, помещенной Рычковым в Оренбургской топографии, 
примем первые его об Уральском казачьем войске известия, напечатанные в 
Оренбургской истории: дополним оные сведениями, заключающимися в помянутых 
доношениях Рукавишникова и Неплюева, и преданиями, мною самим собранными на 
Урале; сообразим их с сочинениями знаменитейших писателей и предложим читателям 
следующее Историческое обозрение Уральских казаков".
(2) О Гугнихе смотри подробное баснословие Рычкова, в его Оренбургской истории.
(3) Грамота сия не сохранилась. Старые казаки говорили Рычкову, что оная сгорела 
во время бывшего пожара. "Не только сия грамота, говорит г. Левшин, без которой 
нельзя точно определить начало подданства Уральских казаков России, но и многие 
другие, данные им царями Михаилом Феодоровичем, Алексеем Михайловичем и Феодором 
Алексеевичем, сгорели. Древнейший и единственный акт, найденный Неплюевым в 
Яицкой войсковой избе, была грамота царей Петра и Иоанна Алексеевичей, 1684 
года, где упоминается о прежних службах войска со времен Михаила".
  С 1655, то есть с первой службы Уральских казаков против поляков и шведов, до 
1681 года нет известий о походах их. В 1681 и 1682 годах служили триста казаков 
под Чигирином. В 1683 послано было из них 500 человек к Мензелинску, для 
усмирения бунтовавших башкирцев, за что, сверх жалованья, деньгами и сукном, 
повелено было снабжать их артиллерийскими снарядами [доношение Неплюева и журнал 
Акутина]. Со времен Петра Великого они были употребляемы в большой части главных 
военных действий России, как то: в 1696 под Азовом; в 1701, 1703, 1704 и 1707 
против шведов; в 1708 году 1225 казаков были опять посланы для усмирения 
башкирцев; в 1711 году 1500 человек на Кубань; в 1717 году 1500 казаков пошли с 
князем Бековичем-Черкасским в Хиву; и так далее (г. Левшин).
(4) Г. Левшин справедливо замечает, что царские стрельцы вероятно помешали 
Яицким казакам принять участие в возмущении Разина. Как бы то ни было, нынешние 
Уральские казаки не терпят имени его, и слова Разина порода  почитаются у них за 
жесточайшую брань.
(5) В те же времена из казаков Яицкого войска некто, по прозванию Нечай, собрав 
себе в компанию 500 человек, взял намерение итти в Хиву, уповая быть там 
великому богатству, и получить себе знатную добычу. С оными отправился он по 
Яику реке вверх, и будучи у гор, называемых ныне Дьяковыми,  от нынешнего 
городка вверх Яика 30 верст, остановился, и по казачьему обыкновению учинил 
совет, или круг, для рассуждения о том своем предприятии, и чтоб избрать 
человека, для показания прямого и удобнейшего туда тракту. Когда в кругу учинен 
был о том доклад, тогда дьяк его, или писарь, выступя, стал представлять, коль 
отважно и не сходно оное их предприятие, изъясняя, что путь будет степной, 
незнакомый, провианта с ними не довольно, да и самих их на такое великое дело 
малолюдно. Помянутый Нечай от сего дьякова представления так много рассердился, 
и в такую запальчивость пришел, что, не выходя из того круга, приказал его 
повесить: почему он тогда ж и повешен, а оные горы прозваны и поныне именуются 
Дьяковыми.
  Отправясь он, Нечай, в путь свой с теми казаками, до Хивы способно дошел, и 
подступя под нее в такое время, когда хивинской хан со всем своим войском был на 
войне в других тамошних сторонах, а в городе Хиве, кроме малых и престарелых, 
никого почти не было, без всякого труда и препятствия городом и всем тамошним 
богатством завладел, а ханских жен в полон побрал, из которых одну он Нечай сам 
себе взял, и при себе ее содержал. По таковом счастливом завладении он Нечай и 
бывшие с ним казаки несколько времени жили в Хиве во всяких забавах, и об 
опасности весьма мало думали; но та ханская жена, знатно полюбя его Нечая, 
советовала ему: ежели он хочет живот свой спасти, то б он со всеми своими людьми 
заблаговременно из города убирался, дабы хан с войском своим тут его не застал; 
и хотя он Нечай той ханской жены наконец и послушал, однако не весьма скоро из 
Хивы выступил, и в пути, будучи отягощен многою и богатою добычею, скоро 
следовать не мог; а хан, вскоре потом возвратясь из своего походу, и видя, что 
город его Хива разграблен ни мало не мешкав, со всем своим войском в погоню за 
ним Нечаем отправился, и через три дня его настиг на реке, именуемой Сыр-Дарья,  
где казаки чрез горловину ее переправились, и напал на них с таким устремлением, 
что Нечай с казаками своими хотя и храбро оборонялся, и многих хивинцев побил, 
но напоследок со всеми имевшимися при нем людьми побит, кроме трех или четырех 
человек, кои ушед от того побоища, в войско Яицкое возвратились, и о его 
погибели рассказали. В оном войсковых атаманов объявлении показано и сие, яко бы 
хивинцы с того времени оную горловину, которая из Аральского моря в Каспийское 
впала, на устье ее от Каспийского моря завалили, в таком рассуждении, дабы в 
предбудущие времена из моря в море судами ходу не было; но я последнее сие 
обстоятельство, за неимением достовернейших известий, не утверждаю, а 
представляю оное так, как мне от помянутых войсковых атаманов сказано.
  Несколько лет после того Яицкие казаки селением своим перешли к устью реки 
Чагана,  на то третие место, где ныне Яицкой казачий город находится. 
Утвердившись же тут селением, и еще в людстве гораздо умножась, один из них, по 
прозванию Шамай, прибрав к себе в товарищество человек до 300, взял такое ж 
намерение, как и Нечай, а именно, чтоб еще опыт учинить походом на Хиву для 
наживы тамошними богатствами. И так, согласясь, пошли вверх по Яику до Илека 
реки, по которой вверх несколько дней отошед, зазимовали, а весною далее 
отправились. Будучи около реки Сыр-Дарьи, на степи усмотрели двух калмыцких 
ребят, которые ходили для звероловства, и разрывали ямы звериные; ибо тогда 
около оной реки Сыр-Дарьи кочевали еще калмыки. Захватя сих калмыцких ребят, 
употребляли они их на той степи за вожей, ради показания дорог. И хотя калмыки 
оных своих ребят у них казаков к себе требовали, но они им в том отказали. За 
сие калмыки, озлобясь, употребили противу их такое лукавство, что собравшись 
многолюдно, скрылись в потаенное низменное место, а вперед себя послали на 
высокое место двух калмык, и приказали, усмотря Яицких казаков, рыть землю, и 
бросать оную вверх, делать такой вид, якобы они роют звериные ж ямы. Передовые 
казаки увидевши их подумали, что то еще калмыцкие гулебщики роют ямы, и сказали 
о том Шаме, своему атаману, и потом все из обозу поскакали за ними. Калмыки от 
казаков во всю силу побежали на те самые места, где было скрытное калмыцкое 
войско, и так их навели на калмык, которые все вдруг на них казаков ударили, и 
помянутого атамана, с несколькими казаками захватя, удержали у себя одного 
атамана, для сего токмо, дабы тем удержанием прежде захваченных ими калмык 
высвободить; ибо прочих отпустя, требовали оных своих калмычат к себе обратно; 
но наказной атаман ответствовал, что у них атаманов много, а без вожей им 
пробыть нельзя, и с тем далее в путь свой отправились; токмо на то место, где 
прежде с атаманом Нечаем казаки чрез горловину Сыр-Дарьи переправлялись, не 
потрафили, но про
шибшись выше угодили к Аральскому морю, где у них провианта не стало. К тому ж 
наступило зимнее время; чего ради принуждены они были на том Аральском море 
зимовать, и в такой великой глад пришли, что друг друга умерщвляя ели, а другие 
с голоду помирали. Оставшие ж посылали к хивинцам с прошением, чтоб их к себе 
взяли, и спасли б их тем от смерти; почему приехав к ним хивинцы, всех их к себе 
и забрали. И так все оные Яицкие казаки 300 человек там пропали. Означенный же 
атаман Шамай, спустя несколько лет, калмыками привезен и отдан в Яицкое войско. 
(Топография Оренбургская.)
(6) Смотри статью г-на С. О внутреннем состоянии Донских казаков в конце XVI 
столетия,  напечатанную в Соревнователе Просвещения  1824 года. Вот что пишет г. 
Левшин о казацких кругах: "коль скоро, бывало, получится какой-нибудь указ или 
случится какое-нибудь общее войсковое дело, то на колокольне соборной церкви 
бьют сполох,  или повестку, дабы все казаки сходились на сборное место к 
войсковой избе, или приказу (что ныне канцелярия войсковая), где ожидает их 
войсковый атаман. Когда соберется довольно много народа, то атаман выходит к 
оному из избы на крыльцо, с серебряною позолоченною булавою; за ним с жезлами в 
руках есаулы, которые тотчас идут в середину собрания, кладут жезлы и шапки на 
землю, читают молитву и кланяются сперва атаману, а потом на все стороны 
окружающим их казакам. После того берут они жезлы и шапки опять в руки, подходят 
к атаману, принимая от него приказания, возвращаются к народу, и громко 
приветствуют оный сими словами: Помолчите, атаманы молодцы и вс° великое войско 
Яицкое!  А наконец, объявив дело, для которого созвано собрание, вопрошают: Любо 
ль, атаманы молодцы?  Тогда со всех сторон или кричат: любо,  или подымаются 
ропот и крики: не любо.  В последнем случае атаман сам начинал увещевать 
несогласных, объясняя дело и исчисляя пользы оного. Если казаки были им 
довольны, то убеждения его часто действовали; в противном случае никто не внимал 
ему, и воля народа исполнялась". (Историч. и статист. обозрение Уральских 
казаков.)
(7) Уральское казачье войско так же, как и все казаки, не платят государству 
податей; но оно несет службу и обязано во всякое время по первому требованию 
выставлять на свой счет определенное число одетых и вооруженных конных воинов; а 
в случае нужды, все, считающиеся на службе, должны выступить в поход. Теперь 
служащих казаков в Уральском войске 12 полков. Из них один в Илецкой и один в 
Сакмарской станицах. Сии оба полка, как не участвующие в богатых рыбных 
промыслах уральских, не участвуют и в наряде казаков в армию; но отправляют 
только линейную службу, т. е. оберегают границу от киргизов. Остальные 10 
полков, считающиеся на службе, но действительно не служащие, выставляют на свой 
счет полки в армию и стражу на линию, по всему пространству земель своих до 
Каспийского моря. Как первая, так и вторая служба несутся не по очереди, но по 
найму, за деньги. При первом повелении правительства о наряде одного или 
нескольких полков, делается раскладка: на сколько человек, считающихся в службе, 
приходит поставить одного вооруженного, и потом каждый таковый участок общими 
силами нанимает одного казака с тем, чтобы он сам себя и обмундировал и 
вооружил. Плата ему простирается рублей до 1000, до 1500 и более; а за 10-
месячный поход в Бухарию, для сопровождения бывшей там миссии нашей, по 
неизвестности, земель, платили по 2000 и даже до 3000 руб. каждому казаку. Тот, 
который в случае раскладки, не может за себя заплатить, сам нанимается в поход. 
Иные, нанявшись, сдают свою обязанность другим, иногда с барышем для себя. - 
Плата тем, кои нанимаются в линейную стражу, самая малая: потому что они, имея в 
форпостах и крепостях свои собственные домы, скотоводство, мену и вс° имущество, 
невольно идут оберегать границу, хотя впрочем необходимость сия лишает их права 
участвовать в общих рыбных промыслах.
  Обыкновение служить по найму, с одной стороны, повидимому несправедливое, 
потому, что богатый всегда от службы избавлен, а бедный всегда несет ее, с 
другой стороны полезно: ибо - 1-е, теперь всякой казак, выступающий в поход, 
имеет возможность хорошо одеться и вооружиться; 2-е, он, оставляя семейство 
свое, может уделить оному довольно денег на содержание во время своей отлучки; 
3-е, человек, занимающийся промыслом каким-нибудь или работою, полезен для него 
и для других, не принужден бросать занятий своих и невольно итти на службу, 
которую бы отправлял очень неисправно. Отставные казаки уже ни в каких службах 
не участвуют; а потому и на рыбные ловли без платы ездить не могут. (Историч. и 
статист. обозрение Уральских казаков.)
  Выписываем из той же книги живое и любопытное изображение рыбной ловли на 
Урале:
  "Теперь обратим внимание на рыболовство Уральского войска, и рассмотрим оное 
подробнее как потому, что оно составляет главнейший и почти единственный 
источник богатства здешних жителей, так и потому, что различные образы 
производства оного очень любопытны. Прежде же всего заметим, что против города 
Уральска ежегодно после весеннего половодья делают из толстых бревен чрез Урал 
загороду или решетку, называемую учуг,  который останавливает и не пускает далее 
в верх рыбу, идущую из моря [по словам стариков, прежде так бывало много в Урале 
рыбы, что от напору оной учуг ломался, и ее прогоняли назад пушечными выстрелами 
с берега].
  "Главнейшие рыбные ловли, из которых ни одной нельзя начать прежде дня, 
определяемого войсковою канцеляриею, суть:
  "1-я, багренье, разделяющееся на малое  и большое. Первое начинается около 20 
или 18 числа декабря, и не продолжается долее 25-го; второе начинают около 6 
января, и оканчивают в том же месяце. Багрят рыбу только от Уральска верст на 
200 вниз; далее не продолжают, потому что там производится осенняя ловля.
  "Образ багренья таков: в назначенный день и час являются на Урал атаман 
багренья (всякой раз назначаемый канцеляриею из штаб-офицеров), и все имеющие 
право багрить казаки, всякой в маленьких одиночных санках в одну лошадь, с 
пешнею, лопатою и несколькими баграми, коих железные острия лежат на гужах 
хомута у оглобли, а деревянные составные шесты, длиною в 3,4, иногда в 12 сажен, 
тащатся по снегу. Прибыв на сборное место, становятся впереди атаман и около его 
несколько конных казаков, для соблюдения порядка; а за ним рядами все выехавшие 
багрить. Число сих последних простирается всегда до нескольких тысяч; ежели кто 
из них осмелится поскакать с места один, то передовые блюстители порядка рубят у 
него багры и збрую.
  "Строгая и справедливая мера сия невольно удерживает на месте казаков, из коих 
почти у каждого на лице написано нетерпеливое желание скорее пуститься вперед. 
Этого мало: даже у лошадей их, приученных к сему промыслу, в глазах видно 
нетерпение скакать. Атаман, на которого все взоры устремлены, ходя возле саней 
своих, и приближаясь к ним как будто для того, чтоб садиться, и опять отходя, не 
раз заставляет их ошибаться в сигнале; наконец он действительно бросается в 
санки, дает знак, пускает во всю прыть лошадь свою, и за ним скачет вс° 
собравшееся войско. Тут уже нет никакого порядка и никому пощады. Всякой 
старается опередить другого и горе тому, кто по несчастию вывалится из саней. 
Если он не будет раздавлен, чему примеров мало помнят, то легко может быть 
изуродован.
  "Прискакав к назначенному для ловли месту [места сии называются здесь етовы, и 
замечаются осенью по множеству рыбы, которая расположившись в них зимовать, при 
восхождении и захождении солнечном на поверхности воды показывается], все сани 
останавливаются; всякой выскакивает из них с наивозможною поспешностию, 
пробивает во льду небольшой проруб, и тотчас опускает в него багор свой. 
Картина, представляющаяся в сию минуту для зрителей с берегов Урала, 
обворожительна! Скорость, с каковою все казаки друг друга обгоняют; всеобщее 
движение, в которое вс° приходит тотчас по приезде на место ловли, и в несколько 
минут возрастающий на льду лес багров, поражают глаза необыкновенным образом. 
Лишь только багры опущены, рыба, встревоженная шумом скачущих лошадей, 
поднимается с места, суетится и напирается на багры, опускаемые так, чтобы они 
на несколько вершков не доходили до дна. В изобильном месте, иногда, еще не 
пройдет четверти часа от начала багренья, как уже везде на льду видны трепещущие 
осетры, белуги севрюги и пр. Если рыба, попавшаяся на багор, столь велика, что 
один не может ее вытащить, то он тотчас просит помощи, и товарищи его или соседы 
подбагривают  ему. На каждый день багренья назначается рубеж, далее которого 
никто не должен ехать.
  "После малого багренья ежегодно отправляют от лица войска некоторое количество 
наилучшей икры и рыбы ко двору. Приношение сие, как знак верноподданства, 
издавна существующее, называется презентом, или первым кусом. Для ловли такового 
презента обыкновенно назначается лучшее место или етов;  и если в оной набагрят 
мало, то недостающее количество рыбы покупают на сумму войсковой канцелярии. 
Если же во время багренья для двора поймают рыбы более, нежели нужно, то 
остальную запрещается несколько времени продавать, дабы ее не привезли в 
Петербург прежде посланной от войска. Офицеры, с презентом отправляемые, 
получают денежные награды от двора на путевые издержки, на ковш и саблю.
  "2-я рыбная ловля есть весенняя плавня  или севрюжное  рыболовство, так 
называемое потому, что в сие время попадаются почти только одни севрюги. 
Начинается она в апреле тотчас по вскрытии льда под Уральском, и продолжается 
около двух месяцев по всему пространству Урала до моря. Для нее, так как и для 
всех прочих промыслов, назначается день, избирается атаман, и дается ему пушка, 
по выстрелу из которой все собравшиеся на промысел казаки пускаются с места в 
маленьких бударах, не помещающих в себе более одного человека, и каждый начинает 
выкидывать определенной длины сеть свою. Употребляемые в сие время сети состоят 
из двух полотен, одного редкого, а другого частого, дабы между ними запутывалась 
рыба, которая весною обыкновенно подымается из моря вверх по Уралу. Один конец 
таковой сети привязан к плавающему по воде бочонку или куску дерева; а другой 
держит казак за две веревки. Для привала назначается рубеж, и против него на 
берегу ставка атаманская, близ которой все должны оканчивать ловлю. Окончание 
возвещается вечером опять пушечным выстрелом. Осетров и белуг, кои в сие время 
попадаются, по положению должно бросать назад в воду; ибо, во-первых, они тогда 
еще малы, во-вторых, слишком дешевы. Преступающих сие положение наказывают, и 
отнимают у них всю наловленную рыбу.
  "3-я, осенняя плавня,  начинающаяся 1 октября, оканчивается в ноябре; имеет то 
отличие от весенней, что, во-первых, в оной употребляются сети совсем другого 
рода, т. е. сплетенные на подобие мешка, которым рыбу как бы черпают [это 
потому, что рыба в сие время избрала место на зимовку], во-вторых, при каждой из 
сетей сих, ярыгами  называемых, находятся два человека в двух бударках по обеим 
сторонам. Начинают осенний промысел так же, как и прочие, под начальством 
особого атамана, из назначенного рубежа. Дабы один большою сетью или ярыгою не 
захватил более пространства и следовательно более рыбы, нежели другой, у коего 
сеть меньше, то определена однажды навсегда длина всех сетей. Когда на одном 
месте выловят всю рыбу, то опять собираются туда, где атаман, и едут далее до 
следующего рубежа, или, говоря языком казаков, делают другой удар.
  "Осенняя плавня производится только с того места, где оканчивается багренье, 
т. е. верстах в 200 от Уральска и до моря [каждый казак имеет при сем лове у 
себя работника. За полутора или дву-месячные труды должен он ему заплатить от 70 
до 100 рублей].
  "4-я, неводами; начинают ловить зимою, также по назначению канцелярии; но не 
собранием, а по одиначке, кто где желает. Невод пропускается под льдом на шесте, 
который направляют, куда хотят, посредством прорубов. -
  "5-я, рыболовство аханное,  или аханами,  т. е. особого рода сетями; 
производится около половины декабря и только в море, т. е. недалеко от Гурьева. 
В день, назначенный для начала сего промысла, начальник оного раздает всем 
желающим и имеющим право ловить участки по жребию. Участки все равны, т. е. 
каждому казаку отводится равное пространство на определенное число аханов, 
определенной же меры. Чиновники получают по чинам своим по два, по три и более 
участков.
  "Ахан, опущенный в море под лед, вешается в перпендикулярном к поверхности 
положении и придерживается на обоих краях и на средине тремя веревками или 
петлями, для коих делаются три проруба, и в кои вдевают палки или шестики на 
льду над прорубами лежащие.
  "Установленные таким образом аханы требуют только того, чтоб промышленник от 
времени до времени подходил к ним, за средину подымал каждый из среднего 
проруба, или, как здесь говорят, наслушивал,  и если по тяжести почувствует, что 
в нем уже запуталась какая-нибудь рыба, то вытаскивал бы его, снимал добычу и 
потом опять попрежнему устанавливал. Сей способ ловли чрезвычайно выгоден для 
тех, которые занимаются оным; но, не допуская рыбы вверх Урала, он делает подрыв 
багренным промышленникам.
  "6-я, курхайской  лов бывает обыкновенно весною и только в море, или лучше 
сказать, на взморье. Он производится посредством сетей, которые в 
перпендикулярном к поверхности воды положении привязываются на концах и средине 
к трем шестам, вбитым в дно морское. Рыбу, идущую из моря и запутывающуюся в сии 
сети, снимают в лодки, в коих разъезжает промышленник около своих снастей.
  "7-я, лов крючками, навешенными на веревку, которая также тремя петлями 
удерживаема бывает под льдом, менее всех сказанных значителен.
  "О ловле удочками и пр., по маловажности, нечего и говорить.
  "С нынешнего 1821 года, по дозволению высшего начальства, в первый раз начали 
казаки рыбную ловлю в Чалкажском озере или по здешнему морце, за 80 верст от 
Уральска в Киргизской степи находящемся.
  "Рыбы, попадающиеся в Урале в наибольшем количестве, суть: осетр, белуга, шип, 
севрюга, белая рыбица, судак, лещ, щука, берш, сазан, сом, головли. Осетры 
ловятся иногда пудов в 7, 8 и даже до 9. Белуги пудов в 20, 30, а редко и в 40; 
первые чем больше, тем лучше и дороже; вторые чем больше, тем хуже и дешевле. Но 
вообще вся рыба теперь стала мельче прежнего от уменьшения вод в море и Урале. 
Цены икре и рыбе в багренье не имеют сравнения с ценами в весенний лов; в 
продолжение сего последнего они вчетверо ниже: ибо время года не позволяет 
сберегать рыбу иначе, как посолив ее.
  "Соль казаки уральские получают или из Индерского и Грязного соленых озер, 
находящихся недалеко от границы в степи киргизской, или из озер, по берегам Эмбы 
лежащих. Есть также и около Узеней небольшие соленые озера".
(8) Самым достоверным и беспристрастным известием о побеге калмыков обязаны мы 
отцу Иакинфу, коего глубокие познания и добросовестные труды разлили столь яркий 
свет на сношения наши с Востоком. С благодарностию помещаем здесь сообщенный им 
отрывок из неизданной еще его книги о калмыках.
  Нет сомнения в том, что Убаши и Сэрын  предприняли возвратиться на родину по 
предварительному сношению с алтайскими своими единоплеменниками, исполненными 
ненависти к Китаю. Они, вероятно, думали и то, что сия держава, по покорении 
Чжуньгарии, вызвала оттуда свои войска обратно, а в Или и Тарбагтае оставила 
слабые гарнизоны, которые соединенными силами легко будет вытеснить; в переходе 
же чрез земли киргиз-казаков тем менее предполагали опасности, что сии хищники, 
отважные пред купеческими караванами, всегда трепетали при одном взгляде на 
калмыцкое вооружение. Одним словом, калмыки в мыслях своих представляли, что сей 
путь будет для них, как прежде всегда было, приятною прогулкою от песчаных 
равнин Волги и Урала до гористых вершин Иртыша. Но случилось совсем противное: 
ибо встретились такие обстоятельства, которые были вне всех предположений.
  Чжуньгарское ойратство на Востоке, некогда страшное для Северной Азии, уже не 
существовало; и волжские калмыки,  долго бывшие под российским владением, по 
выходе за границу, считались беглецами, коих российское правительство преследуя 
оружием своим, предписало и киргиз-казакам на каждом, так сказать, шагу 
остановлять их вооруженною рукою. Китайское пограничное начальство, по первому 
слуху о походе торготов  на Восток, приняло с своей стороны все меры 
осторожности [Китай содержит в Чжуньгарии охранных войск не более 35,000, 
которые растянуты по трем дорогам: от Кашгара до Халми, от Или до Баркюля и от 
Чугучака до Улясутая, на пространстве не менее 7000 верст; почему пограничное 
китайское начальство в Чжуньгарии не могло спокойно смотреть на приближение 
волжских калмыков], и также предписало казакам и кэргызцам не допускать их 
проходить пастбищными местами; в случае же их упорства отражать силу силою. Мог 
ли хотя один кэргызец и казак остаться равнодушным при столь неожиданном для 
них' случае безнаказанно грабить?
  Российские отряды, назначенные для преследования беглецов, по разным причинам, 
зависевшим более от времени и местности, не могли догнать их. Бывшие Яицкие 
казаки в сие самое время начали уже волноваться и отказались от повиновения. 
Оренбургские казаки хотя выступили в поход и в половине февраля соединились с 
Нурали, ханом Меньшой казачьей орды: но, за недостатком подножного корма, вскоре 
принуждены были возвратиться на границу. После обыкновенных переписок, 
требовавших довольного времени, уже 12 апреля выступил из Орской крепости отряд 
регулярных войск и успел соединиться с ханом Нурали: но калмыки между тем, 
подавшись более на юг, столько удалились, что сей отряд мог только несколько 
времени, и то издали, тревожить тыл их; а около Улу-тага, когда и солдаты и 
лошади от голода и жажды не в состоянии были итти далее, начальник отряда 
Траубенберг принужден был поворотить на север, и чрез Уйскую крепость 
возвратиться на Линию [см. опис. Кирг.-Кайс. орд и степей г. Левшина, ч. II, 
стр. 256. ]
  Но киргиз-казаки, несмотря на то, вооружились с величайшею ревностию. Их ханы: 
Нурали в Меньшой, Аблай в Средней и Эрали в Большой орде, один за другим 
нападали на калмыков со всех сторон; и сии беглецы целый год должны были на пути 
своем беспрерывно сражаться, защищая свои семейства от плена и стада от 
расхищения. Весною следующего (1772) года кэргызцы (буруты) довершили несчастие 
калмыков, загнав в обширную песчаную степь по северную сторону озера Балхати, 
где голод и жажда погубили у них множество и людей и скота.
  По перенесении неимоверных трудностей, по претерпении бесчисленных бедствий, 
наконец калмыки приближились к вожделенным пределам древней их отчизны; но здесь 
новое несчастие представилось очам их. Пограничная цепь китайских караулов 
грозно преградила им вход в прежнее отечество, и калмыки не иначе могли 
проникнуть в оное, как с потерею своей независимости. Крайнее изнеможение народа 
принудило Убаши с прочими князьми поддаться Китайской державе безусловно. Он 
вышел из России с 33,000 кибиток, в коих считалось около 169,000 душ обоего 
пола. При вступлении в Или из помянутого числа осталось не более 70,000 душ [так 
показал китайскому правительству Убаши с прочими князьями. В книжке: Си-юй-Вынь-
цзянь-лу число бежавших из России калмыков увеличено. Ошибка сия прозошла от 
того, что сочинитель помянутой книжки писал свои записки по сказаниям простых 
калмыков. См. опис. Чжуньг. и В. Туркест., стр. 186 и сл.]. Калмыки в течение 
одного года потеряли 100,000 человек, кои пали жертвою меча или болезней, и 
остались в пустынях Азии в пищу зверям, или уведены в плен, и распроданы по 
отдаленным странам в рабство.
Китайский император предписал принять сих несчастных странников и новых своих 
подданных с примерным человеколюбием. Немедленно доставлено было калмыкам 
вспоможение юртами, скотом, одеждою и хлебом. Когда же разместили их по 
кочевьям, тогда для обзаведения еще было выдано им:

Лошадей, рогатого скота и овец - 1,125,000 гол.
Кирпичного чаю - 20,000 мес. [место или ящик содержит в себе 36 кирпичей или 
плиток чая, из коих каждая весит около 3 1/2 ф.]
Пшеницы и проса - 20,000 чет.
Овчин - 51,000
Бязей [бязью в Туркистане называется белая бумажная ткань, которая бывает 
неодинакой меры] - 51,000
Хлопчатой бумаги - 1,500 пуд
Юрт - 400
Серебра - около 400 пуд

  Осенью того же года Убаши  и князья Цебок-Дорцзи, Сэрын-Гунге, Момыньту, Шора-
Кэукынь  и Цилэ-Мупир  препровождены были к китайскому двору, находившемуся в 
Жэхэ. Сии князья, кроме Сэ рына,  были ближайшие родственники хана Убаши,  
потомки Чакдор Чжаба,  старшего сына хана Аюки.  Один только Цебок-Дорцзи  был 
правнук Гуньчжаба, младшего сына хана Аюки. Убаши  получил титул Чжорикту Хана; 
а прочим князьям, в том числе и остановившимся в Или, даны разные другие 
княжеские титулы. Сии владельцы при отъезде из Жэхэ осыпаны были наградами; по 
возвращении же их в Или три дивизии из торготов размещены в Тарбагатае, или в 
Хурь-хара-усу, а Убаши с  четырьмя дивизиями торготов  и Гунгэ  с хошотами  
поселены в Харашаре по берегам Большого и Малого Юлдуса [в Вост. Туркистане от 
Или на юго-восток], где часть людей их обязана заниматься хлебопашеством под 
надзором китайских чиновников [возвращение торготов из России в Чжуньгарию 
описано в Синьцзянь-чжи-лао: начальной тетради на лист. 51-56]. Калмыки, ушедшие 
в китайскую сторону, разделены на 13 дивизий.
  Российское правительство отнеслось к китайским министрам, чтоб, по силе 
заключенного между Россиею и Китаем договора, обратно выдали бежавших с Волги 
калмыков; но получило в ответ, что китайский двор не может удовлетворить оной 
просьбы по тем же самым причинам, по которым и российский двор отказал в выдаче 
Сэрына,  ушедшего из Чжуньгарии на Волгу, для спасения себя от преследования 
законов.
  Впрочем волжские калмыки, повидимому, вскоре и сами раскаялись в своем 
опрометчивом предприятии. В 1791 году получены с китайской стороны разные 
известия, что калмыки намереваются возвратиться из китайских владений, и 
попрежему отдаться в российское подданство. Вследствие оных известий уже 
предписано было сибирскому начальству дать им убежище в России и поселить их на 
первый случай в Колыванской губернии [см. Полн. собр. росс. зак. т. XXIII, • 
16937].
  Но кажется, что калмыки, быв окружены китайскими караулами и лазутчиками, и 
разделены между собою значительным пространством, не имели никакой возможности к 
исполнению своего намерения.
(9) Полевые команды состояли из 500 человек пехоты, конницы и артиллерийских 
служителей. В 1775 году они заменены были губернскими батальонами.
(10) Умет - постоялый двор.
(11) Пугачев на хуторе Шелудякова косил сено. В Уральске жива еще старая 
казачка, носившая черевики его работы. Однажды, нанявшись накопать гряды в 
огороде, вырыл он четыре могилы. Сие обстоятельство истолковано было после, как 
предзнаменование его участи.
(12) Малыковских управительских дел земский Трофим Герасимов и Мечетной слободы 
смотритель Федот Фадеев, и сотник Сергей Протопопов, в бытность его в Мечетной 
слободе письменно объявили: Мечетной слободы крестьянин Семен Филиппов был в 
Яицке за покупкою хлеба, а ехал оттуда с раскольником Емельяном Ивановым. Сей в 
городке Яицке подговаривал казаков бежать на реку Лобу, к турецкому султану, 
обещая по 12 рублей жалованья на человека, объявляя, что у него на границе 
оставлено до 200 тысяч рублей, да товару на 70 тыс., а по приходе их паша-де 
даст им до 5 миллионов. Некоторые казаки хотели было его связать и отвести в 
комендантскую канцелярию, но он-де скрылся, и находится вероятно в селе 
Малыковке.
  Вследствие сего вышедший из-за польской границы с данным с Добрянского 
форпосту пашпортом для определения на жительство по реке Иргизу, раскольник 
Емельян Иванов был найден и приведен ко управительским делам выборным Митрофаном 
Федоровым, и Филаретова раскольничьего скита иноком Филаретом, и крестьянином 
Мечетной слободы Степаном Васильевым с товарищи, - оказался подозрителен, бит 
кнутом; а в допросе показал: что он зимовейской служилый казак Емельян Иванов 
Пугачев, от роду 40 лет; с той станицы бежал великим постом сего 72 года в 
слободу Ветку за границу, жил там недель 15, явился на Добрянском форпосте, где 
сказался вышедшим из Польши; и в августе месяце, высидев тут 6 недель в 
карантине, пришел в Яицк и стоял с неделю у казака Дениса Степанова Пьянова. А 
вс°-де говорил он пьяный, а об подданстве султану, и встрече пашею, и 5 мил. не 
говаривал, - а имел-де он намерение в Симбирскую провинциальную  канцелярию 
явиться, для определения к жительству на реке Иргизе. По резолюции дворцовых дел 
был он отправлен под караулом с мужиками малыковскими, а сообщено сие в коменд. 
канцелярию, учрежденную в городе Яицке 19 декабря 1772. (Промемория от дворцовых 
Малыковских дел в комендантскую канцелярию, учрежденную в городе Яицке, декабря 
18, 1772 года, поданная смотрителем Иваном Расторгуевым.)
  Крестьянин Семен Филиппов содержался под караулом до самого 1775 года. По 
окончании следствия над Пугачевым и его сообщниками, велено было его освободить 
и сверх того, о награждении его Филиппова яко доносителя в Малыковке о начальном 
прельщении злодея Пугачева, представить на рассмотрение Правительствующему 
сенату. (См. сентенцию 10 января 1775 года.)
(13) "Оному Пугачеву, за побег его за-границу в Польшу и за утайку по выходе его 
оттуда в Россию о своем названии, а тем больше за говорение возмутительных и 
вредных слов, касающихся до побега всех Яицких казаков в Турецкую область, 
учинить наказание плетьми и послать, так как бродягу и привыкшего к праздной и 
предерзкой жизни, в город Пелым, где употреблять его в казенную работу. 6 мая 
1773". (Записки о жизни и службе А. И. Бибикова.)
(14) Форпост Будоринский в 79 верстах от Яицкого городка.
(15) Илецкий городок в 145 верстах от Яицкого городка и в 124 от Оренбурга. В 
нем находилось до 300 казаков. Илецкие казаки были тут поселены статским 
советником Кирилловым, образователем Оренбургской губернии.
(16) Крепость Рассыпная, выстроенная при том месте, где обыкновенно перебирались 
киргизцы в брод через Яик. Она находится в 25 верстах от Илецкого городка, а в 
101 от Оренбурга.
(17) В 1773 году Оренбургская губерния разделялась на четыре провинции:  
Оренбургскую, Исетскую, Уфимскую и Ставропольскую. К первой принадлежали 
дистрикт (уезд) Оренбургский, и Яицкой городок со всеми форпостами и станциями, 
до самого Гурьева, также и Бугульминская земская контора. Исетская провинция 
заключала в себе Зауральскую Башкирию и уезды Исетской, Шадринский и Окуневский; 
Уфимская провинция - уезды Осинский, Бирский и Мензелинский. Ставропольскую 
провинцию составлял один обширный уезд. Сверх сего. Оренбургская губерния 
разделялась еще на восемь линейных дистанций  (ряд крепостей, выстроенных по 
рекам Волге, Самаре, Яику, Сакмаре и Ую); сии дистанции находились под 
ведомством военных начальников, пользовавшихся правами провинциальных воевод. 
(См. Бишинга и Рычкова.)
(18) Ставропольская канцелярия ведала дела крещеных калмыков, поселенных в 
Оренбургской губернии.
(19) Нижне-Озерная находится в 19 верстах от Рассыпной и в 82 от Оренбурга. Она 
выстроена на высоком берегу Яика. - Память капитана Сурина сохранилась в 
солдатской песне:

                   Из крепости из Зерной,
                   На подмогу Рассыпной,
                   Вышел капитан Сурин
                   Со командою один, и проч.

(20) Неизвестный автор краткой исторической записки: Histoire de la rйvolte de 
Pougatschef, рассказывает смерть Харлова следующим образом:
  Le major Charlof avait йpousй, depuis quelques semaines, la fille du colonel 
Iйlagin, jeune personne trиs aimable. Il avait йtй dangereusement blessй en 
dйfendant la place et on l'avait rapportй chez lui. Lorsque la forteresse fut 
prise, Pougatschef envoya chez lui, le fit arracher de son lit et emmener devant 
lui. La jeune йpouse, au dйsespoir, le suivit, se jeta aux pieds du vainqueur, 
et lui demanda la grвce de son mari. - Je vais le faire pendre en ta prйsence, - 
rйpondit le barbare. A ces mots la jeune femme verse un torrent de larmes, 
embrasse de nouveau les pieds de Pougatschef et implore sa pitiй; tout fut 
inutile et Charlof fut pendu а l'instant mкme, en prйsence de son йpouse. A 
peine eut-il expirй que les cosaques se saisirent de la femme et la forcиrent 
d'assouvir la passion brutale de Pougatschef. - Автор находит тут невероятности 
и пускается в рассуждения. - Les peuples les plus barbares respйctent les moeurs 
jusqu'а un certain point, et Pougatschef avait trop de bon sens pour commettre 
devant ses soldats etc. Болтовня; но вообще вся записка замечательна и, 
вероятно, составлена дипломатическим агентом, находившимся в то время в 
Петербурге.
(21) Крепость Татищева, при устье реки Камыш-Самары, основана Кирилловым, 
образователем Оренбургской губернии, и названа от него Камыш-Самарою. Татищев, 
заступивший место Кириллова, назвал ее своим именем: Татищева пристань. 
Находится в 28 верстах от Нижне-Озерной и в 54 (прямой дорогою) от Оренбурга.
(22) Чернореченская в 36 верстах от Татищевой и в 18 от Оренбурга.
(23) Сакмарский город, основанный при реке Сакмаре, находится в 29 в. от 
Оренбурга. В нем было до 300 казаков.
(24) Показание крестьянина Алексея Кириллова от 6 октября 1773 года. (Из 
Оренбургского архива.)
(25) Повешены два курьера, ехавшие в Оренбург, один из Сибири, другой из Уфы, 
гарнизонный капрал, толмач-татарин, старый садовник, некогда бывший в Петербурге 
и знавший государя Петра III, да приказчик с рудников Твердышевских.
(26) См. Приложения, I.
(27) Журнал осаде, веденный в губернаторской канцелярии, помещен в любопытной 
рукописи академика Рычкова. Читатель найдет ее в Приложении. Я имел в руках три 
списка, доставленные мне гг. Спасским, Языковым и Лажечниковым.
(28) Билов выступил из Оренбурга 24 сентября. В этот день губернатор давал у 
себя бал. Весть о Пугачеве разошлась на бале.
(29) Сержант сей назывался Иван Костицын. Участь его неизвестна. Его допрашивал 
подполковник В. Могутов.
(30) См. Приложения, III.
(31) В донесении Малыковской земской конторы сказано о Пугачеве: оказался 
подозрителен, бит кнутом.  См. в Примечаниях на II главу, примечание 12.
(32) Падуров, в последствии времени повешенный, писал Мартемьяну Бородину, 
увещевая его покориться Пугачеву: "А ныне вы называете его (Самозванца) донским 
казаком Емельяном Пугачевым и яко бы у него ноздри рваные и клейменый. А по 
усмотрению моему, у него тех признаков не имеется".
(33) По совету одного из чиновников (говорит Рычков).
(34) Меновый двор, на котором с азиатскими народами, чрез вс° лето до самой 
осени, торг и мена производятся, построен на степной стороне реки Яика, в виду 
из города, расстоянием от берега версты с две; ближе строить его было 
невозможно, потому что прилегло вс° место низменное и водопоемное. В нем 
находится пограничная таможня; лавок вокруг всего двора 246, да анбаров 140. 
Внутри же построен особый двор для азиатских купцов с 98 лавками и 8 анбарами. В 
1762 году полавочных денег взималось 4,854 рубля. Меновый двор укреплен 
батареями. (Топография Оренбургской губернии.)
(35) Der Flaglichste Zustand des Drenburgischen Gouvernements ist weit 
fritischer als ich beschriben Kann, eine regulдre feindliche Armee von 
zehntausend Mann wьrde mir nicht in Schrecken seben, allein ein Berrдter mit 
3000 Rebellen macht ganz Drenburg zittern - - - Meine aus 1200 Mann bestende 
Garnison ist noch das einsige Komando worauf ich mich verlaЯe, burch die Gnabe 
des Hцchsten haben wir 12 Spions ausgesangen etc. (Письмо Рейнсдорпа к гр. 
Чернышеву от 9 октября 1773.)
(36) Бердская казачья слобода,  при реке Сакмаре. Она обнесена была оплотом и 
рогатками. По углам были батареи. Дворов в ней было до двух-сот. Жалованных 
казаков считалось до ста. Они имели своего атамана и особых старшин.
(37) В городе убито 7 человек, в том числе одна баба, шедшая за водой.
(38) В другой раз Пугачев, пьяный, лежа в кибитке, во время бури сбился с дороги 
и въехал в оренбургские ворота. Часовые его окликали. Казак Федулев, правивший 
лошадьми, молча поворотил и успел ускакать. Федулев, недавно умерший, был один 
из казаков, предавших самозванца в руки правительства.
(39) Слышано мною от самого Дмитрия Денисовича Пьянова, доныне здравствующего в 
Уральске.
(40) Кажется Пугачев и его сообщники не полагали важности в этой пародии. Они в 
шутку называли также Бердскую слободу - Москвою, деревню Каргале - Петербургом, 
а Сакмарской городок - Киевом.
(41) Так пишет Кар в письме к графу Чернышеву от 11 ноября 1773.
(42) Овзяно-Петровский завод принадлежал купцу Твердышеву, человеку 
предприимчивому и смышленному. Твердышев нажил свое огромное имение в течение 
семи лет. Потомки его наследников суть доныне одни из богатейших людей в России.
(43) Деревня Юзеева во 120 верстах от Оренбурга.
(44) То есть, депутат в Комиссии составления Нового уложения. Депутатов было 652 
человека. Им розданы были, для ношения в петлице, на золотой цепочке золотые 
овальные медали, с изображением на одной стороне вензелевого е. и. в. имени, а 
на другой пирамиды, увенчанной императорскою короною, с надписью: Блаженство 
каждого и всех;  а внизу 1766 год, декабря 14 день.
(45) Из сего калмыцкого полковника сделали капитана Калмыкова.
(46) При сем сражении пойман был один из первых зачинщиков бунта, Данила 
Шелудяков. Старый наездник принял оренбургских казаков за своих, и подскакал к 
ним с повелениями. Казак схватил его за ворот; Пугачев, некогда живший у него в 
работниках, любил его и звал своим отцом. На другой день, не нашед его между 
убитыми, многие подъезжали к городу и требовали его выдачи. Дня через два, перед 
светом, три человека подъехали к городскому валу и требовали опять Шелудякова. 
Им отвечали: приведите к нам и сына его (Пугачева), и обещали за то 500 рублей 
награждения. Они отъехали молча. Шелудяков был пытан, и умер дней через пять.
(48) У Декалонга со Станиславским было до 5,000 войска. Но все они были 
растянуты на великом пространстве от крепости Верхо-Яицкой до Орской. Декалонг 
их не сосредоточил, боясь оставить линейные крепости без обороны.
(49) Орская крепость на степной стороне реки Яика, в двух верстах от реки Ори, 
выстроена в 1735 году под названием Оренбурга. Она имела изрядные земляные 
укрепления. В ней всегда находился командир Орской дистанции и двойное число 
гарнизона, по причине близ-кочующих орд.
(50) Корф, после сражения 14 ноября, подсылал к Пугачеву казака с предложениями 
о сдаче Оренбурга и с обещанием выдти к нему навстречу. Пугачев осторожно 
подъезжал к Оренбургу, и усумнясь в искренности предложений, скоро возвратился в 
Берду.
(51) Рейнсдорп, потеряв надежду победить Пугачева силой оружия" пустился в 
полемику не весьма приличную. В ответ на дерзкие увещания самозванца, он послал 
ему письмо, со следующею надписью: Пресущему злодею и от бога отступившему 
человеку, сатанину внуку Емельке Пугачеву.  Секретари Пугачева не остались в 
долгу. Помещаем здесь письмо Падурова, как образец канцелярского его слога. 
"Оренбургскому губернатору, сатанину внуку, дьявольскому сыну. Прескверное ваше 
увещевание здесь получено, за что вас, яко всескверного общему покою 
ненавистника, благодарим. Да и сколько ты себя, по действу сатанину, не ухищрял, 
однако власть божию не перемудришь. Ведай, мошенник: известно (да и по всему 
тебе, бестии, знать должно), сколько ты ни пробовал своего всескверного счастия, 
однако счастие ваше служит единому твоему отцу, сатане. Разумей, бестия, хотя ты 
по действу сатанину во многих местах капканы и расставил, однако ваши труды 
остаются вотще, а на тебя здесь хотя веревочных не станет петель, а мы у 
мордвина, хоть гривну дадим, мочальных (возьмем), да на тебя веревку свить 
можем; не сумневайся, мошенник, из б.... сделан. Наш всемилостивейший монарх, 
аки орел поднебесный, во всех армиях на один день бывает; а с нами всегда 
присутствует. Да и-б мы вам советовали, оставя свое невредие, придти к нашему 
чадолюбивому отцу и всемилостивейшему монарху; егда придешь в покорение, сколько 
твоих озлоблений ни было, не только во всех извинениях  всемилостивейше прощает, 
да и сверх того вас прежнего достоинства не лишит; а здесь не безъизвестно, что 
вы и мертвечину в честь кушаете, и тако объявя вам сие, да и пребудем по 
склонности вашей ко услугам готовы. Февраля 23 дня 1774 года".
(52) Я не имел случая читать эту речь. Помещаем письмо, сочиненное также 
Державиным по тому же поводу.
  "Всеавгустейшая государыня, премудрая и непобедимая императрица!
  "Дражайшее нам и потомкам нашим неоцененное слово, сей приятный и для 
позднейшего рода казанского дворянства фимиам, сей глас радости, вечной славы 
нашей и вечного нашего веселия, в высочайшем вашего императорского величества к 
нам благоволении слыша, кто бы не получил из нас восторга в душу свою, чье бы не 
возъиграло сердце о толиком благополучии своем? Облиста нас в скорби нашей и 
печали свет милосердия твоего! А потому, если бы кто теперь из нас не радовался, 
тот бы по истине еще худо изъявил усердие свое отечеству и вашему императорскому 
величеству, даянием некоторой части имения своего на составление корпуса нашего. 
И бысть угодна наша жертва пред тобою; се счастие наше, се восхищение душ наших!
  "Но, всемилостивейшая государыня, ваше императорское величество обыкнуть 
соизволили взирать на малые знаки усердия, как на великие; изливая окрест 
престола щедроты благоутробия своего, изливаете оные и в страны отдаленные; 
осиявая лучами милости своея всех купно и всех везде своим человеколюбием 
милуете; а потому конечно и посильное даяние долга нашего, собственно самим же 
нам нужное, ваше императорское величество, толь милостиво и благоугодно от нас 
приять соизволили.
  "Сей есть прямо образ мыслей благородных, ваше императорское величество в 
честь нам сказать изволили. Что ж мы из сего высочайшего нам признания заключить 
должны? Не сущее ли одно токмо матернее побуждение к исполнению долга нашего? не 
милосердие ли одно? За то мы похвалу получаем, что истинное дело наше! Но кроме 
особливыя и заслугу превышающия почести, хвалится ли за то священнослужитель, 
что он всенародно бога молит? Кроме неописанныя вашего императорского величества 
к нам милости достойны ли и дворяне то похвалы особливой, что они хотят защищать 
свое отечество? Они суть щит его, они подпора престола царского. Пепел предков 
наших вопиет к нам и зовет нас на поражение самозванца. Глас потомства уже 
укоряет нас, что в век преславной, великой Екатерины могло возникнуть зло сие; 
кровь братий наших, еще дымящаяся, устремляет нас на истребление злодея. Что ж 
мы медлили? Чего давно не доставало нам, дабы совокупно поставить грудь свою 
противу хищника? Ежели душа у дворянина есть, то вс° у него есть ко ополчению. 
Чего ж не доставало? не усердия ли нашего? Нет! мы давно горели им, мы давно 
собиралися и хотели пренебречь жизнь свою; а теперь, по милости вашего 
императорского величества, есть у нас и согласитель мыслей наших. Руководством 
его составился у нас корпус. Избранный в нем начальник трудится, товарищи его 
усердствуют, вс° в порядке. Имение наше готово на пожертвование, кровь наша на 
излияние, души наши на положение; умрем, - кто не имеет мыслей сих, тот не 
дворянин.
  "Но сколь ни велик восторг должности нашей, сколь ни жарко рвение сердец 
наших, однако слабы бы были силы наши на истребление гнусного врага нашего, если 
б ваше императорское величество не ускорили войсками своими в защищение наше, а 
паче всего присылкою к нам его превосходительства Александра Ильича Бибикова. 
Может быть, мы бы были и по сю пору в нерешимости составить корпус наш, ежели б 
не он подал нам свои благоразумные советы. Он приездом своим рассыпал туман 
уныния, носящегося над градом здешним. Он ободрил души наши. Он укрепил сердца, 
колеблющиеся в верности богу, отечеству и тебе, всемилостивейшая государыня; 
словом сказать, он оживотворил страну, почти умирающую. Величие монарха паче 
познается в том, что он умеет разбирать людей и употреблять их во благовремянии; 
то и в сем не оскудевает вашего императорского величества тончайшее проницание; 
на сей случай здесь надобен министр, воин, судия, чтитель святыя веры. По 
прозорливому вашего императорского величества изволению, мы вс° сие в Александре 
Ильиче Бибикове видим; за вс° сие из глубины сердец наших любомудрой душе твоей 
восписуем благодарение.
  "Но едва успеваем сказать здесь, всемилостивейшая государыня, вашему 
императорскому величеству крайние чувствия искренности нашей за милости твои; 
едва успеваем воскурить пред образом твоим, великая императрица, нам священным и 
нам любезным, кадило сердец наших за благоволения твои; уже мы слышим новый 
глас, новые от тебя радости нового нам твоего великодушия и снисхождения. Что ты 
с нами делаешь? в трех частях света владычество имеющая, славимая в концах 
земных, честь царей, украшение корон, из боголепия величества своего, из сияния 
славы своея, снисходишь и именуешься нашею казанскою помещицею! О, радости для 
нас неизглаголанной, о счастия для нас нескончаемого! се прямо путь к сердцам 
нашим! се преславное превозношение праху нашего и потомков наших. Та, которая 
да°т законы полвселенной, подчиняет себя нашему постановлению! та, которая 
владычествует нами, подражает нашему примеру! тем ты более, тем ты 
величественнее.
  "И так, исполнением долга нашего хотя мы не заслуживаем особливого вашего 
императорского величества нам признания, любезного и нам дражайшего товарищества 
твоего; однако высочайшую волю твою разверстым принимаем сердцем и почитаем 
благополучием, начертаваем неоцененные слова благоволения твоего с благоговением 
в память нашу. Признаем тебя своею помещицею, принимаем тебя в свое 
сотоварищество. Когда угодно тебе, равняем тебя с собою. Но за сие ходатайствуй 
и ты за нас у престола величества твоего. Ежели где силы наши слабы совершить 
усердие наше, помогай нам и заступай нас у себя. Мы более на тебя, нежели на 
себя, надеемся.
  "Великая императрица! чем же воздадим мы тебе за твою матернюю любовь к нам, 
за сии твои несказанные нам благодеяния? Наполняем сердца наши токмо вящшим 
воспламенением искоренить из света злобу, царства твоего недостойную. Просим 
царя царей, да подаст он нам в том свою помощь, а вашему императорскому 
величеству, истинной матери отечества, с любезным вашего императорского 
величества сыном, с сею бесценною надеждой нашею, и с дражайшею его супругою, в 
безмятежном царстве, многие лета благоденствия".
(53) Монахиня Евпраксия Кирилловна, бабка Александра Ильича. Он ею был воспитан; 
в семействе своем почиталась она праведною.
(54) См. в Приложении письмо Бибикова к графу Чернышеву от 24 января 1774 года. 
- 5 января, того же году писал он к Философу: "Терпение мое час от часу 
становится короче, в ожидании полков, ибо ежечасно получаю страшные известия; с 
другой же стороны, что башкирцы с всякою сволочью партиями разъезжают, заводы и 
селения грабят, и делают убийства. Воеводы и начальники отовсюду бегут с 
устрашением, и глупая чернь охотно на обольщение злодейское бежит навстречу к 
ним же. Не могу тебе, мой друг, подробно описать бедствие и разорение здешнего 
края, следовательно, суди и о моем по тому положении. Скареды и срамцы здешние 
гарнизоны всего боятся, никуда носа не смеют показать, сидят по местам как 
сурки, и только что рапорты страшные присылают. Пугачевские дерзости и его 
сообщников из всех пределов вышли; всюду посылают манифесты, указы. День и ночь 
работаю как каторжный, рвусь, надседаюсь и горю как в огне адском; но варварству 
предательств и злодейству не вижу еще перемены, не устает злость и свирепство, а 
можно ли от домашнего врага довольно охраниться, вс° к измене, злодейству и к 
бунту на скопищах. Бог один всемогущ, обратит вс° сие в лучшее. Я при моих 
заботах непрестанно его прошу, и проч."
(55) Снег в Оренбургской губернии выпадает иногда на три аршина.
(56) См. в приложении письмо Бибикова к графу Чернышеву.
(57) Не должно терять из виду тогдашнее разделение государства на губернии и 
провинции.
(58) В 1774 году уведено в плен киргизцами до 1380 человек.
(59) См. в Записках Храповицкого (в 1791 году) весьма любопытный разговор 
государыни о Густаве III.
(60) См. Переписку Вольтера с императрицею.
(61) Помещаем здесь показания жены Пугачева Софьи Дмитриевой, в том виде, как 
они были представлены в Военную коллегию.
  Описание известному злодею и самозванцу, какого он есть свойства и примет, 
учиненное по объявлению жены его, Софьи Дмитриевой.
  1. Мужа ее, войска Донского, Зимовейской станицы служилого казака, зовут 
Емельян Иванов сын, прозывается Пугачевым.
  2. Отец его родной был той же Зимовейской станицы служилый казак, Иван 
Михайлов сын Пугачев же, который в давних годах умре.
  3. Тому мужу ее ныне от роду будет лет сорок, лицом сухощав, во рту верхнего 
спереди зуба нет, который он выбил саласками [технический термин у кулачных 
бойцов, значит удар по челюсти], еще в малолетстве в игре, а от того времени и 
до ныне не вырастает. На левом виску от болезни круглый белый признак, от лица 
совсем отменный, величиною с двукопеечник; на обеих грудях, назад тому третий 
год, были провалы, отчего и мнит она, что быть надобно признакам же. На лице 
имеет желтые конопатины; сам собою смугловат, волосы на голове темнорусые по-
казацки подстригал, росту среднего, борода была клином, черная, небольшая.
  4. Веру содержал истинно православную; в церковь божию ходил, исповедовался и 
святых тайн приобщался, на что и имел отца духовного, Зимовейской же станицы 
священника Федора Тихонова; а крест ко изображению совокуплял большой с двумя 
последними пальцами.
  5. Женился тот муж ее на ней, и она шла, оба первобрачные, назад тому лет с 
10, и с которым и прижили детей пятерых, из коих двое померли, а трое и теперь в 
живых. Первый сын Трофим десяти лет, да дочери вторая Аграфена по седьмому году, 
а третья Христина по четвертому году.
  6. Оный же муж ее, назад тому три года, послан на службу во вторую армию, где 
и был два года, и оттуда, ныне другой год, за грудною болезнию, о которой выше 
значит, по весне отпущен, а посему и был в доме одно лето, в которую бытность и 
нанял вместо себя в службу в Бахмуте на Донце казака, а как его звать и 
прозвания, да и где теперь находится, не знает; - а после сего
  7. В октябре месяце 772 года он, оставивши ее с детьми, неведомо куда бежал, и 
где был, и какие от него происходили дела, об оном, как он ничего не сказывал, 
так и сама не знала; а
  8. 773 года, в великом посту, тот муж ее тайным образом пришел к хуторскому их 
дому вечером под окошко, которого она и пустила; но того ж самого часа объявила 
казакам, а они, взявши его, повели к станичному атаману, а он-де отправил в 
Верхнюю Чирскую станицу, к старшине, но о имени его не упомнит, а оттуда в 
Черкасской; но не довезя однако ж до оного, в Цымлянской станице бежал и потому, 
где теперь находится, не ведает.
  9. Во время ж той мужа ее поимки сказывал он атаману и на сборе всем казакам, 
что был в Моздоке, но что делал, потому ж не знает.
  10. Писем он к ней, как с службы из армии, так и из бегов своих никогда не 
присылывал: да и чтоб в станицу их или к кому другому писал, об оном не знает; 
он же вовсе и грамоте не умеет.
  11. Что же муж ее точно есть упоминаемый Емельян Пугачев, то сверх ее 
самоличного с детьми сознатия и уличения, могут в справедливость доказать и 
родной его брат, Зимовейской же станицы казак Дементий Иванов сын Пугачев 
(который ныне находится в службе в 1-й армии), да родные ж сестры, из коих 
первая Ульяна Иванова, коя ныне находится в замужестве той же станицы за казаком 
Федором Григорьевым, по прозванию Брыкалиным, а вторая Федосья Иванова, которая 
так же замужем за казаком из Прусак Симоном Никитиным, а прозвания не знает, кой 
ныне жительство имеет в Азове, которые все мужа ее также знают довольно.
  12. Речь и разговоры муж ее имел по обыкновению казацкому, а иностранного 
языка никакого не знал.
  13. Домом они жили в Зимовейской станице своим собственным, который по побеге 
мужа (что дневного пропитания с детьми иметь стало не отчего) продала за 24 руб. 
за 50 коп. Есауловской станицы казаку Ереме Евсееву на слом, который его в ту 
Есауловскую станицу по сломке и перевез; а ныне особою командою паки в 
Зимовейскую станицу перевезен и на том же месте, где он стоял и они жили, 
сожжен; а хутор их, состоящий так же неподалеку Зимовейской станицы, сожжен же.
  14. Сама же та Пугачева жена, казачья дочь, и отец ее был Есауловской станицы 
служилый казак, Дмитрий, по прозванию Недюжин, а отчества не припомнит, потому 
что она после его осталась в малолетстве, и после ж которого остались и теперь 
вживе находятся, дочери его, а ей сестры родные, первая Анна Дмитриева, в 
замужестве Есауловской станицы за казаком Фомою Андреевым, по прозванию 
Пилюгиным, который и находится в службе тому ныне 8-й год, а в которой армии, не 
знает. Вторая Василиса Дмитриева, в замужестве также Есауловской станицы за 
казаком Григорием Федоровым по прозванию Махичевым; да третий сын отца ее, а ей 
брат родной Иван Дмитриев по прозванию Недюжин живет в Есауловской же станице 
служилым казаком и по отъезде ее в здешнее место, был при доме своем и к наряду 
в службу в готовности. -
  Прилагаю не менее любопытное извлечение из показания бывшего в 1771 году 
Зимовейской станицы атаманом отставного казака Трофима Фомина:
  "В 1771 году, в феврале месяце, Емельян Пугачев отбыл в город Черкаск для 
излечения болезни, со взятым у меня станичным билетом, и через месяц возвратился 
на карей лошади. На допрос мой, где он ее достал, отвечал он: на станичном 
сборе, что купил в Таганрожской крепости конного казацкого полку у казака 
Василья Кусачкина. Но казаки, не поверя ему, послали его взять письменный вид от 
ротного командира. Пугачев и поехал, но пред его возвращением зять его, Прусак, 
бывший Зимовейской станицы казак, а ныне состоящий в Таганрогском казацком 
полку, явился у нас, и на станичном сборе показал, что он с женою и Василий 
Кусачкин, да еще третий, по уговору Пугачева, бегали за Кубань на Куму реку, где 
он (Прусак), побыв малое время, оставил их и возвратился на Дон. Почему и 
отправил я при станичном рапорте в Черкаск Прусака с женою  и родною ее  
матерью, по причине их побега. В декабре того же года Пугачев был пойман в его 
хуторе, и содержался под караулом. Намерен был я его, как праздношатающегося, 
выдать находящемуся тогда в сыске и высылке беглых всякого звания людей, 
старшине Михайле Макарову. Но Пугачев со станичной избы из-под караула бежал, и 
уже чрез три месяца на том же хуторе пойман, и показал на станичном сборе, что 
был в Моздоке, почему при рапорте и послан мною к старшине Макарову в Нижнюю 
Черкаскую станицу, а сей чрез нашу станицу послан уже при его рапорте в Черкаск. 
Когда его провели, увидя по подорожной, что послан он был в колодке, которой на 
нем уже не было, приказал я ему набить другую, и отослал его в верхнюю 
Курмоярскую станицу, от которой в принятии оного Пугачева расписку получил. 
Через две недели спустя, от старшины Макарова по всем станицам прислано было 
объявление, что оный Пугачев бежал с дороги, и не иначе ежели явится где, 
изловить; а как он бежал, не знаю".
  За неумением грамоте, Василий Ермолаев руку приложил.
(62) Г. Левшин пишет, что самозванец показывал сии пятна легковерным своим 
сообщникам, и выдавал их за какие-то царские знаки. Оно не совсем так: 
самозванец, хвастая, показывал их, как знаки ран, им полученных.
(63) Многие и воспользовались сим разрешением; не смотря на то, история 
Пугачевского возмущения мало известна. В Записках о жизни и службе А. И. 
Бибикова мы находим самое подробное известие об оном, но сочинитель довел свой 
рассказ только до смерти Бибикова. Книжка, изданная под заглавием: Михельсон в 
Казани, есть не что иное, как весьма любопытное письмо архимандрита Платона 
Любарского, напечатанное почти безо всякой перемены, с приобщением незначущих 
показаний. Г. Левшин в своем Историческом и статистическом обозрении Уральских 
казаков слегка коснулся Пугачева. Сей кровавый и любопытный эпизод царствования 
Екатерины мало еще известен.
(64) Крещеные калмыки, поселенные в Оренбургской губернии разделялись на 
Оренбургских и Ставропольских. См. в Рычкове (в его Оренбургской топографии) 
подробное о них известие.
(65) Державин, в объяснениях на свои сочинения, говорит, что он имел счастие 
освободить около полуторы тысячи пленных колонистов от киргизов. Державин 
написал свои Записки, к сожалению, еще неизданные.
(66) Бунтовавшие башкирцы жестоко усмирены были генерал-лейтенантом князем 
Урусовым, прозванным, как Силла, счастливым, ибо вс° ему удавалось.
(67) См. в Приложении письмо Бибикова к фон-Визину. Письмо сие, вместе с другими 
драгоценными бумагами, доставлено было родственниками и наследниками фон-Визина 
князю Вяземскому, занимавшемуся биографией автора Недоросля. Надеемся в 
непродолжительном времени издать в свет сие замечательное по всем отношениям 
сочинение.
(68) Малолеток, не достигший 14-ти летнего возраста.
(69) Илецкая Защита находится от Оренбурга в 62 верстах, в степи, за рекою 
Уралом, на самом том месте, где добывается славная илецкая соль. "Добывание оной 
соли", пишет Рычков, "уже издавна на том месте, сперва от башкирцев, а потом и 
от крепостных обывателей, чинилось, но о построении сей крепости определение 
учинено уже в прошлом 1753 году октября 26 числа, по состоявшемуся в 
Правительствующем сенате того ж 1753 года мая 24 числа указу, коим в Оренбурге и 
в принадлежащих к оному новых крепостях и селениях учредить казенные соляные 
магазины и продажу илецкой и эбелейской соли чинить по тогдашней указной цене по 
35 коп. пуд; для чего тогда ж и Соляное правление в городе Оренбурге учреждено. 
Явившийся тогда подрядчик, Оренбургских казаков сотник Алексей Углицкой, 
обязался той соли заготовлять и ставить в оренбургской магазин четыре года, на 
каждый год по пятидесяти тысяч пуд, а буде вознадобится, то и более, ценою по 6 
коп. за пуд, своим коштом, а сверх того в будущий 1754 год, летом построить там 
своим же коштом, по указанию от Инженерной команды, небольшую защиту оплотом с 
батареями для пушек, тут же сделать несколько покоев и казарм для гарнизону и 
провиантской магазин, и на все жилые покои в осеннее и зимнее время ставить 
дрова, а провиант, сколько б там войсковой команды ни случилось, возить туда из 
Оренбурга на своих подводах, что вс° и учинено, и гарнизоном определена туда из 
Алексеевского пехотного полка одна рота в полном комплекте; а иногда по случаям 
и более военных людей командируемо бывает, для которых, яко же и для работающих 
в добывании той соли людей (коих человек ста по два и более бывает), имеется там 
церковь и священник с церковными служителями". - (Топография Оренбургская.)
(70) Тоцкая крепость, при устье реки Сороки, в 206 верстах от Оренбурга. 
Выстроена при Кириллове, в 1736 году. - Сорочинская крепость, главная на 
Самарской дистанции, в 176 верстах от Оренбурга и в 30 от Тоцкой.
(71) Крепость Новосергиевская от Сорочинской в 40, а от Оренбурга в 136 верстах. 
Выстроена при тайном советнике Татищеве, под именем Тевкелева Брода,  и 
переименована при Неплюеве в Новосергиевскую.
(72) Переволоцкая, большою дорогою в 78 верстах от Оренбурга, а прямо степью в 
60. Выстроена в верховье реки Самары.
(73) Les rebelles restиrent si tranquilles а Tatitscheva, que le Prince lui-mкme 
doutait qu'ils fussent dans cette place. Pour en apprendre des nouvelles, il 
envoya trois cosaques qui s'approchиrent de la forteresse, sans rien apercevoir. 
Les rebelles leur envoyиrent une femme, qui leur prйsenta du pain et du sel, 
selon l'usage des Russes, et qui, interrogйe par les cosaques, les assura que 
les rebelles aprиs avoir йtй dans la place, en йtaient tous sortis. Lorsque 
Pougatschef crut avoir trompй les cosaques par cette ruse, il fit sortir de la 
forteresse quelques centaines d'hommes pour s'emparer d'eux. L'un des trois fut 
tuй et le second pris; mais le troisiиme s'йchappa et vint rendre compte а 
Galitzin de ce qu'il venait de voir. Aussitot le Prince rйsolut de marcher sur 
la place dans le jour mкme et d'attaquer l'ennemi dans ses retranchements. -  
(Histoire de la rйvolte de Pougatschef.)
(74) Бибиков в письме от 26 марта:
  "Мы потеряли: 9 офицеров и 150 рядовых убито; 12 офицеров ранено и 150 
рядовых. Вот какая была пирушка! А бедный мой Кошелев [Р. А. Кошелев, в 
последствии обер-гофмейстер] тяжело в ногу ранен; боюсь, чтоб не умер, хотя 
Голицын и пишет, что не опасно".
(75) Рычков пишет, что Шигаев велел связать Пугачева и Хлопушу. Показание 
невероятное. Увидим, что Пугачев и Шигаев действовали за-одно несколько времени 
после бегства их из-под Оренбурга.
(76) Пугачев, вопреки общему мнению, никогда не бил монету с изображением 
государя Петра III, и с надписью Redivivus et ultor (как уверяют иностранные 
писатели). Безграмотные и полуграмотные бунтовщики не могли вымышлять 
замысловатые латинские надписи, и довольствовались уже готовыми деньгами.
(77) La victoire que Votre Altesse vient de remporter sur les rebelles rend la 
vie aux habitants d'Orenbourg. Cette ville bloquйe depuis six mois et rйduite а 
une famine affreuse retentit d'allйgresse et les habitants font des v-ux, pour 
la prospйritй de leur illustre libйrateur. Un poude de farine coutait dйjа 16 
roubles et maintenant l'abondance succиde а la misиre, j'ai tirй un transport de 
500 четверть de Kargalй et j'attends un autre de 1000 d'Orsk. Si le dйtachement 
de Votre Altesse rйussit de captiver Pougatschef, nous serons au comble de nos 
souhaits et les Baschkirs ne manqueront pas de chercher grвce - (Письмо 
Рейнсдорпа к кн. Голицыну, от 24 марта 1774.)
(78) Слобода Сеитовская (она же и Каргалинская), часто упоминаемая в сей 
Истории, находится в 20 верстах от Берды, а от Оренбурга в 18-ти. Названа по 
имени казанского татарина Сеита-Хаялина, первого, явившегося в оренбургскую 
канцелярию с просьбою об отводе земель под поселение. В Сеитовской слободе 
числилось до 1200 душ, состоящих на особых правах.
(79) По своем разбитии, Чика с Ульяновым остановились ночевать в Богоявленском 
медиплавиленном заводе. Приказчик угостил их, и напоив до-пьяна, ночью связал и 
представил в Табинск. Михельсон подарил 500 рублей приказчиковой жене, подавшей 
совет напоить беглецов.
(80) Разина.
(81) Следующие любопытные подробности взяты мною из весьма замечательной статьи 
(Оборона Яицкой крепости от партии мятежников), напечатанной в Отечественных 
Записках П. П. Свиньина. В некоторых показаниях следовал я журналу Симонова, 
предполагая более достоверности в официальном документе, нежели в воспоминаниях 
старика. Но вообще статья неизвестного очевидца носит драгоценную печать истины, 
неукрашенной и простодушной.
(82) Слова сии сохранены Державиным в оде его на смерть Бибикова. - Последняя 
строфа должна была быть вырезана на его гробе:
           Он был искусный вождь во брани,
           Совета муж, любитель Муз,
           Отечества подпора тверда,
           Блюститель веры, правды друг;
           Екатериной чтим за службу,
           За здравый ум, за добродетель,
           За искренность души его.
           Он умер, трон обороняя.
           Стой, путник! стой благоговейно.
           Здесь Бибикова прах сокрыт.

(83) Императрица велела спросить у вдовы покойного, чего она собственно для себя 
желала; супруга Бибикова просила обеспечить судьбу одного из родственников ее 
мужа, служившего под его начальством.
(84) Державин, до конца своей жизни чтивший память первого своего покровителя, 
узнав, что сын А. И. Бибикова намерен был издать записки о жизни и службе отца, 
написал о нем следующие строки:
  "Посвятив краткую, но наполненную славными деяниями жизнь свою на службу 
отечеству, Александр Ильич Бибиков по всей справедливости заслужил уважение и 
признательность соотечественников; они не престанут воспоминать с почтением 
полезные обществу дела сего знаменитого мужа и благословлять его память.
  "Читая о службе и переменах в оной сего примерного государственного человека, 
всякой легко усмотрит необыкновенные его способности, мужество, предусмотрение, 
предприимчивость и расторопность, так, что он во всех родах налагаемых на него 
должностей, с отличием и достоверностию был употребляем; везде показал искусство 
свое и ревность, не токмо прежде, в царствование императрицы Елисаветы, но и во 
многих поручениях от Екатерины Великой, ознаменованные успехами. Он был хороший 
генерал, муж в гражданских делах проницательный, справедливый и честный; тонкий 
политик, одаренный умом просвещенным, всеобщим, гибким, но всегда благородным. 
Сердце доброе его готово было к услугам и к помощи друзьям своим, даже и с 
пожертвованием собственных своих польз; твердый нрав, верою и благочестием 
подкрепленный, доставлял ему от всех доверенность, в которой он был неколебим; 
любил словесность, и сам весьма хорошо писал на природном языке; знал немецкий и 
французский язык, и незадолго пред смертию выучил и английский; умел выбирать 
людей, был доступен и благоприветлив всякому; но знал однако важною своею 
поступью, соединенною с приятностью, держать подчиненных своих в должном 
подобострастии. Важность не умаляла в нем веселия, а простота не унижала 
важности. Всякий нижний и высший чиновник его любил и боялся. Последний подвиг к 
защите престола и к спасению отечества соверша, кончиною своею увенчал 
добродетельную жизнь, к сожалению всей империи, тогда пресекшуюся".
(85) См. Рычкова Историю Оренбургскую.
(86) Histoire de la rйvolte de Pougatschef.
(87) Троицко-Саткинской завод, один из важнейших в Оренбургской губернии, на 
речке Сатке, в 254 верстах от Уфы.
(88) Зелаирская крепость находится в самом центре Башкирии, в 229 верстах от 
Оренбурга. Она выстроена в 1755 году после последнего башкирского бунта (перед 
Пугачевским).
(89) Державин в примечаниях к своим сочинениям говорит, что князь Щербатов, 
князь Голицын и Брант перессорились, друг к другу не пошли в команду, дали 
скопиться новым злодейским силам, и расстроили начало побед.
(90) В сентенции сказано было, что Пугачев ворвался в город изменою суконщиков. 
Следствие доказало, что суконщики не изменили; напротив, они последние бросили 
оружие, и уступили превосходной силе.
(91) Впоследствии Вениамин был оклеветан одним из мятежников (Аристовым) и 
несколько времени находился в немилости. Императрица, убедясь в его невинности, 
вознаградила его саном митрополитским, и прислала ему белый клобук при следующем 
письме:

      "Преосвященнейший митрополит,
              Вениамин Казанский!

  По приезде моем, первым попечением было для меня рассматривать дела 
бездельника Аристова; и узнала я, к крайнему удовольствию моему, что невинность 
вашего преосвященства совершенно открылась. Покройте почтенную главу вашу сим 
отличным знаком чести; да будет оный для всякого всегдашним напоминанием 
торжествующей добродетели вашей; позабудьте прискорбие и печаль, кои вас 
уязвляли; припишите сии судьбе божией, благоволившей вас прославить по 
несчастных и смутных обстоятельствах тамошнего края; принесите молитвы господу 
богу; а я с отменным доброжелательством еcмь
                              Екатерина".


  Ответ Вениамина, митрополита Казанского.

         "Всемилостивейшая государыня!

  "Милость и суд беспримерные вашего императорского величества, кои на мне 
соизволили удивить пред целым светом, воскресили меня от гроба, возвратили 
жизнь, которую я от младых ногтей посвятил на службу по бозе в непоколебимой 
верности вашему монаршему престолу и отечественной пользе, сколько от меня 
зависит; а продолжалась она пятьдесят три года; но которую клевета, наглость и 
злоба против совести и человечества исторгнуть покушались. Неоцененным монарших 
ваших щедрот залогом, который с несказанным чувствованием моего сердца 
сподобихся прията на главу мою, покрыся, и отъяся поношение мое, поношение мое в 
человецех. Что ж воздам тебе, правосуднейшая в свете монархиня, толико 
попечительному о спасении моем господеви? Истощение всей дарованной мне вашим 
высоко-монаршим великодушием жизни в возблагодарение не довлеет; разве, до 
последнего моего издыхания вышнего молить не престану день и нощь, да сохранит 
дражайшую жизнь вашу за толь сердобольное сохранение моей до позднейших человеку 
возможных лет; да ниспошлет с высоты святыя своея на венценосную главу вашу вся 
благословения, коими древле благословен был Соломон. Крепкая десница господа сил 
да отвращает во вся дни живота от превожделенного здравия вашего недуги, от 
неусыпных трудов утомление, от возрастающей и процветающей славы зависть и 
злобу; да будет дом, держава и престол ваш яко дние неба. С таковым моим 
усердствованием и всеподданическою верностию, пока дух во мне пребудет, есмь
           вашего императорского величества
                всеподданнейший раб и богомолец,
                    смиренный Вениамин, митрополит Казанский".

(92) Генерал-маиор Нефед Никитич Кудрявцев, сын Никиты Алферьевича, 
пользовавшегося доверенностию Петра Великого, в чине поручика гвардии 
Преображенского полка, участвовал в первом Персидском походе; в царствование 
Анны Иоанновны сражался противу турков и татар, а при императрице Елисавете 
противу пруссаков; вышел в отставку при императрице Екатерине II, Тело его 
погребено в той церкви, где он был убит. (Извлечено из неизданного Исторического 
словаря, составленного Д. Н. Бантыш-Каменским.)
(93) Так говорит автор исторической записки "Histoire de la rйvolte de 
Pougatschef", в официальных документах, бывших у меня в руках, я ничего о том не 
отыскал. Достоверно однако ж то, что семейство Пугачева находилось при нем до 24 
августа 1774 года.
(94) Иван Иванович Михельсон, генерал от кавалерии и главнокомандующий 
Молдавскою армиею, родился около 1735 года, умер в 1809. Под его начальством 
находился, в начале славной службы своей, князь Варшавский. Михельсон в глубокой 
старости сохранял юношескую живость, любил воинские опасности и еще посещал 
передовые перестрелки.
(95) Их было три брата. Старший, известный дерзким покушением на особу короля 
Станислава Понятовского; меньшой с 1772 года находился в плену, и жил в доме 
губернатора, которым был он принят, как родной.
(96) Слышано мною от К. Ф. Фукса, доктора и профессора медицины при Казанском 
университете, человека столь же ученого, как и любезного и снисходительного. Ему 
обязан я многими любопытными известиями касательно эпохи и стороны, здесь 
описанных.
(97) Пред сим цена соли, установленная Пугачевым, была по 5 коп. за пуд; 
подушный оклад по 3 коп. с души; жалованье военным чинам обещал он утроить, а 
рекрутский набор производить через каждые 5 лет.
(98) За сообщение бумаг, обнаруживающих сношения Перфильева с правительством 
(обстоятельство вовсе неизвестное), обязаны мы благодарностию А. П. Галахову, 
внуку капитана гвардии, на коего правительством возложены были в то время важные 
поручения.
(99) Граф Петр Иванович Панин, генерал-аншеф, орденов св. Андрея и св. Георгия 
первой степени кавалер, и проч., сын генерал-поручика Ивана Васильевича, родился 
в 1721 году. Начал службу свою под начальством фельдмаршала графа Миниха; в 1736 
году находился при взятии Перекопа и Бахчисарая. Во время семилетней войны 
служил генерал-маиором, и был главным виновником успеха Франкфуртского сражения. 
1762 года пожалован он в сенаторы. 1769 назначен он был главнокомандующим Второй 
армии. 1770 взяты им Бендеры; в том же году вышел он в отставку. Возмущение 
Пугачева вызвало снова Панина из уединения на поприще трудов политических. Он 
скончался в Москве в 1789 году, на 69 году от рождения.
(100) См. Приложения, II.
(101) Показания казаков Фомина и Лепелина. Они не знают имени гвардейского 
офицера, с ними отряженного к Петровску; но Бошняк в своем донесении именует 
Державина.
(102) В то время издан был список (еще не весьма полный) жертвам Пугачева и его 
товарищей; помещаем его здесь:

  Описание, собранное поныне из ведомостей разных городов, сколько самозванцем и 
бунтовщиком Емелькою Пугачевым и его злодейскими сообщниками осквернено и 
разграблено божиих храмов, также побито дворянства, духовенства, мещанства и 
прочих званий людей, с показанием, кто именно и в которых местах.

         В городе Казани:
  Ворвавшись они в город, и входя во храмы божии в шапках, с оружием, грабили и 
выгоняли укрывающихся там людей.

         А именно:
  В Казанском богородицком соборе,
  - Владимирском соборе,
  - церкви Московских чудотворцев,
  - церкви Николая чудотворца, именуемого Тольского,
  - церкви Николая чудотворца, именуемого Низкого,
  - церкви Живоначальныя троицы,
  - церкви Воскресения христова,
  - церкви Варламия Хутынского,
  - церкви Пресвятыя богородицы грузинския,
  - церкви Вознесения господня,
  - церкви Тихвинския пресвятыя богородицы,
  - церкви Четырех евангелистов,
  - церкви Алексея человека божия,
  - Троицком Федоровском монастыре,
  - церкви Рождества пресвятыя богородицы,
  - Петропавловском соборе, не могши отбить дверей, стреляли с паперти в окошки.
  В городе Цывильске, в церкви Казанския богородицы.

В Чебоксарском уезде, в приходских церквах:
  В селе Сретенском,
  - селе Богоявленском,
  - селе Успенском,
  - селе Введенском.
  В оных церквах злодеи не только грабили и убивали, но и святые иконы кололи и 
утварь церковную раздирали.

  То ж самое делали Пензенской провинции:
  В городе Петровске, церкви Казанския богородицы,
  - селе Чардыме, в приходской церкви.

  Нижегородской губернии, в Арзамасском уезде:
  В селе Черковском, в приходской церкви.

  Алатырского уезда:
  В селе Сутяжном, в приходской церкви,
  - селе Семеновском, в приходской церкви,
  - городе Курмыше, в соборной церкви Николаевской и Троицкой.

  Курмышского уезда, в приходских церквах:
  В селе Шуматове,
  - селе Шумшевашах,
  - селе Больших Туванах,
  - селе Алменеве,
  - селе Усе.

  Воронежской губернии, в Нижнем Ломове:
  В Богородском казанском монастыре.

  Оренбургской губернии:
  В Оренбургском предместии, в церкви Георгиевской.
  На Меновом дворе, в церкви Захария и Елисаветы, святые иконы вынуты из мест 
своих и повержены на землю, и некоторые расколоты.
  В загородном губернаторском доме, в церкви святого Иоанна Предтечи то ж 
учинено.
  В Сакмарском городке
  - Татищевой крепости
  - Рассыпной крепости
  - Сорочинской крепости
  - Тоцкой крепости
  - Магнитной крепости,
  - Карагайской
- в приходских сих крепостей церквах, входя, злодеи оклады с икон и всю утварь 
церковную грабили


  Бугульминского ведомства, в селе Спаском, в приходскую церковь въезжали на 
лошадях, и грабили церковную утварь.
  В селе Борисоглебском, и в Канжинской слободе, в приходских церквах тож 
делали.

  Пермской провинции:
  В разных церквах делали грабежи, а в некоторых и в царские двери входили, как 
то:
  на Юговском Осокина заводе,
  В селе Крестовоздвиженском, селе Дубенском,
  На Ижевском казенном заводе,
  В селе Березовке,
  - селе Троицком, Олшина тож,
  Осинского уезда в селе Крылове,
  На Юго-Камском заводе,
  В селе Николаевском,
  - Троицкой крепости.

  Да сожжены церкви:
  На Саткинском заводе,
  В пригороде Осе,
  На Петропавловском и Воткинском заводах,
  В Икосове винокуренном заводе,
  - Златоустовском и Сатковском заводах,
  - Авзяно-Петровском заводе.
  Сверх того, по Оренбургской линии злодеи, шед даже до Троицкой крепости, 
церкви божии сожигали, и образа находили после разбросаны, а иные и расколоты.

  В городе Казани убиты до смерти:
  Генерал-маиор Нефед Кудрявцев,
  Полковник Иван Родионов,
  Сын его артиллерии отставный капитан Александр Родионов,
  Коллежский советник Казимир Гурской,
  Коллежские асессоры:
  Петр Брюховской, Федор Попов с женою,
  Премьер-маиор Данила Хвостов,
  Капитаны: Василий Онучин, Лука Ефимов,
  Поручик Александр Маслов.

  Подпоручики:
  Иван Богданов,
  Иван Носов,
  Гаврила Нармоцкой.

  Прапорщики:
  Павел Лелин,
  Андрей Герздорф,
  Алексей Тарбеев.

  Комиссары:
  Лука Ефимов,
  Иван Пономарев,
  Лекарский ученик Иван Михайлов.

  При гимназии информаторы:
  Немецкого класса: Аарон Тих,
  Рисовального: Иван Кавелин,
  Ученик Иван Петров,
  Часовой мастер Шильд,
  Отставный секретарь Александр Голдобин.

  Регистраторы:
  Иван Ворохов,
  Григорий Овсяников.

  Канцеляристы:
  Иван Карпов,
  Александр Акишев,
  Герасим Андроников,
  Подканцелярист Степан Попов.

  Унтер-офицеры:
  Сержант Иван Белобородов,
  Вахмистр Онисим Нармоцкой,
  Подпрапорщики: Степан Реутов, Иван Неудашнов,
  Каптенармус Дмитрий Стрелков.

  Солдаты:
  Степан Печищев,
  Леонтий Чекалин.

   Счетчики:
  Онисим Колотов,
  Никита Спиридонов,
  Федор Калашников.

  Инвалидные:
  Денис Ерофеев,
  Гаврила Юдин,
  Слесарь Фризиус,
  Седельник Гросман,
  Конюх Иван Красногоров.

   Купцы:
  Максим Васильев,
  Иван Назарьев,
  Сын его: Гаврила Назарьев,
  Кирила Ларионов,
  Иван Котельников,
  Козма Игнатьев,
  Григорий Мордвинов,
  Борис Ростовцев,
  Иван Пирожников,
  Михайла Естифеев,
  Федор Тюленев,
  Яков Нижегородов,
  Роман Федоров,
  Михайла Сухоруков,
  Василий Рыбников,
  Филип Кашкин.

  Цеховые:
  Иван Коренев,
  Петр Ильин,
  Михайла Расторгуев,
  Иван Фролов,
  Петр Белоусов,
  Петр Кочанов,
  Илья Петров,
  Григорий Смирнов,
  Алексей Андреев,
  Иван Сапожников,
  Василий Киселев,
  Василий Федосеев,
  Федор Востряков.

  Дворовые люди:
  Управителя Петра Кондратьева: Прокофий Алексеев,
  Капитана Аристова: Федор Вербовской,
  Архитектора Кафтырева: Гаврила Васильев,
  Секретаря Аристова: Козма Яковлев,
  Маиора Хвостова: Петр Степанов,
  Маиорши Ивановой: Данила Ильин,
  Капитана Левашева: Алексей Никифоров, Никифор Федоров, Петр Григорьев, Антип 
Андреев, Данила Власов, Денис Григорьев, Петр Афанасьев;
  Купца Каменева: Михайла Иванов;
  Бригадира Люткина: Прокофий Шелудяков.

  Экономические крестьяне:
  Иван Данилов,
  Иван Прокофьев,
  Иван Кондратьев.

  Казанской суконной фабрики мастеровые и работники:
  Степан Шумихин,
  Давыд Понамарев,
  Яков Герасимов,
  Кондратий Петров,
  Петр Самойлов.

  Да сгорели в Казанском магистрате:
  Ратман Афанасий Шапошников,
  Копиист Федор Копылов.

  В Свияжском уезде убиты до смерти:
  Инвалидной команды полковой обозный Палкин,
  Копиист Федоров.

  В Цывильске убиты до смерти в городе:
  Воевода, коллежский асессор Петр Копьев,
  Штатной команды прапорщик Алексей Абаринов,
  Секретарь Попов и его жена Татьяна Степанова,
  Дворовых людей мужеского пола шесть, женского два,
  Канцелярист один,
  Купец один.

  В уезде:
  Священников четыре,
  Дьячок один,
  Понамарь один,
  Матросов три,
  Новокрещенных два.

  В Чебоксарском уезде убиты до смерти:
  Чебоксарской морской инвалидной команды:
  Капитан с сыном,
  Прапорщиков два,
  Подпрапорщик один,
  Штатной команды солдат один,
  Прапорщик Иван Тихомиров с женою его,
  Экономического правления копиист один,
  Престарелых матросов четыре, да молодой один,
  Священников двенадцать;
  Дьяконов пять,
  Дьячков два,
  Купец один.

  В Царевококшайском уезде убиты до смерти:
  Свияжской провинции отставной канцелярист Андрей Дмитриев,
  Священник один,
  Полковой обозный один,
  Подьячий один,
  Малолетный один.

  В городе Пензе убиты до смерти:
  Воевода Андрей Всеволожский,
  Товарищ Петр Гуляев.

  Подпоручики:
  Михайла Суровцов,
  Федор Слепцов.

  Секретари:
  Степан Дудкин, жена его, да сын, подпоручик Игнатий Дудкин, Сергей Григорьев, 
с женою, с сыном и с двумя дочерьми.

  Приказные служители:
  Андрей Петров,
  Гаврила Елисеевской,
  Федор Иконников,
  Василий Терехов с женою,
  Иван Дмитриев,
  Семен Терехов,
  Иван Аврамов.

   В уезде:
  Генерал-маиор Алексей Пахомов, с женою,
  Секунд-маиор Иван Веревкин, с женою,
  Поручик Флор Слепцов,
  Капитаны: Алексей Тутаев, Гаврила Юматов,
  Помещик Скуратов,
  Маиорша Дарья Селивачева,
  Поручик Петр Иванов,
  Подпоручик Борис Яковлев и дети Романовы,
  Сержант Петр Неклюдов, с женою и с сыном,
  Секунд-маиор Иван Стяшкин, жена его Татьяна Степанова,
  Маиорша Федосья Назарьева, с сестрою Марьею Даниловою, с двумя дочерьми, с 
племянницею Федосьею Шемяковою,
  Поручик Иван Пилюгин, с женою и с дочерью девицею Ольгою,
  Отставной драгун князь Михайла Звенигородской,
  Квартирмистр Ермолай Стяшкин, с женою и с сыном Иваном,
  Маиор Егор Мартынов, с женою Афимьею Яковлевою, с сыном Сергеем и с женою его,
  Полковник Никифор Хомяков,
  Маиор Иван Стяшкин, жена его Татьяна Степанова,
  Поручик Степан Башен,
  Прапорщик Евдоким Степанов, прапорщика Александра Стромилова дети, сыновья: 
Михайла, Николай, дочь Авдотья, да брат родной Сергей,
  Прапорщик Фаддей Зеленской с женою,
  Прапорщик Сергей Грязев с женою,
  Вдова маиорша Анисья Безобразова,
  Капитанша Елена Романова,
  Капитан Григорий Раков,
  Маиор Василий Кологривов с женою,
  Прапорщик Козма Бартенев,
  Маиора Михаила Мартынова дети: Николай, Савва,
  Надворная советница Грабова,
  Помещица Анна Репьева,
  Регистратор Алексей Дертев,
  Прапорщик Кадышев,
  Надворная советница Прасковья Ермолаева с сыном,
  Помещица Дарья Халабурдива,
  Поручик Иван Лунин,
  Поручика князя Павла Борятивского жена Прасковья Гаврилова с малолетною 
дочерью,
  Прапорщик Андрей из дворян, да однодворец Михайла Слепцовы,
  Секретарь Сергей Сверчков, с женою его Настасьею Ивановою,
  Вахмистр Яков Жмакин, с дочерью его, девкою Мариною,
  Прапорщик Николай Агафонников, с женою и с матерью,
  Секунд-маиор Лев Дубенской с женою,
  Подьячий из дворян Василий Агафонников, с женою,
  Капитанши Марфы Киреевой дочь, девица Анна,
  Маиор Иван Веревкин, с женою,
  Сержант Тимофей Авксентьев,
  Поручик Максим Дмитриев,
  Капитан Михайла Киреев, с дочерью,
  Поручик Андрей Пансырев,
  Капитан Иван Дмитриев,
  Прапорщик Иван Тутаев,
  Поручик Егор Морев, с женою Анною Петровою,
  Граф Гаврила Головин,
  Маиорша Елена Варыпаева,
  Подпоручик Александр Гладков,
  Дворянская жена Прасковья Проскуровская,
  Архитектор, смоленский шляхтич Федор Яковлев,
  Поручик Жмакин,
  Капитан Иван Именников,
  Вдова Елена Юрасова,
  Дворянская жена Наталья Бекетова,
  Вдова Пелагея Шахмаметева и дочь ее, девица,
  Однодворец Иван Юрасов.

  Прапорщики:
  Иван Буланин,
  Иван Нетесев,
  Степан Романов;
  Подпоручик Лев Ергаков с женою,
  Капитан Алексей Козлов,
  Секунд-маиор Ивашев,
  Подпоручик Николай, да гвардии капрал Василий Киселевы,
  Поручик Гаврила Алферьев,
  Маиор Никита Костяевской, с женою,
  Капитан Тутаев с женою,
  Подпоручика Василья Митькова дочери: Наталья, Марья; сыновья:Алексей и 
Михайла, да своячина его, девица Пелагия Квашнина,
  Саранский воевода Василий Протасьев, с женою и с сыном,
  Поручик Федор Левин, с женою и с сыном Алексеем,
  Экономической казначей, секунд-маиор Федор Григоров с женою,
  Маиорша Авдотья Возницина, с дочерью,
  Вдовы дворянки: Анна и Прасковья Проскуровские,
  Помещик Семен Литомгин с женою, поручик Иван, да подпоручик Максим Тоузаковы,
  Вдова подполковница Марфа Агарева,
  Однодворческая жена Пелагея Метлина,
  Маиор Григорий Зубарев, с женою и с детьми, двумя сыновьями, с дочерью 
девицею,
  Поручик Федор Бекетов, с женою Марьею Егоровою,
  Маиорша Катерина Конабеева,
  Дворянская жена Варвара Тургенева,
  Княгиня Анна Мустафина,
  Подпоручика Гаврилы Левина жена с детьми, сыновьями: Дмитрием, Николаем, да с 
дочерью,
  Гвардии капральша Федосья Ермолаева с дочерью вдовою, прапорщицею Авдотьею 
Юрьевою,
  Подпрапорщик Степан Пересекин с женою, сыном Гаврилом, дочерьми: Катериною, 
Аграфеною, Анною, Авдотьею;
  Маиор Федор Кашкаров, жена его, с дочерьми, малолетными детьми, и одна 
француженка,
  Протоколист Петр Иванов с женою Татьяною Дмитриевою в с детьми, премьер-
маиором Семеном Ивановым, с женою Елисаветою Михайловою и с сыном Петром,
  Недоросль Дмитрий Иванов,
  Маиорша Лукерья Ивина с сыном Алексеем, с дочерью Пелагеею,
  Вахмистр Михайла Брюхов, с женою,
  Прокурорша Марфа Агарева,
  Секунд-маиор Николай Степанов, с женою,
  Дворянская жена Пелагея Ховрина,
  Поручик Алексей Зубецкой, с женою,
  Помещица Авдотья Жедринская,
  Вахмистр Никита Никифоров,
  Помещик Никита Подгорнов,
  Титулярный советник Иван Ползамасов, с сыном Сергеем,
  Подпоручика Василья Золотарева жена,
  Камер-лакей Яков Выдрия с женою,
  Подпоручик Алексей Слепцов, с женою Аграфеною Сергеевою,
  Подпоручица Катерина Платцова,
  Прапорщица Анна Чуфарова,
  Легкой полевой команды подпоручик Иван Обухов,
  Вахмистр Яков Жмакин, с дочерью Мариною,
  Сержант Иван Кашкаров, с зятем, асессором Никитою Иевлевым, с женою его 
Матреною Михайловою и с их дочерью Марьею,
  Титулярный советник Иван Алферьев с женою,
  Однодворческая жена Дарья Чарыкова,
  Однодворцы: Семен Федорчуков, Петр Митюрин,
  Легкой полевой команды солдат один,
  Штатной команды два солдата,
  Вахмистр Иван Симонов,
  Однодворцев четыре,
  Пахотных солдат три,
  Четыре священника, и один из них с женою,
  Понамарь один,
  Прапорщика Ивана Буланина приказчик,
  Капитана Ивана Осоргина приказчик,
  Графа Гаврила Головкина приказчик,
  Вахмистра Якова Якушкина приказчик,
  Лейб-гвардии капитана князя Михайла Долгорукова приказчик,
  Полковника Петра Волконского приказчик,
  Капитана Николая Загоскина приказчик,
  Вдовы Анны Смагиной два старосты,
  Вдовы Пелагеи Грецовой приказчик, с женою и дочерью,
  Княжны Марьи Долгоруковой приказчик, с женою,
  Кадета Петра Загряжского приказчик,
  Капитана Василья Новикова приказчик,
  Подпоручика Николая Зыбина приказчик,
  Сержанта Сергея Мартынова дворовой человек,
  Бригадирши Аграфены Киселевой приказчик,
  Архитектора, смоленского шляхтича Яковлева дворовых два человека,
  Поручика Сергея Тухачевского приказчик,
  Прапорщика Ивана Буланина дворовой человек,
  Прапорщика Афанасья Суморокова дворовой человек,
  Графа Андрея Шувалова староста один, выборных два,
  Статского советника Афанасья Зубова дворовой человек,
  Маиора Нилы Акинфиева два приказчика и один кучер,
  Коллежской асессорши Катерины Бахметевой дворовой человек,
  Штык-юнкера Аблязова управитель,
  Полковника Степана Ермолаева приказчик,
  Капитана Николая Владимирова дворовой человек,
  Статского советника Ивана Ермолаева приказчик,
  Секунд-маиора Александра Соловцова дворовой человек,
  Иноземец Иван Миллер,
  Архитектора Василья Баженова земской,
  Генеральши Екатерины Левашевой приказчик,
  Сержантов Андрея и Ивана Левиных приказчик, с женою,
  Девиц Анны и Марьи Языковых приказчикова жена,
  Новокрещенных два,
  Надворной советницы Прасковьи Ермолаевой крестьянин,
  Коллежского асессора Петра Хлебникова крестьянин,
  Капитана Василья Новикова крестьянин,
  Подполковника Степана Ермолаева крестьянин один, женки две,
  Статского советника Афанасья Зубова крестьянин,
  Девицы Ольги Назарьевой крестьянин.

  В Симбирском уезде убиты до смерти:
  Полковница, вдова Марья Теплова,
  Помещица, вдова Домна Поспелова,
  Сестра ее, милитинского дворянина Якова Агненова жена Ульяна Александрова,
  Подпоручик Иван Манахтин,
  Маиор Василий Аристов, с дочерью девицею,
  Помещицы, вдовы Прасковья и Анна, Петровы дочери, Насакины,
  Симбирского баталиона полковник и комендант Андрей Рычков,
  Экономический казначей, поручик Тишин с женою и два малолетных сына,
  Экономический крестьянин Александр Васильев,
  Подполковник Василий Языков,
  Маиор Александр Родионов,
  Подполковника Никиты Философова приказчик Василий Ерофеев,
  Подполковника Петра Зимнинского приказчик Тимофей   Михайлов,
  Фабриканта Воронцова формовальщик Алексей Адрианов.

  В городе Петровске убиты до смерти:
  Воеводской товарищ, секунд-маиор Буткевич, теща его Марья Иванова,
  Секретарь Лука Яковлев, с женою Марьею Михайловою и с сыном Петром,
  Штатной команды барабанщик Иван Хомутинников,
  Пахотный солдат Игнатий Ношкин,
  Солдата Хрулева жена Авдотья Васильева.

  В уезде:
  Подполковница, вдова Ирина Никитина, дочь Дурасова,
  Капитана Николая Коптева сын, младенец Лев,
  Корнет Михайла Шильников, с женою Прасковьею Макаровою и малолетный сын 
Григорий,
  Сержанта Самсона Каракозова жена Екатерина,
  Маиорша, вдова Анисья Безобразова,
  Помещики: Николай да Василий Киселевы, приказчик их Афанасий Семенов,
  Помещиков Григория и Игнатия Киселевых приказчик Степан Матвеев,
  Прапорщик Иван Яковлев,
  Прапорщик Гаврила Власьев,
  Прапорщик Николай Чемодуров,
  Подпоручик Федот Бекетов, с женою Марьею,
  Капитан-поручика Федора Меиса жена Софья,
  Поручика Николая Бахметева крестьянин Иван Иванов,
  Пахотный солдат Фаддей Скапинцов,
  Малороссиянин Иван Озерецкой.

  В Козмодемьянском уезде убиты до смерти:
  Священников два,
  Дьяконов два,
  Дьячок один,
  Семинарист один.

  В Пермском уезде убиты до смерти:
  Екатеринбургского ведомства:
  Капитан Воинов,
  Подпоручик Посохов,
  Солдат один;
  Юговских заводов управитель, шихтмейстер Яковлев,
  Унтер-шихтмейстер Бахман,
  Князь Михайла Михайловича Голицына приказчик Михаила   Ключников,
  Подьячий Василий Клестов,
  Питейной продажи целовальник один,
  Графа Романа Ларионовича Воронцова Ягошихинского завода унтер-шихтмейстер 
Манаков.

  Священники:
  Василий Козмин,
  Аникий Борисов,
  Родион Леонтьев;
  Дьячок Иван Попов,

  Пушкари:
  Демид Сочин и Никифор Совин,
  Экономической крестьянин Алимпий Карманов,
  Крестьянин Гаврила Трегубов,
  Князя Голицына крестьян четырнадцать человек,
  Графа Строганова крестьян три человека.

  Государственных:
  Крестьянин Егор Зуев, и еще семь человек,
  Сотник Яков и крестьянин Михайла Поповы,
  Крестьянин Софронов, Ермолай Медеников, Федор Бурков,   Иван Осетров,
  Крестьянин Ермаков, и еще два человека,
  Крестьянская девка.

  В городе Ставрополе убиты до смерти:
  Бригадир и ставропольский комендант Иван фон-Фегезак,
  Воеводской товарищ, надворный советник Сергей Милкович,
  Секретарь Семен Микляев.

  Ставропольского баталиона секунд-маиоры:
  Павел Алашеев, Алексей Карачев, Никита Семенов.

   Капитаны:
  Григорий Калмыков, Петр Лабухин.

  Поручики:
  Афанасий Семенов, Дмитрий Новокрещенов.

  Прапорщики:
  Яков Дворянинов, Василий Трофимов, Федор Попков,
  Василий Плешивцов;
  Лекарь Иван Финк.

  В уезде отставные:
  Секунд-маиор Артемий Бережнев.

   Прапорщики:
  Филат Струйской, Петр Поляков;
  Подпрапорщик Петр Тургенев, с сыном Иваном,
  Сержант Михайла Кулыгин.

  Ставропольского баталиона сержанты:
  Иван Свешников, Василий Гущин, Яков Петров,
  Михайла Савушкин, Семен Львов;
  Подпрапорщик Иван Фомин,
  Капрал Лука Матвеев.

  Солдаты:
  Игнатий Буторин, Фрол Бердняков, Петр Вагин, Митрофан Мухановский, Никита 
Козлов, Василий Григорьев, Григорий Колесников, Афанасий Кондуков, Гурий 
Ульянов,
  Денщик Максим Андреев,
  Ставропольского духовного правления копиист Василий Татлин.

 Дворовые люди:
  Прапорщика Филата Струйского: Елизар Семенов,
  Помещицы Аграфены Стрекаловой: Егор Горох, Осип Александров,
  Помещицы Прасковьи Чемесовой: Иван Михайлов,
  Ясачный крестьянин Осип Звонарев,
  Разночинец Михайла Васильев.

  Ставропольского калмыцкого корпуса:
  Ротмистр Никанор Буратов,
  Солдат Иван Шонбо.

  Нижегородской губернии, в Нижегородском уезде убиты до смерти:
  Графа Николая Головина приказчик Алексей Тетеев, с женою Настасьею,
  Брат его Иван Тетеев, с сыном Васильем.

  Выборные:
  Андрей Киреев,
  Иван Фадеев,
  Крестьянин Павел Кордюков,
  Немец один,
  Француз один,
  Артиллерии капитана, князь Петра Дадияна, приказчик Петр Кучин, с женою 
Дарьею.

   В городе Алатыре убиты до смерти:
  Премьер-маиор Роман Грабов, с женою Катериною,
  Коллежский асессор Галактион Кляпиков,
  Землемер, подпоручик Федор Вишняков, с женою Анною и братом его двоюродным, 
Федором Прокофьевым; секретарь   Василий Попов, с женою Авдотьею Ивановою, с 
детьми, с дочерьми: Варварою, Глафирою, с сыном Алексеем и матерью Матреною 
Васильевою,
  Протоколист Матвей Леонтьев с женою Марьею, с детьми, сыном Николаем, 
дочерьми: Анною и Александрою,
  Капитан Иван Недоростков, с женою.

   Штатной команды солдаты:
  Алексей Зенкин, Тимофей Запылихин.

  В уезде:
  Прокурор Василий Кривской,
  Капитан Николай Лихугин, с женою Анною Ивановою,
  Сержант Иван Любовцов,
  Маиорша Федосья Назарьева,
  Капитан Петр Зубатов,
  Из дворян капрал Александр Зиновьев,
  Маиор Семен Марков,
  Из дворян каптенармус Афанасий Ананьин,
  Прапорщик Василий Мещеринов,
  Помещица Прасковья Телегина,
  Помещица вдова, Авдотья Тимашева,
  Полковника Федора Волкова свояченица Татьяна Иванова,
  Прапорщик Василий Мертваго, с женою Пелагеею Ивановою,
  Маиор Борис Мертваго,
  Вахмистр Андрей Назарьев,
  Капитан Алексей Матцынев, с женою Мариною Алексеевою,
  Коллежского асессора Ивана Мачавариянова свояченица Нина Егорова,
  Экономического казначея, князь Василья Туркистанова, жена Ирина Борисова.

  При экономическом винокуренном заводе:
  Прапорщики:
  Алексей Гедеев с женою Еленою Романовою, Василий Дуров с женою Авдотьею 
Васильевою, помощник Сергей Бедауров с женою Александрою Петровою.
  Поручика Саввы Остренева жена Анна Егорова,
  Асессора Мачавариянова дочь, девица Фаина Иванова, племянник его Николай 
Гаврилов,
  Инвалидного секунд-маиора Чеботарева жена Анна Иванова,
  Мать ее Авдотья Гедеева,
  Племянница ее, девица Марья Туркманова,
  Арлатовской дворцовой волости управитель, секунд-маиор Михаил Нелидов,
  Поручик Иван Смолков с женою Афимьею Ивановою,
  Мать его, маиорша Дарья Никитина,
  Прапорщика Дмитрия Жмакина жена Анисья Андреева,
  Маиора Растригина жена Авдотья Козмина,
  Мать его Прасковья Михайлова;
  Дети его, дочери: Ирина, Федосья, Фекла,
  Поручик Андрей Саврасов с женою Афимьею Матвеевою,
  Теща его Анна Кириллова,
  Дворянин Егор Пазухин с женою Марьею Алексеевою;
  Дети его, сын Алексей, дочери: Анна, Елисавета,
  Дворянина Федота Захарина дочь, девица Татьяна,
  Помещика Ивана Салманова теща Авдотья Афанасьева, жена Акулина Лукианова,
  Сын его Николай,
  Дворянин Афанасий Яхонтов с женою Домною Никитиною;
  Дети их, сын Степан, дочери: Пелагея, Дарья,
  Дворянин Феопемпт Яхонтов с женою Екатериною Семеновою;
  Дети их, сыновья: Дмитрий, Павел, дочери: Авдотья, Акулина; теща Авдотья 
Антонова;
  Капрал Иван Салманов,
  Капитанша, вдова Анна Брюхова,
  Дворянская жена Прасковья Телегина,
  Поручик Иван Алабин,
  Солдат Василий Шебалин,
  Прапорщик Григорий Куроедов с женою Анною Ивановою,
  Дворянка Прасковья Апраксина,
  Капитанша, вдова Ирина Аленина,
  Помещица Варвара Василисова,
  Капитан Николай Страхов,
  Мать его, вдова поручица Домна Данилова,
  Помещик Василий Апраксин с женою Анисьею Дмитриевою,
  Сын его, прапорщик Алексей,
  Прапорщик Иван Ашанин с женою Авдотьею Семеновою,
  Вдова помещица Агафья Тахтарова
  Капитан Иван Ляхов,
  Капитана Ивана Полумордвинова сын Михайла,
  Прапорщик Иван Анцыфоров с женою Анною Романовою,
  Девка Вера Данилова,
  Вдова Марья Данилова,
  Подполковница вдова Прасковья Кишенская,
  Сын ее, маиор Николай,
  Малолетный Аврам,
  Дворянская жена вдова Анисья Неронова,
  Сын ее, поручик Иван, с женою Прасковьею Андреевою,
  Гвардии прапорщик Иван Стечкин, с женою Василисою Петровою,
  Помещик Ефим Неронов;
  Дети его: сын Алексей, дочери: Наталия, Анна, Мавра;
  Помещица Федосья Лаптева,
  Прапорщик Григорий Неверов,
  Прапорщик Григорий Нагаткин, с женою Феклою Васильевою;
  Дети: сын Петр, дочь, девица Акулина;
  Прапорщик Андрей Теренин,
  Помещица Авдотья Варыпаева,
  Прапорщик Василий Теренин,
  Сержант Козма Теренин,
  Дворянка Прасковья Григорьева,
  Дворянка Прасковья Иванова,
  Солдатская жена Анна Осипова,
  Помещик князь Артамон Чегодаев, с женою Натальею Ивановою.

  Прапорщики:
  Федор, Борис Брюховы,
  Поручица, вдова Прасковья Брюхова,
  Сержант Сергей Ананьин, с женою Марьею Васильевой,
  Дочь его Надежда;
  Канцелярист Федор Крюковской,
  Прапорщик Александр Грязнов,
  Дворянин Зураб Давыдов,
  Служитель его Яков Андреев,
  Прапорщик из грузин Евсевий Семенов,
  Канцелярист Михайла Соколовской,
  Писарь Никита Верин,
  Прапорщик Василий Тимашев, с женою Катериною Антоновою,
  Дочь его: девица Елисавета,
  Помещица Марья Пучкова,
  Капитан Яков Бурцов,
  Подпоручик Василий Шалимов, с женою Акулиною Ильиною,
  Приемыш, девка Анна,
  Университетского учителя Грачевского дочь Вера,
  Дворянин Дмитрий Пасмуров, с женою Ириною Федоровою;
  Капитан Михайла Ашанин,
  Капитанша Прасковья Павлова,
  Сын ее, капитан Василий,
  Его сын, Сержант Федор,
  Прапорщик Василий Шишкин,
  Фурьер Василий Бабушкин, с женою Марфою Ивановою, и дочь его Елисавета,
  Поручик Александр Зимнинской, с женою Авдотьею Григорьевою,
  Прапорщик Василий Кошкин,
  Прапорщик Василий Зимнинской, с женою Мариамою Васильевою,
  Маиор Никифор Юрасов,
  Прапорщик Семен Юрасов, с женою Татьяною Моисеевою,
  Дворян два человека: один мужеского, а другой женского пола,
  Князь Борис Дивеев,
  Подпрапорщик Ефим Шукин,
  Протоколиста Матвея Леонтьева мать Ирина,
  Данилы Куткина жена Анна Федорова,
  Староста Тимофей Федотов,
  Секунд-маиора Андрея Кикина староста Федор Гаврилов,
  Десятской Федор Агафонов,
  Помещика Алексея Сеченова приказчик Захар Андреев,
  Маиора Ивана Протасьева приказчик Петр Васильев,
  Помещика Петра Пазухина староста Андрей Алексеев,
  Помещика Ивана Ананьина староста Федор Иванов.

  Крестьяне:
  Макар Федоров, Андрей Николаев,
  Помещицы Варвары Языковой дворовый человек Евдоким Фирсов,
  Помещика Нилы Панова крестьянин Авдей Федоров,
  Секунд-маиора Афанасья Давыдова дворовые люди: Прокофий   Прохоров, Степан 
Данилов,
  Арзамасская купецкая жена Марья Федорова,
  Полковника Федора Волкова приказчик Иван Козмин, сын его Евграф;
  Помещика Алексея Бахметева приказчик Иван Петров с женою Федосьею Романовою,
  Генерал-маиора и кавалера Михайлы Кречетникова дворовый человек Максим 
Леонтьев,
  Староста Карп Иванов,
  Артиллерии подполковника Льва Пушкина дворовой человек Семен Иванов,
  Генерал-поручика Ивана Левашева приказчик Федор Логинов с женою Татьяною 
Федоровою и с дочерью Елисаветою,
  Ефим Иванов, Аверьян Борисов,
  Подполковника Григория Бахметева выборный Алексей Игнатьев,
  Гвардии капрала Егора Кроткого человек Михайла Егоров,
  Капитана Алексея Матцынева приказчик Дементий Дмитриев,
  Секунд-маиора Петра Акинфиева приказчик Александр Васильев.

  Экономического ведомства крестьяне:
  Прокофий Афанасьев,
  Иван Володимиров,
  Михей Яковлев,
  Полковника князь Александра Одоевского приказчик Григорий Лебедев,
  Помещика Александра Зимнинского приказчик Никита Моисеев с женою Прасковьею 
Андреевою,
  Бригадира Иевлева приказчик Степан Семенов,
  Солдатская жена Фекла Семенова.

  Графа Ивана Петровича Салтыкова:
  Штуцмейстер Иван Штепсин,
  Приказчик Антон Дроздов,
  Староста Анкудин Феклистов,
  Приказчик Никита Алымов, с женою и с дочерью,
  Приказчик Алексей Головлев,
  Земской Иван Вернеев,
  Крестьянин Иван Трофимов,
  Приказчик Петр Протопопов,
  Крестьянин Федор Вайцов.

  Графа Андрея Петровича Шувалова:
  Приказчик Тимофей Щепотев с женою Настасьею Ивановою,
  Земской Филипп Петров,
  Экономической крестьянин Михей Яковлев,
  Приказчик Михайла Савельев, с женою Авдотьею Федоровою,
  Приказчик Борис Турченинов,
  Приказчик Кондратий Филиппов.

  Священники:
  Яков Федоров,
  Василий Алексеев,
  Афанасий Иванов,
  Иван Прохоров,
  Антип Борисов,
  Иван Борисов,
  Диакон Федор Михайлов.

   В Арзамасском уезде убиты до смерти:
  Гвардии конного полка секунд-ротмистр Иван Исупов, с женою Ириною Петровою и с 
дочерьми Еленою и вдовою Настасьею,
  Титулярного советника Ивана Бахметева дочь,
  Священник Василий Алексеев,
  Поручика Николая Языкова служитель Сергей Борисов,
  Капитана Петра Ермолова дворовый человек Егор Васильев,
  Приказчик Парфен, секунд-маиора князь Ивана Кольцова-Масальского земской Семен 
Алексеев,
  Прапорщика Алексея Дубенского приказчик Кондратий Андреев,
  Служитель Иван Гуняев.

  В городе Курмыше убиты до смерти:
  Секунд-маиоры:
  Василий Юрлов,
  Дмитрий Маковнев,
  Вдова Наталья Ульянина.

 Курмышской канцелярии:
  Квартирмистр Александр Филиппов,
  Канцелярист Михайла Еремеев.

  В уезде священники:
  Афанасий Дмитриев,
  Алексей Семенов,
  Василий Антонов,
  Гаврила Евтропов,
  Гаврила Михайлов,
  Андрей Степанов,
  Михайла Дмитриев,
  Петр Иванов,
  Андрей Алексеев,
  Григорий Матвеев,
  Михайла Васильев,
  Федор Алексеев.

   Диаконы:
  Андрей Федоров,
  Василий Гаврилов,
  Григорий Гаврилов,
  Константин Васильев,
  Иван Михайлов, Иван Никифоров,
  Иван Андреев,
  Михайла Иванов,
  Алексей Андреев,
  Иван Андреянов.

  Дьячки:
  Петр Иванов,
  Иван Григорьев,
  Корнил Васильев,
  Иван Васильев,
  Василий Никитин,
  Петр Афанасьев,
  Василий Иванов,
  Сергей Григорьев.

  Понамари:
  Петр Иванов,
  Матвей Иванов,
  Василий Тимофеев,
  Егор Антонов,
  Петр и Агафон Федоровы,
  Дмитрий Федоров,
  Илья Михайлов,
  Семен Кузьмин,
  Статского советника Ивана Ермолаева приказчик Яков Реутов.

  Курмышской инвалидной команды:
  Поручик Тимофей Муромцов,
  Солдат Дмитрий Гусев,
  Подпоручик Иван Мантуров, с детьми Кириллом и Николаем,
  Помещика Лариона Любятинского староста Афанасий Васильев;
  Коллежской советницы Прасковьи Стражиной человек Федор Тимофеев;
  Прапорщик Андрей Крашев,
  Цывильской канцелярии секретарь Никита Попов, и жена его Татьяна Степанова.

  Дворовых людей:
  Мужеского пола четыре,
  Женского два,
  Малолетных два,
  Матрос Абрам Васильев,
  Духовных дел копииста Павла Попова сын Василий,
  Матрос Иван Львов,
  Священника Семена Иванова жена Прасковья Степанова,
  Сотник Иван Илдеряков.

 Крестьяне:
  Дмитрий Перфильев,
  Петр Никитин.

  Города Ядринска в разных местах убиты до смерти:
  Священников и причетников с их женами тридцать восемь.

  Города Оренбурга в крепостях убиты до смерти:
  В Чернореченской крепости:
  Капитан Нечаев.

  В Татищевой:
  Комендант, полковник Елагин с женою.

  В Рассыпной:
  Комендант, секунд-маиор Веловской с женою,
  Капитан Савинич,
  Поручик Кирпичев,
  Прапорщик Осипов,
  Священник один,
  Воинских нижних чинов, регулярных и нерегулярных, двенадцать.

  В Сорочинской:
  Регулярных шесть,
  Разночинцев пять.

  В Бузулукской:
  Маиора Племянникова приказчик и староста,
  Регистратора Арапова работник.

  В Борской:
  Отставной капитан Петр Рогов,
  Помещичьих крестьян два человека.

  В Пречистенской:
  Отставных двенадцать человек.

  В Зелаирской:
  Адъютанта Бурунова жена Матрена Иванова с прочими отставных с женами ж в числе 
четырех человек, с пятью обоих полов младенцами.

   В Магнитной:
  Священник один,
  Капитан Сергей Тихановской с женою,
  Отставных солдат двое.

  В Нижне-Озерной:
  Комендант, секунд-маиор Харлов с женою и братом ее.

  В состоящей на Самарской дистанции деревне Милоховой:
  Отставной капитан Трофим Милохов.

  В городе Троицке убиты до смерти:
  Воевода, секунд-маиор Варфоломей Сталповской,
  Товарищ, капитан князь Алексей Чегодаев,
  С приписью Михайла Скорняков,
  Троицких дворцовых управительских дел управитель гофф-фурьер Андрей 
Половинкин.

  В уезде оного:
  Троицкой штатной команды солдаты:
  Савелий Волов,
  Степан Федоров,
  Петр Горбунов,
  Разночинец Трофим Образцов,
  Дворцовой крестьянин Григорий Павлов,
  Канцеляриста Ивана Григорьева дворовый человек Антон Яковлев.

   В городе Краснослободске убиты до смерти:
  Воевода, секунд-маиор Иван Селунской,
  Секретарь Василий Тютрюмов,
  Помещик, капитан Данила Сталыпин.

  В уезде оного:
  Поп Иван Яковлев, Казенного дворцового Троицко-Острожского винокуренного 
завода сержант Никита Голов.

  Дворцовых управительских дел:
  В должности стряпчего канцелярист Степан Снежницкой,
  Канцелярист Семен Дубровской,
  Дворянин Никита Степанов,
  Дворянин Юдин.

   В городе Наровчате убиты до смерти:
  Воевода Афанасий Ценин,
  В должности секретаря регистратор Семен Корольков,
  Капрал Степан Кашин, священник Иван Иванов,
  Города Инсары воеводского товарища Юматова дворовый человек Савелий Иванов,
  Проезжавший человек один,
  Наровчатской канцелярии отставной копиист Александр Соколов,
  Помещика Арапова дворовый человек Василий Аникеев,
  Дворцовый крестьянин Иван Сорокин.

  В городе Инсаре убиты до смерти:
  Священники: Козма Семионов, Андрей Миронов.

 Инсарской инвалидной команды секунд-маиоры:
  Василий Денисьев, и
  Жена его Наталья Петрова,
  Андрей Кузмин, и
  Жена его Фекла Емельянова.

  Капитаны:
  Дмитрий Куприн,
  Жена его Татьяна Григорьева;
  Иван Щербаков,
  Жена его Марфа Иванова;
  Петр Кресников.

  Поручик:
  Михаила Юрлов,
  Жена его Прасковья Юдина.

  Подпоручики:
  Алексей Пьянкин,
  Жена его Меланья Евсевьева,
  Сестра его Меланья Тимофеева,
  Алексей Корнилов, Нефед Онуфриев, Андрей Каряпин.
  Жена его Ирина Иванова,
  Подпоручика Андрея Турмышева жена Пелагея Петрова.

  Прапорщики:
  Прокофий Соколов,
  Жена его Настасья Тимофеева,
  Николай Козлов,
  Савва Агафонов,
  Жена его Степанида Степанова,
  Ротной квартирмистр Иона Стунетов,
  Сержант Гаврила Маклаков,
  Каптенармуса Прокофья Страхова жена Аксинья Васильева.

   Капралы:
  Иван Васильев,
  Игнатий Салынин,
  Жена его Февронья Филиппова,
  Михайла Матвеев,
  Жена его Авдотья Федорова,
  Василий Теплов,
  Жена его Прасковья Игнатьева,
  Павел Филимонов.

  Солдаты:
  Агап Голубчиков,
  Захар Крылов,
  Данила Прокофьев,
  Авдей Мелехов,
  Иван Юдин,
  Никита Бельянинов,
  Василий Ногин,
  Владимир Иванцов,
  Федор Трофимов,
  Степан Евсигнеев,
  Алексей Пирожков,
  Иван Вилкин,
  Александр Караулов,
  Козма Паршин,
  Михайла Бакаев,
  Федор Назаров,
  Иван Букаев,
  Тит Хомов,
  Осип Леонтьевской,
  Петр Шадрин,
  Яков Мадрыгин,
  Федот Федоров,
  Жена его Агафья Григорьева,
  Гаврила Лосев,
  Жена его Прасковья Васильева,
  Василий Петин,
  Жена его Устинья Артемьева,
  Елисей Чеканов,
  Жена его Настасья Иванова,
  Солдата Герасима Киселева жена Ненила Титова,
  Солдата Григорья Иконникова жена Федосья Степанова,
  Канцелярист Иван Андреев.

  Инсарской штатной команды:
  Солдаты:
  Борис Шульгин,
  Антон Камшилин,
  Сторож Перфил Герасимов,
  Купец Филипп Соснин.

  Подпоручики:
  Алексей Голосеин,
  Федор Голосеин, сестра его Анна Иванова,
  Корнет Дмитрий Голосеин, жена его Матрена Никитина,
  Московского купца Рюмина приказчик Максим Евстратов.

  Пензинского уезда:
  Из дворян отставной драгун Егор Ульянин,
  Жена его Настасья Михайлова,
  Сестра ее Катерина Михайлова ж.

  Алатырского уезда:
  Поручик Прокофий Лукин,
  Жена его Пелагея Никифорова.

  Наровчатского уезда:
  Прапорщик Николай Ермолов.

  Темниковского уезда:
  Татар шестнадцать человек,
  Помещика Платона Орлова приказчик, а как его звали неизвестно.

 В Инсарском уезде:
  Поручика Василия Губарева крестьянин Тимофей Гаврилов,
  Секунд-маиор Василий Ягодинской,
  Жена его Татьяна Иванова,
  Недоросль князь Онисим Чюрмантеев,
  Жена его Авдотья Данилова,
  Артиллерии маиор Николай Нечаев.

  Инсарской инвалидной команды секунд-маиоры:
  Гаврила Помелов,
  Кирила Муратов,
  Поручик Петр Долгов,
  Частный смотритель, капитан князь Максим Чюрмантеев;
  Помещицы Елисаветы Шепелевой приказчик Андрей Карпов,
  Коллежской асессор Иван Кожин,
  Жена его Татьяна Сергеева,
  Дочери их, девицы:
  Аграфена,
  Авдотья,
  Варвара,
  Мать его Кожина, Авдотья Николаева;
  Премьер-маиор Семен Мерзлятьев,
  Жена его Анна Петрова;
  Управитель, прапорщик Перфилий Унковской,
  Подполковника Дмитрия Чуфаровского приказчик Яков Никифоров,
  Жена его Афимья Матвеева,
  Поручика Андрея Мневского жена Катерина Михайлова,
  Отставной солдат Павел Енолеев,
  Поручик Ермолаев,
  Дворянин Веденяпин,
  Помещица Мещеринова.

  В Шацком уезде убиты до смерти:
  Поп Осип,
  Диакон Василий,
  Дьячок,
  Понамарь Михайла,
  Прапорщица Анна Мальцова,
  Помещица Александра Ханыкова,
  Приказчик Фома Никифоров,
  Питейных сборов служитель, однодворец Игнат Белозерцов,
  Поручик Яков Огалин с сыном Львом,
  Помещицы княгини Дашковой приказчик Тимофей Федоров,
  Питейных сборов служитель, кунгурской купец Яков Носков,
  Однодворческие дети: Степан и Петр Подъяпольские,
  Генерал-маиора Никиты Смирнова приказчик Иван Петров, жена его Улита Иванова,
  Титулярной советницы Анны Посниковой приказчик Андрей Родионов,
  Целовальник один,
  Помещика Николая Колычева приказчик Михайла Андреев с женою,
  Помещица вдова Татьяна Пятова,
  Помещица Агафья Якутина,
  Корнет Евстрат Евсюков,
  Писчики: Иван Кучуров, Степан Дивеев,
  Помещика Кольцова-Масальского приказчик Восков,
  Подполковник Осип Кузмищев,
  Однодворец Матвей Тверитинов,
  Поручики: Филипп Тенишев, Николай Реткин,
  Вахмистр Козма Марков,
  Помещика Александра Васильчикова приказчик,
  Полковника Василья Измайлова приказчик Семен Мартынов,
  Полковника князь Александра Большаго-Черкасского сотской Степан Федоров.

  В городе Темникове убиты до смерти:
  Питейных сборов поверенный Яков Кленов,
  Поручица вдова Прасковья Ребинина,
  Капитан Дмитрий Кочеев,
  Подпоручик князь Михайла Мансырев,
  Прапорщик Николай Ермолов,
  Гвардии капрал, князь Илья Еникеев, жена его Матрена Давыдова,
  Гвардии капрал, князь Василий Девлеткильдеев,
  Капитана Александра Мошкова приказчик Терентий Иванов,
  Татарин Аися Халеев.

  В Тамбовском уезде убиты до смерти:
  Поручика Афанасья Сатина приказчик,
  Из дворян отставной ротный квартирмистр Максим Дасекин,
  Из однодворцев отставной капрал Василий Мишин,
  Надворного советника Ивана Мосолова крестьянин Семен Бирюков.

  В городе Нижнем-Ломове убиты до смерти:
  Священник Иван Иванов,
  Поручик Петр Анучин,
  Секунд-маиор Степан Евсюков,
  Капитан Яков Калмыков,
  Поручик Иван Симаков,
  Прапорщик Тихон Маслов,
  Прапорщик Василий Клишов,
  Маиор Иван Соколов.

  В уезде:
  Секретарь Никита Григорьев сын Подгорнов, жена его Ирина Степанова,
  Сноха его Авдотья Петрова,
  Прапорщик Иван Слепцов, жена его Акулина Алексеева,
  Подпоручик Алексей Слепцов, жена его Аграфена Сергеева,
  Капитан Лаврентий Слепцов,
  Каптенармус Федор Слепцов, жена его Марья Степанова,
  Прапорщик Василий Лепунов,
  Сержант Александр Микешин, жена его Анна Андреева,
  Князь Михайла Мансырев,
  Прапорщик Петр Скорятин,
  Капитан князь Семен Мамлеев,
  Прапорщик князь Спиридон Мамлеев,
  Поручик князь Михайла Ишеев,
  Прапорщика Василья Гедеева жена Анна Филатьева,
  Поручица Авдотья Малахова,
  Поручица Евгения Исаева,
  Подпрапорщик Иван Малахов, жена его Марья Михайлова, дочь девица Агафья,
  Князь Василий Петров сын Кугушев,
  Маиор Федор Никифоров,
  Надворный советник Василий Иванчин, жена его Авдотья Родионова,
  Сын их поручик Аким Иванчин, жена его Ирина Федорова,
  Протоколист Михайла Дедекин.

  В городе Верхнем-Ломове убиты до смерти:
  Премьер-маиор Иван Болоцкой,
  Капитаны: Иван Степанов, Иван Дьяконов,
  Подпоручик Никита Суколенов,
  Поручик Нефед Евлахов,
  Солдат Федор Лепилин,
  Из дворян канцелярист Михайла Смирнов, жена его Афимья Иванова,
  Воеводского товарища Нетецкого дворовый человек Дмитрий Никитин,
  Воеводской товарищ титулярный советник Петр Нетецкой,
  Дворянская жена вдова Ульяна Сурина,
  Надворный советник Никифор Хомяков,
  Подпоручик Капитон Вышеславцов,
  Помещика Василья Титова, приказчикова жена Ульяна Козмина,
  Надворный советник Иван Богданов, жена его Наталья Иванова,
  Прапорщик Ефим Юматов, жена его Ирина Леонтьева,
  Дочь их малолетная Марья,
  Прапорщик Пантелей Трунин, жена его Прасковья Ефимова,
  Поручик Федор Мосолов,
  Фурьер Иван Мещеринов,
  Канцелярист Никифор Смирнов,
  Секунд-маиора Ивана Вышеславцова жена Лукерья Иванова,
  Вахмистр Максим Хомяков,
  Дворянин Петр Веденяпин,
  Сын его поручик Кондратий,
  Помещика Матвея Дубасова крестьянин Спиридон Анофриев,
  Капитанша Анна Болкошина,
  Инвалидный солдат Лукиан Курочкин,
  Корнет Иван Мещеринов,
  Прапорщик Артамон Шмаков,
  Поручика Константина Веденяпина жена Пелагея Леонтьева,
  Подпоручика Михайла Веденяпина жена Марья Алексеева,
  Маиор Иван Григоров,
  Племянница его Авдотья Иванова,
  Экономической казначей, поручик Андрей Молчанов,
  Подпоручика Алексея Вышеславцова жена Матрена Иванова,
  Прапорщик Григорий Евсюков,
  Прапорщика Пантелея Трунина крестьянин, а как зовут неизвестно,
  Помещика Языкова приказчик Егор Григорьев,
  Вдова поручица Татьяна Врацкая,
  Татарин Бикмай Дубин,
  Незнаемый офицер,
  Помещица Авдотья Волженская,
  Подпоручик Василий Вышеславцов.
  Поручика Фоки Исаева жена Евгения Андреева, генерал-поручика и кавалера Амплея 
Шепелева служитель Иван Уланов.

  Самарской дистанции, в Борской крепости, убиты до смерти:
  Переводчик Арапов,
  Отставной капитан Петр Рогов,
  Хилковских крестьян два человека,
  Отставных конной гвардии два,
  Тайного советника Обухова крестьян два.

  В городе Саратове убиты до смерти:
  Отставной прапорщик Артамон Шахматов,
  Полевой артиллерии сержант Павел Шахматов,
  Отставной прапорщик Козма Рахманинов,
  Поручика Матвея Селезнева жена, вдова Марья Иванова,
  Отставной прапорщик Алексей Протопопов,
  Отставной прапорщик Афанасий Толпыгин,
  Из дворян коллежский регистратор Иван Аврамов,
  Жена его Ирина Иванова,
  Бывшего саратовского коменданта Томаса Юнгера жена, вдова Шарлотта 
Крестьянова,
  Корнет Гаврила Болотин,
  Жена его Фекла Алексеева,
  Дети Федор,
  Григорий,
  Дочь Степанида,
  Теща того Болотина, Марфа Ильина;
  Дворянина Алексея Болотина жена Авдотья Степанова,
  Дети: сын Никифор,
  Дочери: Меланья, Марфа;
  Дворянин Степан Родионов,
  Отставной прапорщик Михайло Ахматов,
  Дворянин Яков Болотин,
  Отставной прапорщик Григорий Автамонов сын Быков.

   Саратовского батальона секунд-маиоры:
  Петр Астафьев,
  Иван Мосолов.

  Капитаны:
  Семен Агишев,
  Василий Портнов,
  Андрей Маматов,
  Алексей Тагаев.

   Поручики:
  Иван Пирогов,
  Михайла Меренков.

  Прапорщики:
  Иван Уланов,
  Евдоким Портнов,
  Лекарь Иоган Рамелов,
  Бывший в городе Петровске смотритель над межевщиками коллежской асессор Борис 
Наикул.
  Команды его: подпоручик Федор Спижарнов,
  Прапорщик Петр Скуратов,
  Корнет Петр Калмыков.

  Ведомства Конторы опекунства иностранных:
  Поручики: Михайла Ермолаев с женою,
  Иван Широков с женою,
  Прапорщик Иван Ушаков,
  Протоколист Иван Образцов,
  Регистратор Иван Винш,
  Аптекарь Иван Аменде.

 Артиллерийского первого фузелерного полку:
  Капитан князь Андрей Баратаев,
  Поручик Михайла Буданов,
  Подпоручик Василий Хотяинцов,
  Штык-юнкер Адриан Федоров,
  Лекарь Семен Рудзевич.

  В городе Дмитриевске, что на Камышенке, убиты до смерти:
  Полковник и Дмитриевской комендант Каспар Меллин,
  Капитан Семен Агишев,
  Городовой лекарь Степан Беляев, жена его Катерина Федорова, дочь девица 
Матрена.

  Бывшие в Hиколаевской слободе при соляном комиссарстве:
  Присутствующий титулярный советник Илья Башилов,
  Поручик Сергей Богатырев.

  В городе Царицыне убиты до смерти:
  Легкой полевой команды командир, секунд-маиор барон фон Диц.

  Капитаны:
  Дмитрий Шеншин,
  Иван Шилов.

  Поручики:
  Дмитрий Денисьев,
  Александр Рокотов,
  Адъютант Семен Романов.

  Прапорщики:
  Александр Палчевский,
  Илья Булашев,
  Иван Буткевич,
  Лекарь Даниель Амброзиус.

  Царицынских баталионов, первого:
  Поручик Иван Климов.
 Второго:
  Подпоручик Алексей Книгин.

  В Волском войске убиты до смерти:
  Войсковой старшина Григорий Поляков,
  Депутат Андрей Дьячонков, Московского легиона казачьей команды отставной 
прапорщик Иван Хуторсков.

  Казаки:
  Петр Зайченков,
  Петр Греков,
  Яков Греков.

  В Новохоперском уезде:
  Частный смотритель Новохоперского баталиона подпоручик Павел Еглевской,
  Подпоручик Филипп Тенишев,
  Однодворец Матвей Тверитинов,
  Господ Нарышкиных приказчик Лука Невзоров,
  Малороссиянин Николай Ракитинов;
  Означенных же господ Нарышкиных приказчик Иван Евреинов, жена его Наталья, 
теща его Татьяна Григорьева.

(103) См. Benjamin Bergmann's nomadische Streifereien u. s. w.
(104) Маврин с 1773 года находился при Бибикове; он отряжен был от Секретной 
комиссии в Яицкой городок, где и производил следствие. Маврин отличился 
умеренностию и благоразумием.
(105) Императрица 22 октября 1774 года писала Вольтеру: Volontiers, monsieur, je 
satisferai votre curiositй sur le compte de Pougatschef: ce me sera d'autant 
plus aisй, qu'il y a un mois qu'il est pris, ou pour parler plus exactement 
qu'il a йtй liй et garottй par ses propres gens dans la pleine inhabitйe entre 
le Volga et le Jaпck, oщ il avait йtй chassй par les troupes envoyйes contre eux 
de toutes parts. Privйs de nourriture et de moyens pour se ravitailler, ses 
compagnons excйdйs d'ailleurs des cruautйs qu'ils commettaient et espйrant 
obtenir leur pardon, le livrиrent au commandant de la forteresse du Jaпck qui 
l'envoya а Simbirsk au gйnйral comte Panine. Il est prйsentement en chemin pour 
кtre conduit а Moscou. Amenй devant je comte Panine, il avoua naпvement dans son 
interrogatoire qu'il йtait cosaque du Don, nomma l'endroit de sa naissance, dit 
qu'il йtait mariй а la fille d'un cosaque du Don, qu'il avait trois enfants, que 
dans ces troubles il avait йpousй une autre femme, que ses frиres et ses neveux 
servaient dans la premiиre armйe que lui-mкme avait servi, les deux premiиres 
campagnes, contre la Porte, etc. etc.
  Comme le gйnйral Panine a beaucoup de cosaques du Don avec lui, et que les 
troupes de cette nation n'ont jamais mordu а l'hameзon de ce brigand, tout ceci 
fut bientфt vйrifiй par les compatriotes de Pougatschef. Il ne sait ni lire, ni 
йcrire, mais c'est un homme extrкmement hardi et dйterminй. Jusqu'ici il n'y a 
pas la moindre trace qu'il ait йtй l'instrument de quelque puissance, ni qu'il 
ait suivi l'inspiration de qui que ce soit Il est а supposer que M-r Pougatschef 
est maоtre brigand, et non valet d'вme qui vive.
  Je crois qu'aprиs Tamerlan il n'y en a guиre un qui ait plus dйtruit l'espиce 
humaine. D'abord il faisait pendre sans rйmission, ni autre forme de procиs 
toutes les races nobles, hommes, femmes, et enfants, tous les officiers, tous 
les soldats qu'il pouvait attraper; nul endroit oщ il a passй n'a йtй йpargnй, 
il pillait et saccageait ceux mкme, qui pour йviter ses cruautйs, cherchaient а 
se le rendre favorable par une bonne rйception: personne n'йtait devant lui а 
l'abri du pillage, de la violence et du meurtre.
  Mais ce qui montre bien jusqu'oщ l'homme se flatte, c'est qu'il ose concevoir 
quelque espйrance. Il s'imagine, qu' а cause de son courage, je pourrai lui 
faire grвce et qu'il ferait oublier ses crimes passйs par ses services futurs. 
S'il n'avait offensй que moi, son raisonnement pourrait кtre juste et je lui 
pardonnerais. Mais cette cause est celle de l'empire qui a ses loix.
(106) Le marquis de Pougatschef dont vous me parlez encore dans votre lettre du 
16 dйcembre, a vйcu en scйlйrat et va finir en lвche, lia paru si timide et si 
faible en sa prison qu'on a йtй obligй de le prйparer а sa sentence avec 
prйcaution, crainte qu'il ne mourыt de peur sur le champ.  (Письмо императрицы к 
Вольтеру, от 29 декабря 1774 года).
(107) "В скором времени по прибытии нашем в Москву, я увидел позорище для всех 
чрезвычайное, для меня же и новое: смертную казнь; жребий Пугачева решился. Он 
осужден на четвертование. Место казни было на так называемом болоте.
  "В целом городе, на улицах, в домах, только и было речей об ожидаемом 
позорище. Я и брат нетерпеливо желали быть в числе зрителей; но мать моя долго 
на то не соглашалась. Наконец, по убеждению одного из наших родственников, она 
вверила нас ему под строгим наказом, чтоб мы ни на шаг от него не отходили.
  "Это происшествие так врезалось в память мою, что я надеюсь и теперь с 
возможною верностию описать его, по крайней мере, как оно мне тогда 
представлялось.
  "В десятый день января тысяча семь сот семьдесят пятого года, в восемь или 
девять часов по полуночи, приехали мы на болото; на середине его воздвигнут был 
эшафот, или лобное место, вкруг коего построены были пехотные полки. Начальники 
и офицеры имели знаки и шарфы сверх шуб, по причине жестокого мороза. Тут же 
находился и обер-полицеймейстер Архаров, окруженный своими чиновниками и 
ординарцами. На высоте или помосте лобного места увидел я с отвращением в первый 
раз исполнителей казни. Позади фрунта вс° пространство болота, или, лучше 
сказать, низкой лощины, все кровли домов и лавок, на высотах с обеих сторон ее, 
усеяны были людьми обоего пола и различного состояния. Любопытные зрители даже 
вспрыгивали на козлы и запятки карет и колясок. Вдруг вс° восколебалось, и с 
шумом заговорило: везут, везут! Вскоре появился отряд кирасир, за ним 
необыкновенной высоты сани, и в них сидел Пугачев: насупротив духовник его, и 
еще какой-то чиновник, вероятно секретарь Тайной экспедиции, за санями следовал 
еще отряд конницы.
"Пугачев с непокрытою головою, кланялся на обе стороны, пока везли его. Я не 
заметил в чертах лица его ничего свирепого. На взгляд он был сорока лет; роста 
среднего, лицом смугл и бледен; глаза его сверкали; нос имел кругловатый; 
волосы, помнится, черные и небольшую бороду клином.
  "Сани остановились против крыльца лобного места. Пугачев и любимец его 
Перфильев, в препровождении духовника и двух чиновников, едва взошли на эшафот, 
раздалось повелительное слово: на караул;  и один из чиновников начал читать 
манифест. Почти каждое слово до меня доходило.
  "При произнесении чтецом имени и прозвища главного злодея, также и станицы, 
где он родился, обер-полицеймейстер спрашивал его громко: "Ты ли донской казак 
Емелька Пугачев?" Он столь же громко ответствовал: "так, государь, я донской 
казак, Зимовейской станицы, Емелька Пугачев". Потом, во вс° продолжение чтения 
манифеста, он, глядя на собор, часто крестился, между тем, как сподвижник его 
Перфильев, немалого роста, сутулый, рябой и свиреповидный, стоял неподвижно, 
потупя глаза в землю [по словам других свидетелей, Перфильев на эшафоте одурел 
от ужаса; можно было принять его бесчувствие за равнодушие].  По прочтении 
манифеста, духовник сказал им несколько слов, благословил их и пошел с эшафота. 
Читавший манифест последовал за ним. Тогда Пугачев сделал с крестным знамением 
несколько земных поклонов, обратясь к соборам; потом с уторопленным видом стал 
прощаться с народом; кланялся на все стороны, говоря прерывающимся голосом: 
"прости, народ православный; отпусти мне, в чем я согрубил пред тобою; прости, 
народ православный!" - При сем слове экзекутор дал знак: палачи бросились 
раздевать его; сорвали белый бараний тулуп, стали раздирать рукава шелкового 
малинового полукафтанья. Тогда он сплеснул руками, опрокинулся навзничь, и вмиг 
окровавленная голова уже висела в воздухе: палач взмахнул ее за волосы. С 
Перфильевым последовало то же". (Из неизданных записок И. И. Дмитриева.)
  Подробности сей казни разительно напоминают казнь другого донского казака, 
свирепствовавшего за сто лет перед Пугачевым, почти в тех же местах и с такими 
же ужасными успехами. См. Rйlation des particularitйs de la rebellion de Stenko-
Razin contre le grand Duc de Moscovie. La naissance, le progrиs et la fin de 
cette rebellion; avec la maniиre dont fut pris ce rebelle, sa sentence de mort 
et son exйcution, traduit de l'Anglais par C. Desmares. MDCLXXII.  - Книга сия 
весьма редка; я видел один экземпляр оной в библиотеке А. С. Норова, ныне 
принадлежащей князю Н. И. Трубецкому.



ИСТОРИЯ ПУГАЧЕВА

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ПРИЛОЖЕНИЯ.


ОГЛАВЛЕНИЕ ЧАСТИ ВТОРОЙ.

I. МАНИФЕСТЫ, УКАЗЫ И РЕСКРИПТЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К ПУГАЧЕВСКОМУ БУНТУ

1. Собственноручный указ императрицы Екатерины II, данный 14 октября 1773 года 
генерал-маиору Кару

2. Именные указы казанскому и оренбургскому губернаторам

3. Манифест 15 октября 1773 года, об отправлении на Яик генерал-маиора Кара, для 
усмирения мятежников

4. Указ Военной коллегии, об увольнении генерал-маиора Кара от службы

5. Сенатский указ, 13 декабря 1773, о предосторожностях противу разбойнической 
шайки Пугачева

6. Манифесты 23 декабря 1773, о бунте казака Пугачева, и о мерах, принятых к 
искоренению сего злодея

7. Именный указ 1 мая 1774 года, данный оренбургскому губернатору Рейнсдорпу, 
военным и гражданским чиновникам и всем вообще жителям оного города, - об 
изъявлении высочайшего благоволения жителям города Оренбурга за оказанную 
верность при осаде оного бунтовщиками.

8. Именный указ, данный 29 июля 1774 года Военной коллегии, о назначении 
генерала графа Панина командующим войсками, расположенными в губерниях 
Оренбургской, Казанской и Нижегородской

9. Наставление, данное за собственноручным ее величества подписанием, 8 августа 
1774 года, гвардии Преображенского полку капитану Галахову

10. Манифест 19 декабря 1774 года, о преступлениях казака Пугачева

11. Сенатский указ, б. ч. февраля 1775, о присылании из городовых канцелярий 
рапортов в Сенат, о людях прикосновенных к бунту Пугачева, с обыкновенною 
почтою, а не чрез нарочных гонцов

12. Высочайший рескрипт, данный на имя генерала графа Панина, от 9 августа 1775 
года, из села Царицына


II. РАПОРТ ГРАФА РУМЯНЦОВА В ВОЕННУЮ КОЛЛЕГИЮ, И ПИСЬМА НУРАЛИ-ХАНА, БИБИКОВА, 
ГРАФА ПАНИНА И ДЕРЖАВИНА.

1. Рапорт графа Румянцева о генерал-поручике Суворове, отправленный в Военную 
коллегию от 15 апреля 1774 года

2. Перевод с татарского письма от киргиз-кайсакского Нурали-Хана, с человеком 
его Якишбаем присланного в Оренбург, 24 сентября 1773 года полученного

3. Письма А. И. Бибикова

4. Письма графа П. И. Панина

5. Письма лейб-гвардии поручика Державина полковнику Бошняку


III. СКАЗАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ.

1. Осада Оренбурга (Летопись Рычкова).

           Прибавление первое,
К описанию шести-месячной оренбургской осады от самозванца и государственного 
злодея Емельяна Пугачева, со времени поражения оного злодея под Татищевскою 
крепостью по то число, как помянутый злодей совершенно разбит под Каргалинскою 
слободою и под Сакмарским городком, и из того и освобождение города Оренбурга от 
вышеозначенной осады последовало.


           Прибавление второе,
В котором содержится краткое известие о злодействах самозванца и бунтовщика 
Пугачева, учиненных от него и от сообщников его в разных местах после поражения 
их под Сакмарским городком, по поимке его Пугачева, то есть: сентября по 18 
число 1774 года


           Прибавление третие,
В котором содержится краткое известие о том, что по привозе оного злодея 
Пугачева в Симбирск, а оттуда по отвозе его в Москву происходило, и какая сему 
врагу отечества казнь учинена

2. Экстракт из журнала командующего войсками ее императорского величества, г. 
генерал-маиора и кавалера князя Петра Михайловича Голицына, о деташементах, 
командированных в разные места для поиска и истребления злодеев, а какие где от 
них действия и успехи были.

3. Краткое известие о злодейских на Казань действиях вора, изменника и 
бунтовщика Емельки Пугачева, собранное Платоном Любарским, архимандритом Спасо-
Казанским, 1774 года августа 24 дня


I. МАНИФЕСТЫ И УКАЗЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К ПУГАЧЕВСКОМУ БУНТУ.


1) Собственноручный указ императрицы Екатерины II, данный 14 октября 1773 года 
генерал-маиору Кару.

    Из представленных нам рапортов от оренбургского и казанского губернаторов и 
письма к президенту Военной коллегии от генерала-аншефа князя Волконского, 
усмотрели мы, что бежавший из-под караула, содержавшийся в Казани бездельник, 
донской казак Емельян Пугачев, он же и раскольник, учиня непростительную 
дерзость принятием на себя имени императора Петра III, и обольстя в жилищах 
Яицкого войска тамошний народ, всякими лживыми обещаниями, не только сделал, как 
пишут, великое возмущение, но причиняет смертные убийства, разорение селений и 
самых крепостей; и хотя губернаторами, как Оренбургским, так и Казанским, и 
помянутым генералом-аншефом, приняты к захвачению его и пресечению всего зла 
возможнейшие меры, о коих усмотрите вы из копий, которые мы сообщить вам 
повелели; но дабы вс° оное произведено было с лучшим успехом и скоростию, то 
повелеваем вам, как наискорее, туда отправиться, и приняв в свою команду, как 
тамо находящиеся войска, так и отправленных из Москвы 300 человек рядовых, при 
генерал-маиоре Фреймане, да из Нова-города гренадерскую роту, равномерно ж, если 
в том нужду усмотрите, башкирцев и поселенных в Казанской губернии отставных 
столько, сколько надобность потребует, учинить над оным злодеем поиск и 
стараться, как самого его, так и злодейскую его шайку переловить, и тем все 
злоумышления прекратить. О споспешествовании вам во всем, в чем только будет 
нужно, дали мы повеление нашей Военной коллегии, и при сем прилагаем к 
казанскому и оренбургскому губернаторам отверстые наши повеления. В других 
местах, где почтете вы за надобное чего-либо требовать, можете учинить то именем 
нашим; а башкирцам и поселенным объявить, в случае, когда их употребите, что 
ревностным исполнением по вашим распоряжениям помянутого поиска окажут они нам 
новый опыт своего усердия и приобретут себе особливое монаршее наше 
благоволение. Вслед же за вами мы немедленно отправим увещательный манифест, 
который вы сами, или же обще с губернаторами, имеете там на месте по усмотрению 
публиковать.


2) Именные указы казанскому и оренбургскому губернаторам.

    "Г. казанский губернатор Брант! По случившемуся в Оренбургской губернии от 
бежавшего у вас из-под караула бездельника, казака Пугачева мятежу, 
заблагорассудили мы отправить туда г. генерал-маиора Кара, которому вы имеете 
всевозможное делать вспоможение".
    "Г. оренбургский губернатор Рейнсдорп! По случаю мятежа у вас в губернии от 
бездельника, казака Пугачева причиненного, заблагорассудили мы послать на место 
г. генерал-маиора Кара, которому вы всякое вспоможение не оставите показать при 
всяком случае".


3) Манифест 15 октября 1773 года, об отправлении на Яик генерал-маиора Кара, для 
усмирения мятежников.

    Объявляем всем, до кого сие принадлежит. Из полученных от губернаторов 
казанского и оренбургского рапортов с сожалением мы усмотрели, что беглый казак 
Емельян Иванов сын Пугачев бежал в Польшу в раскольнические скиты, и возвратясь 
из оной под именем выходца, был в Казани, а оттуда ушел вторично, собрав шайку 
подобных себе воров и бродяг из яицких селений, дерзнул принять имя покойного 
императора Петра III, произвел грабежи и разорения в некоторых крепостцах по 
реке Яику к стороне Оренбурга, и сим названием малосмысленных людей приводит в 
разврат и совершенную пагубу. Мы о таковых матерински сожалея, чрез сие их 
милосердо увещеваем, а непослушным наистрожайше повелеваем немедленно от сего 
безумия отстать, ибо мы таковую продерзость по сие время не самим в простоте и в 
неведении живущим нижнего состояния людям приписываем, но единому их невежеству 
и коварному упомянутого злодея и вора уловлению. Но ежели кто за сим нашим 
милостивым увещанием и императорским повелением отважится остаться в его шайке, 
и тотчас не придет в настоящее раскаяние и рабское свое повиновение, тот сам уже 
от нас за бунтовщика и возмутителя противу воля нашей императорской признан 
будет, и никаким образом, яко сущий нарушитель своей присяги и общего 
спокойства, законного нашего гнева и тяжчайшего по оному наказания не избежит. 
Мы, для восстановления порядка и тишины в тех пределах, отправили от нас нарочно 
нашего генерал-маиора Кара, которому и сей манифест публиковать повелели, 
повелевая и надеясь, что каждый, впадший в сие заблуждение, сам узнает тягость 
своего преступления, возвратится к законному повиновению, и обще со всеми нашими 
верноподданными стараться и споспешествовать будет по мере сил своих и по своему 
званию так, как каждый присягою верности обязан к прекращению сего безбожного 
между народом смятения, в к доставлению скорейшего способа тому нашему генерал-
маиору к истреблению упорственных и к доставлению в его руки самого того 
главного вора, возмутителя и самозванца.


  4) Указ Военной коллегии, об увольнении генерал-маиора Кара от службы.

Минувшего 30 ноября ее императорское величество, усмотрев из рапортов 
отправленного отсюду для некоторой порученной от ее императорского величества 
экспедиции генерал-маиора Кара, что в самое то время, когда предстал подвиг 
должному его к службе усердию и мужеству, и когда не насилие только некоторое 
здоровью своему сделать обязывали его долг и присяга, но в случае неизбежности 
не щадить и живота своего, он о болезненном себе сказавши припадке, оставил 
известной ему важности пост, сдал тотчас порученную ему команду и самовольно от 
оной удалился; то, по таковой слабости духа в персоне звания его, примером для 
подчиненных своих быть долженствующей, не находит ее императорское величество 
прочности в нем к ее службе, и высочайше указать соизволила Военной коллегии, от 
оной его уволить и дать абшид, почему он из воинского стата и списка и выключен.


  5) Сенатский указ, 13 декабря 1773, о предосторожностях противу разбойнической 
шайки Пугачева.

     Объявляется всенародно. Дошло до Правительствующего сената от оренбургского 
губернатора уведомление, что в оной губернии оказалась сильная разбойническая 
шайка, которая не только грабит, разоряет и мучит противящихся ей поселян, но и 
устрашенных кровопролитием, ласкательствами к себе в сообщество привлекает; 
между же сею разбойническою шайкой один беглый с Дону казак Емельян Пугачев, 
скитавшийся пред сим в Польше, наконец отважился даже без всякого подобия и 
вероятности взять на себя имя императора Петра III, под которым производит там 
наижесточайшее тиранство. А как сие зло может распространиться и в смежных с 
оною губерниях, то хотя к искоренению и конечному истреблению сих злодеев и 
посланы воинские команды, но в предупреждение, чтоб избегая они от заслуженной 
ими казни, не рассыпались по смежным с тою губерниею селениям, и тем, укрываясь 
от посланных за ними воинских команд, не произвели б паче чаяния нового в оных 
кровопролития и разорения, Правительствующий сенат за долг себе почел, объявя о 
сем, напомянуть и возобновить те осторожности, которые, по причине бывшей 
моровой язвы, к исполнению всем селениям предписаны были: ибо и сие зло в слабых 
и неосторожных людях подобный моровой язве вред произвести может, чего ради 
наистрожайше повелеваем следующее: 1) указами Правительствующего сената во время 
заразительной болезни учреждены во всех уездах из дворян частные смотрители, 
сохраняющие тишину и добрый порядок во вверенных каждого смотрению жительствах: 
почему и ныне их же попечению поручается осмотреть, все ли в каждом селении 
дороги, кроме одной, которою въезжают в селение и из оного выезжают, перекопаны, 
на проезжей же дороге сделаны ли рогатки или ворота, да и все селения окопаны ли 
рвами так, как предписано? Если же где того не сделано, то хотя по неудобному к 
земляной работе времени обывателей к копанию рвов не принуждать, однако ж велеть 
и крайне того наблюдать, чтоб кроме въезжей и выезжей, зимней дороги из каждого 
жительства другой никакой не было, а прочие как на месте удобнее найдется 
сделать
к проезду невозможными, содержа по прежнему предписанию на оставленных дорогах 
днем и ночью караулы из тех же обывателей. 2) В каждом селении, где никакого 
начальника не состоит, выбрать и определить частным смотрителям по одному из 
людей лучших, который бы во всем, за целость от воров и разбойников, також и за 
добрый порядок того селения ответствовал, почему и не назнача другого на свое 
место начальника, из того селения никуда не отлучался. 3) Караул, в селениях 
учрежденный, должен того накрепко наблюдать, чтоб всякого звания бродяги, а 
иногда и самые воры, в селение впущены не были; ибо ослабев и разбойнические 
шайки могут в нищенском одеянии и под разными видами входить, и зло, как 
разглашением вестей несбыточных, так и действием коварным производить; для чего 
при приходе таковых к селению останавливать, и не впуская в оное, немедленно 
сказывать начальнику, который должен расспрашивать, есть ли у них пашпорты, и 
неподозрительных велеть впускать в селение и давать ночлеги; подозрительных же, 
кои надлежащих пашпортов иметь не будут, яко же и разглашателей о каких-либо 
новостях, вредных обществу верноподданных ее императорского величества, 
благосостоянию и покою, брав под караул, представлять в то же время к частному 
смотрителю, а он с письменным уже о том уведомлением, в чем кто подозрительным 
оказался, представить должен немедленно в Городовую канцелярию, за караулом, по 
мере важности подозрения. 4) Если же бы таковые воры и бродяги стали усиливаться 
пройти в селение, таковым караулу делать возможное сопротивление, созывать всех 
жителей к оному, и стараться всеми мерами таковых злодеев, переловя, 
представлять частному же смотрителю, который и имеет поступать по 
преждеупомянутому; ибо Правительствующему сенату известно из дел, что и самое 
малое число злодеев, вошед в знатные селения, по оплошности обывателей, делали 
грабительства и смертные убийства, предавая все те селения огню. И для того 
подтверждается чрез сие всем в каждому, чтоб в случае таковых разбойнических 
нашествий, все без изъятия силы свои употребля

ли на истребление или на поимку таковых злодеев, тем более, что целость их 
имущества и спасение домов от сожжения с презрением и самой жизни того требуют. 
5) Если где покажется сильная воровская шайка, о таковой немедленно объявлять 
частному смотрителю, а ему, по долгу своему донося в Городовую канцелярию, 
давать знать и случающимся иногда в близости воинских команд начальникам, а 
сверх того, самому собирая возможные силы и употребляя удобные средства, сих 
злодеев стараться истребить, или же переловить. Между же тем с самими теми 
злодеями никому ни под каким предлогом никакого сообщества не только не иметь, 
но и ничего о посланных для поимки их воинских командах не сказывать, и никакого 
пропитания и пристанища не давать. А как долг звания дворянского обязывает оных 
более пещись о спасении невинных крестьян своих от угрожаемого от таковых 
злодеев разврата, мучительств и разорения, и о скорейшем и совершенном 
истреблении сих бесчеловечных злодеев; то и не можно усумниться, чтоб всякий из 
них употребил своего рачения, сил и возможности, дабы вспомоществовать воинским 
командам так, как и частным смотрителям, в вышепредписанном искоренении и поимке 
злодеев, чем они точно докажут прямую верность к ее императорскому величеству, 
прямую любовь к отечеству, и явятся достойными того именитого звания, которое 
достохвальные предки их верностию, ревностию, любовию и усердием к государям и 
отечеству получили. Причем Правительствующий сенат надеется, что к сему паче 
всех каждый дворянский предводитель не преминет поощрять дворянство, и по своей 
возможности общественной пользе вспомоществовать будет. 6) А как сверх городовых 
торгов отправляются таковые же и в разных селениях, по уездам лежащих, то чтобы 
не только не сделать в том остановки, но и не причинить ни малейшего затруднения 
в беспрепятственном их отправлении, хотя и не воспрещается свободного на таковые 
торги приезда, тем более, что туда приезжают большею частию из окольных мест из 
известных в оных селений, однако ж частным смотрителям повелевается чрез сие 
сделать всяко

му из них в своей части таковое распоряжение, чтоб в каждом селении, где торги 
производятся, если в торговое время самому быть не случится, непременно были 
определяемы сотские и десятники, кои бы обще с начальником того селения 
смотрели, чтоб какого беспорядка и подговорщиков в разбойнические шайки не было; 
если же таковые найдены будут, то немедленно брав под караул, доставлять оных к 
частным смотрителям, а им рассматривая, важных и общее спокойство верноподданных 
ее императорского величества поселян разрушающих, тако ж и без пашпортов 
шатающихся отсылать немедленно в Городовые канцелярии за караулом, маловажных 
же, в ближних селениях жительствующих, отдавать в те селения, с подтверждением, 
чтоб впредь от подобного вранья были воздержны. 7) Проезжающим чрез селения 
дворянам, купцам, идущим обозам и крестьянам, едущим с запасом или за 
собственными нуждами из одного места в другое, при учрежденных в селениях 
караулах никакой остановки не делать, но свободно пропускать, и давать ночлеги 
всем порядочным людям; а вышеписанный невпуск в селения и осмотр начальника 
касается единственно до скитающихся бродяг и тунеядцев из воровских и 
разбойнических, и за сими-то наистрожайше смотреть и все вышеписанные 
предосторожности принимать потребно; ибо от таковых шатающихся бродяг и 
беспашпортных более всего умножаются означенные воровские шайки и происходят 
вредные разглашения.


  6) Манифесты 23 декабря 1773, о бунте казака Пугачева, и о мерах, принятых к 
искоренению сего злодея.

    А. - Объявляем всем, до кого сие принадлежит. Нет, да и не может быть в 
свете общества, кое не почитало бы первым своим блаженством учреждение и 
сохранение между разными и всеми частьми и степенями граждан внутреннего 
благоустройства, покоя и тишины, равно как нет же и бедственнейшего пути к 
разрушению и пагубе обществ, как внутренние в них раздоры и междоусобия. Чрез 
одиннадцатилетнее время вверенного нам от промысла божия, и оным доныне 
благословенного царствования нашего, не выпускали мы никогда из мыслей наших сей 
первоначальной цели человеческого общежития: но паче считая себя пред царем 
царей, пред светом и пред империею нашею обязанными в том верховным и 
священнейшим долгом, неусыпно и всеми силами старались наилучше поспешествуя 
оной, искоренить в конец поносное наименование варваров, под которым прочие в 
Европе христианские народы продолжали еще по деяниям прошлого века познавать и 
почитать россиян, подобно туркам и другим нечестивым народам. К неизреченному 
порадованию нашего к верным нашим подданным истинною, прямо матернею и никогда 
неугасаемою любовию прилепленного сердца, имели уже мы удовольствие видеть и 
ощущать, что труды наши в сем великом подвиге начинали, по благости всевышнего, 
приносить действительные плоды, превращая презрение и отчуждение других 
христианских народов к имени россиян в прямое и многих из окрестных народов 
завидное уже почтение. Кто не утоплен в невежестве, и у кого не окаменело совсем 
сердце к отечеству, тот не может не познать сей для славы и величества империи 
толь важной и полезной перемены.
    Но чем более по времени и по продолжительным нашим неутомленным стараниям, в 
коих обыкли мы ни мало не щадить собственного нашего покоя в угодную жертву 
всевышнему подателю всех благ, приближалось то время, когда просвещение, 
человеколюбие и милосердие, насажденные и еще насаждаемые нами во нравах и в 
законах, предвещали и готовили на будущее время нам самим и потомству нашему 
богатую жатву сих сладчайших плодов: с тем вящшим оскорблением и поражением 
матернего нашего сердца принуждены мы ныне слышать, что беглый с Дону казак 
Емельян Пугачев, скитавшийся пред сим в Польше, по примеру прежнего 
государственного злодея и предателя Гришки Расстриги, отважившись, даже без 
всякого подобия и вероятности, взять на себя имя покойного императора Петра III, 
тем не меньше предуспел в своем изменническом и злодейском умысле сначала 
присоединить к себе толпу бродяг и подобных ему злодеев, а потом с помощью оных 
обольстить и принудить в сообщение себе и некоторую часть жителей Оренбургской 
губернии. Всякий благоразумный человек может без ошибки рассудить, что 
ослепление и приведение в разврат людей толь грубым и всесветным обманом, не 
могли бы иметь толь бедственного и печального действия, если б не 
воспособствовало оному глубокое невежество, в коем тамошний край по удалению 
своему более других погружен еще был. Не для чего теперь изображать здесь тех 
пагубных следствий, кои по сю пору родились уже от вожженного Емельяном 
Пугачевым огня внутреннего междоусобия. Невинно пролитая кровь верных наших 
подданных и истинных сынов отечества сама о себе вопиет на небо о праведном 
мщении над сим извергом рода человеческого и скаредными его сообщниками, да и 
правосудие божие не попустит, конечно, чтоб. измена и злодейство их, на толь 
грубом и всесветном обмане основанные, возмогли долго устоять: ибо мы не 
перестаем еще надеяться, что прилепившиеся к Емельяну Пугачеву не от злости 
сердец своих, но из единого обольщения, скоро познают заблуждение свое, и не 
захотят до конца и истребления своего пребыть орудиями скареднейшего и злейшего
врага государственного.
    Содрогает дух наш от воспоминания времен, посетивших Россию бедствиями 
гражданского междоусобия, и не истинный тот россиянин, кто без ужаса и трепета 
может мыслить о сих плачевных, от одного невежества происшедших, и почти до сего 
еще времени названия варварского народа пред светом России оставивших временах, 
когда от явления многих самозванцев, обманщиков и предателей, города и села 
огнем и мечем истребляемы, кровь россиян от россиян же потоками проливаема, все 
союзы, целость государственную составляющее собственными же руками россиян в 
конец разрушаемы были: когда окрестные народы, умножая внутреннюю нашу напасть 
неприязненными своими нашествиями, коим в междоусобном раздоре никто и 
противиться не помышлял, терзали страждующее отечество во всех его частях, и 
раздробляли владения оного по себе: и когда напоследок самый престольный град 
Москва, без брани и сопротивления иноплеменниками завоеванный, в руках и под 
властию их чрез долгое время в таком порабощении оставался, что там имя 
россиянина становилось уже поносно, что святые наши церкви отчасти в римские 
костелы, а отчасти, о горестное и плачевное воспоминание! в самые конюшни 
превращены и осквернены были, и что основание уже положено было сделать Россию 
Польше подвластною, следовательно же и святую нашу восточную греко-кафолическую 
веру в конец попрать и подвергнуть римскому стулу, вместо того, чтоб 
православная наша церковь, в самой Греции под игом злочестия Магометова 
стенящая, в одной только России, как ныне, благословенно процветает, и тогда уже 
беспечное сeбe пристанище имела, к прославлению имени Христа спасителя нашего, 
коего искупление рода человеческого излияния кровь была и в оной злосчастное для 
отечества нашего время единым его невидимым покровом и последовавшим за тем 
счастливым сохранением и превозможением над супостаты. О! удали от нас, боже, 
возобновление подобных плачевных позорищ, и не допусти в благости своей к 
провославному своему народу, чтоб вожженная ныне дерзким врагом отечества и 
нарушителем его благоденствия, подобным, каковы пр

ежние были, самозванцем Емельяном Пугачевым, беглым с Дону и в Польше, как они, 
бывшим казаком, - искра гражданского междоусобия в Оренбургской губернии могла, 
при остервенившемся невежестве ослепленных его сообщников, распространиться в 
другие стороны, и вложить в руки оружие брату на брата. Да и в самое то время, 
когда уже империя наша от нечестивого и непримиримого врага святого имени 
твоего, вероломною с его стороны войною упражнена: но паче щадя и милуя 
заблуждающих от пагубного обольщения овец паствы твоея, обрати праведный твой 
гнев на развращающем оное, хищном волке Емельяне Пугачеве, яко едином виновнике 
их разврата и осквернителе той верности, которую нам от промысла твоего 
избранной миропомазаннице клялись любезные наши подданные пред самым лицом твоим 
и во святых твоих храмах.
    Что до нас принадлежит, сожалея матерински и по долгу монаршего нашего 
звания, и по сродному нам человеколюбию, которое всегда способы кротости 
предпочитать обыкло, где только оные действовать могут, и страшась наконец, дабы 
не исчерпать втуне благости пекущегося о России промысла божия, в месть за те 
зверские и лютые беззакония, которые ныне противу воли и предела вседержителя 
творца толь нагло возобновляются от подлых и в гнусном невежестве утопающих 
людей, восхотели мы еще при употреблении ныне вверенных нам от десницы 
всевышнего вместе с скипетром империи сил; следовательно же и праведной 
строгости противу возмутителей общего покоя в Оренбургской губернии, испытать 
оные способы кротости в пользу тех, кои еще не вовсе отреклись от всякого 
человеческого понятия и чувствия: и для того отправляя туда с полною властию и 
доверенностию нашею, также и с достаточными войсками на конечное поражение сущих 
государственных врагов и злодеев, нашего генерала-аншефа, лейб-гвардии маиора и 
кавалера Александра Бибикова, поручили мы ему обнародовать сей наш указ, обещая 
здесь в последний уже раз императорским нашим словом, всемилостивейше простить и 
упустить мимошедшее без всякого взыскания всем тем, кои пристали к самозванцу 
Емельяну Пугачеву, и ныне в заблуждении своем и в пренебрежении должной нам и 
отечеству присяги верности раскаявшись чистосердечно, сами собою удалятся от его 
злодейства, и явятся к помянутому нашему, на искоренение его Емельяна Пугачева и 
сообщников его именно уполномоченному генералу-аншефу Бибикову, или к кому из 
других наших, военных или гражданских, ему подчиненных, начальников, как кому 
где способнее быть может, для безвредного спасения себя от толпы злодеев и 
изменщиков, да и новою клятвою подтвердят прежнюю свою присягу верности.
    Если же кто из сих на истинный путь благовременным раскаянием и познанием 
пагубного обмана возвращающихся сынов отечества, и в вящшее заглаждение важного 
своего проступка, добровольно употребит себя в мужественном ополчении и 
действительной службе при наших верных и храбрых войсках: таковы будут уже иметь 
право сверх полученного единожды в мимошедшем всемилостивейшего прощения, 
ожидать и особливого воззрения на их услуги, по мере их важности, чем мы наперед 
всех и каждого порознь чрез сие и обнадеживаем.
    Без чувствительнейшего оскорбления матернего нашего сердца, не можем мы 
подумать, чтоб настоящие в Оренбургской губернии злоключительные неустройства с 
опустошением толь многих селений, с истреблением полезных государству заводов, и 
с толикими убийствами, а наипаче выше сего изображенное живое начертание прежних 
отечества нашего бед, напастей и стыда от подобных сему самозванцев, кои Россию 
ставили уже на самом краю пропасти и конечного разрушения ее и всего благочестия 
нашего, не подвигли на раскаяние и на отверстный путь исправления всех тех из 
жителей ее и других наших подданных, кои по одной их простоте самозванцем 
обольщены, и допустили себя уловить в согласие его: почему и не хотим 
сумневаться, что сии последние, коль скоро увидят для себя растворенные им ныне 
двери монаршего нашего милосердия, помилования и совершенного прощения, не 
укоснят тем, как можно скорее, воспользоваться, дабы инако после в числе сущих 
изменников не быть от войск наших без всякой пощады преследуемым, а напоследок и 
преданным праведному, но строгому уже суду попранных ими законов, где всякое 
раскаяние поздно и тщетно было бы; ибо все те, кои в неблагодарности своей к нам 
за все наши к общему отечеству благотворения, за наше во вс° время царствования 
нашего оказыванное примерное милосердие, за нашу кротость, за наше 
человеколюбие, за наше правосудие, за наше неусыпное попечение о пользе, славе и 
приращении империи, за наше особенное призрение и покровительство и самых 
иноверцев наших верноподданных, за наше не меньше ревностное старание о 
истреблении в обществе мглы пагубного невежества, и за нашу ко всем без различия 
верным подданным прямо матернюю любовь, пребудут злостно и упорно при изменнике 
Емельяне Пугачеве, и оставаясь участниками в измене его, как злодеи и враги 
отечества, ныне ли с оружием в руках или же после где-либо взяты или поиманы 
будут, отнюдь и ни под каким видом не могут и не должны ожидать себе 
помилования: но паче, как в сей жизни, самой строжайшей и неизбежной казни, так 
и в будущем веце бесконечной, но прав

едной и достойной муки от страшного судии всего рода человеческого, яко изверги 
оного и разрушители священнейших союзов гражданского общежития, следовательно же 
и оскорбители самых божественных законов и самой церкви христовой.
    Б. - Объявляем чрез сие всем нашим верным подданным. К крайнему оскорблению 
и сожалению нашему, уведомились мы, что по реке Иргисе, в Оренбургской губернии, 
пред недавним временем, некто беглый с Дону и в Польше скитавшийся казак Емельян 
Пугачев, набрав толпу подобных себе бродяг, делает в тамошнем краю ужасные 
разбои, бесчеловечно отъемля с жизнию имение тамошних жителей; а чтоб злодейскую 
свою толпу умножать от-часу более, не токмо всеми встречающимися себе злодеями, 
но и теми несчастными людьми, коих чает он найти погруженными еще во тьме 
крайнего невежества, дерзнул сей злодей принять на себя имя покойного императора 
Петра III. Излишне было бы обличать и доказывать здесь нелепость и безумие 
такого обмана, который ни малейшей вероподобности не может представить человеку, 
имеющему только общий смысл человеческий. Богу благодарение! протекло уже то для 
России страшное невежества время, в которое сим самым гнусным и ненавистным 
обманом могли влагать меч в руки брату на брата такие отечества предатели, каков 
был Гришка Отрепьев и его последователи. Уже все истинные сыны отечества познали 
и долговременно выкупали потом плоды внутреннего спокойствия в такой степени, 
что ныне приводит каждого в содрогание и единое тех плачевных времен 
воспоминание. Словом, нет и не может ныне быть ни одного из носящих достойно имя 
россиянина, который бы невозгнушался толь безумным обманом, каким разбойник 
Пугачев мечтает себе найти и обольщать невежд, унижающих человечество своею 
крайнею простотою, обещая вывести их из всякой властям подчиненности. Как-будто 
бы не сам творец всея твари основал и учредил человеческое общество таковым, что 
оно, без посредственных между государя и народа властей существовать не может. 
Но как дерзновение сего изверга имеет вредные для тамошнего края следствия, так 
что и слух о производимых тамо от него лютейших варварствах может устрашить 
людей, обыкших представлять себе несчастие других, далече отстоящих, 
приближением опасности для себя самих. То мы, прилагая всегда неусыпное 
попечение о внутреннем
душевном спокойствии каждого из наших верноподданных, чрез сие всемилостивейше 
объявляем, что к конечному истреблению сего злодея, приняли мы немедленно все 
достаточные меры, и с числом войск, довольным на искоренение толпы разбойников, 
которые отважились уже нападать на бывшие в той стороне малые военные команды и 
умерщвлять варварским образом попадавшихся в их руки офицеров, отправили туда 
нашего генерал-аншефа, лейб-гвардии маиора и кавалера Александра Бибикова, не 
сомневаясь об успехе сих предпринятых нами мер к восстановлению спокойства и к 
разгнанию свирепствующих злодеев в части Оренбургской губернии, пребываем мы в 
том внутреннем удостоверении, что все наши любезные верноподданные, гнушаясь 
дерзновеннейшим и ниже тени вероятности имеющим обманом разбойника Пугачева, 
никогда не допустят себя уловить и никакими ухищрениями людей злоковарных, 
ищущих своей корысти в слабомыслящих людях и не могущих насытить алчности своей 
иначе, как опустошениями и пролитием невинной крови. Впрочем надеемся мы 
несомненно, что, внимая долгу своему, каждый из истинных сынов отечества 
восспособствует сохранению тишины и порядка ограждением себя от уловления 
злонамеренных и должным начальству повиновением. Тако да поживут любезные 
подданные наши, ради собственного блаженства своего, к чему обращаем мы вс° 
попечение наше, и в чем всю славу нашу полагаем и всегда полагати будем.


  7) Именный указ 1 мая 1774 года, данный оренбургскому губернатору Рейнсдорпу, 
военным и гражданским чиновникам и всем вообще жителям оного города, - об 
изъявлении высочайшего благоволения жителям города Оренбурга за оказанную 
верность при осаде оного бунтовщиками.

    Выдержание городом Оренбургом 6-месячной осады, с голодом и всеми другими в 
таковых случаях нераздельно бываемыми нуждами, от клятвопреступников, воров и 
разбойников, пребудет навсегда в деяниях любезного нашего отечества славным и 
неувядаемым знамением верности, истинного усердия к общему благу, и 
непоколебимой твердости, пред нами же истинною и никогда незабвенною услугою, 
как жителей оного, так и всех тех наипаче, кои, подолгу звания своего, в службе 
нашей там находились, и возложенную на них, по состоянию каждого, монаршую 
доверенность нашу совершенно оправдали; объявляя сие наше матернее благоволение 
верному нашему городу Оренбургу, справедливо разумеем мы тут первым оного членом 
вас, генерал-поручика и губернатора, яко мужественным вашим духом и неусыпными 
трудами достохвальный пример бодрствования всему обществу подавшего; и для того 
обнадеживаем вас отличною нашею императорскою милостию, повелевая вам в то же 
время возвестить, от собственного нашего имени и лица, и всем в защите и обороне 
города Оренбурга под вашею командою соучаствовавшим, по мере каждого трудов и 
подвигов, всемилостивейшее наше воззрение; самим же жителям городским 
действительное на два года увольнение их от подушного сбора, а при том и 
пожалование на их общество в нынешний год всего прибыльного чрез откуп сбора с 
питейных домов их города. Впрочем пребываем вам императорскою нашею милостию 
благосклонны.


  8) Именный указ, данный 29 июля 1774 года Военной коллегии, - о назначении 
генерала графа Панина командующим войсками, расположенными в губерниях 
Оренбургской, Казанской и Нижегородской.

    Узнав желание нашего генерала графа Петра Ивановича Панина служить нам в 
пресечении бунта и восстановлении внутреннего порядка в губерниях Оренбургской, 
Казанской и Нижегородской, повелеваем Военной коллегии доставить к нему 
немедленно надлежащее сведение о всех тех войсках, которые ныне в тамошнем краю 
находятся, с повелением от себя, к тем войскам, состоять отныне под его главною 
командою.


  9) Наставление, данное за собственноручным ее величества подписанием, 8 
августа 1774 года, гвардии Преображенского полку капитану Галахову.

    1. Из письма яицкого казака Перфильева с товарищи всего триста двадцати 
четырех человек, к князю Григорию Григорьевичу Орлову писанного, усмотрите вы, 
что они представляют свою готовность, связав, привесть сюда известного вора 
самозванца Емельку Пугачева. С сим письмом прислан сюда от переправы их чрез 
Волгу яицкий же казак Астафий Трифонов, который нам от князя Орлова представлен 
был. Мы повелели князю Орлову его отправить обратно с таковым ответом к 
Перфильеву с товарищи, чтоб доставили злодея самозванца в Муром до ваших рук. 
Для свободного везде им пропуска, указали дать пашпорт, с которого при сем для 
сведения вам прилагается копия.
    2. Для сего ехать вам, г-н капитан, к Москве и явиться к нашим генерал-
аншефам графу Петру Ивановичу Панину и князю Михайлу Никитичу Волконскому: 
первый снабдит вас, по нашему повелению, ордером к генерал-маиору Чорбе, дабы 
сей снабдил вас достаточною командою для принятия в Муром злодея и самозванца с 
прочими колодниками, коих казаки к вам представят; а князю Волконскому от нас 
приказано - вам дать подводы, денег и кормовых, дабы как вы, так и при вас 
находящиеся, на пути всем изобильно удовольствованы были. Получа же вс° от них 
нужное, ехать вам до генерала-маиора Чорбы и далее до Мурома, где вам и 
дожидаться исполнения казацкого обещания.
    3. Если заподлинно Перфильев с товарищи злодея к вам привезут, то во-первых 
сделав им желаемое награждение по сту рублев на человека, старайтесь их добрым 
манером распустить по домам; если ж их на сие уговаривать покажется трудно, то 
по крайней мере чтоб убавили число, а с остальными привезите злодея к Москве, 
где вы его вручите князю Михайлу Никитичу Волконскому и от него уже будете 
ожидать вашего дальнего отправления.
    4. Деньги на заплату казакам примите у князя Вяземского, также на прогоны 
вам и с командою отсюда до Москвы.


  10) Манифест 19 декабря 1774 года, - о преступлениях казака Пугачева.

    Объявляем во всенародное известие. Всему свету ведомо есть и многими опытами 
дел наших повсюду доказано, что мы, приняв от промысла божия самодержавную 
власть Всероссийской империи, главнейшим правилом в царствование наше положили 
пещись о благосостоянии вверенных нам от всевышнего верноподданных, по 
намерениям и в угодность подателя всякого блага, творца, не смотря ни на какой 
род препятствия. Мы жизнь нашу посвятили к тому, чтоб доставить в империи нашей 
живущим всякого состояния людям мирное и безмятежное житие. Для того мы 
беспрерывный труд прилагаем к утверждению христианского благочестия, к 
поправлению законов гражданских, к воспитанию юношества, к пресечению 
несправедливости и пороков, к искоренению притеснений, лихомании и взятков, к 
умалению праздности и нерадения к должностям. Неутомимое наше рвение о благе 
общем наивящше ознаменилось в сии последние и прешедшие годы, когда защищая 
империю бодрым духом от нападения сильного неприятеля разными нашими 
предприятиями не токмо оный, божиим благословением, праведным нашим орудием и 
храбростию победоносных наших войск недопущен до пределов российских, но повсюду 
далеко отведен был от своего нападающего намерения. Чем наконец, по многим 
трудностям достигли мы до заключения с Оттоманскою Портою, без посредственников, 
желаемого и похвального мира, утверждающего внешнею безопастностию империи и 
доставляющего верноподданным нашим время наслаждаться благодарными сердцами 
хваля бога, покоем и тишиною, во время таковое; и видя единственное стремление 
ума нашего довести империю делами подобными до вышней степени благосостояния, 
кто не будет иметь праведного омерзения к тем внутренним врагам отечественного 
покоя, которые, выступя из послушания всякого рода, дерзали, во-первых, поднять 
оружие противу законной власти, пристали к известному бунтовщику и самозванцу, 
донскому казаку Зимовейской станицы Емельке Пугачеву, а потом обще с ним чрез 
целый год производили лютейшие варварства в губерниях Оренбургской, Казанской, 
Нижегородской и Астраханской, истребляя огнем церк

ви божии, грады и селения, грабя святых мест и всякого рода имущества, и поражая 
мечем и разными ими вымышленными мучениями и убивством священно-служителей и 
состояния вышнего и нижнего обоего пола людей, даже и до невинных младенцев.
    Дело сие такого существа, что без ужаса на оное воззреть не можно! Оно 
доказывает, что человек, погруженный в невежество, забыв долг и присягу, данную 
пред богом верховной монаршей власти, и не опасаясь за то ни вечныя, ни 
временныя казни, выступя из послушания законов, преступает тем самым все пределы 
обязательства пред родом человеческим; вообще преступления главного злодея и его 
способников столь многочисленны и разнообразны суть, как по следствию оказалось 
и собственным добровольным признанием некоторых из них открылась таковая 
редкость, что чиня преступления всякого рода, сами они не упомнят числа 
содеянного зла. Несчастному же происшествию сего Пугачевского бунта описание 
прилагается на особливом листе.
    Помянутое следствие злодейских дел, касающихся до сего бунта, от самого 
начала производили, по повелению нашему, генерал-аншеф князь Михайло Волконский 
и генерал-маиор Павел Потемкин в царствующем граде Москве, которое окончав, ныне 
в наш Сенат отсылаем, повелевая ему купно с синодскими членами, в Москве 
находящимися, призвав первых трех классов персон с президентами всех коллегий, 
выслушать оное от помянутых присутствующих в Тайной экспедиции, яко 
производителей сего следствия, и учинить в силу государственных законов 
определение и решительную сентенцию по всем ими содеянным преступлениям противу 
империи, к безопасности личныя человеческого рода и имущества.
    Касающиеся же до оскорблений нашего величества, мы, презирая, предаем оные 
вечному забвению: ибо сии вины суть единственно те, в коих при сем случае 
милосердие и человеколюбие наше обыкновенное место иметь может. Мы всеусердно 
бога молим и просим, да отвратит впредь меч гнева своего от врученной нам его же 
премудрым промыслом империи, да восстановит паки повсюду мирное и безмятежное 
житие, и да укрепит всех, в оной живущих, наших верноподданных и нас самих во 
всех ему творцу угодных христианских добродетелях.

Описание происхождения дел и сокрушения злодея, бунтовщика и самозванца Емельки 
Пугачева.
    Емелька Пугачев родился на Дону, как и сам показал, в Зимовейской станице. 
Дед и отец его были той же станицы казаки, и жена его - дочь казака Дмитрия 
Никифорова, Софья. Он служил во время Прусской войны и нынешней Турецкой простым 
казаком. Был во второй армии при взятьи Бендер. Оттуда отлучась, просил 
отставки; но в сем ему отказано. В то время зять его послан был на поселение под 
город Таганрог, и не желая тамо жить, подговаривал Емельку и других бежать; а 
как сие открылось в Черкаске, и велено было их туда выслать, он, запершись в 
подговоре зятя своего, бежал в Польшу в раскольнические скиты, укрывался у 
раскольников, и ознакомившись с беглым гренадером Алексеем Семеновым, кормились 
в Добрянске от подаяния. Потом и оттуда перешел в малороссийские селения, и быв 
у раскольников, опасаясь, чтоб его не поймали, положил бежать на Яик и 
подговаривать тамошних казаков к побегу на Кубань. Там-то назвал он себя бывшим 
императором Петром III.
    На Яике нашел он прибежище у некоторых из того войска преступников, кои по 
делам внутреннего Яицкого войска тогдашнего несогласия и неустройства, опасаясь 
праведного приговоренного наказания, сами тогда в бегах находились. Сии казаки 
не токмо пристали к Емельке, но и старались повсюду разносить о нем слух. Когда 
сие дошло до сведения коменданта Яицкого городка, выслал он к поимке их команду. 
Но Емелька с шайкою своей скрылись, и отъезжая от городка далее, старался о 
умножении сволочи своей. В чем предуспев, возвратились к Яицкому городку. Но не 
могли оному причинить вреда, пошли далее по Оренбургской линии, брав крепостцы 
частию от оплошности в них находящихся командиров, а частию от слабости сил 
живущих в оных престарелых гарнизонных команд. Умножая дерзости по мере успехов, 
разбойник Емелька со сволочью своей, из коих главные были вооруженные Яицкие 
казаки, состоящие от 200 до 300 человек, кои до конца безотлучно почти при нем 
находились и из воли его, а. он из их, не выходили. Таким образом простирая 
злодейства и истребляя по дороге селения, а противоборющихся всячески умерщвляя, 
приступили они к Оренбургу прежде, нежели мог сюда дойти слух о толь дерзостном, 
сколь и неожиданном злодейственном предприятии. Сколь же скоро повсюду известно 
сделалось о сих бунтовщичьих неистовствах, наряжаемы были разные воинские 
командиры с достаточными командами верных ее императорского величества войск, и 
последние были умножаемы по мере нужды. А потом в декабре месяце 1773 года 
послан был генерал-аншеф Бибиков с полною властию и наставлением для пресечения 
сих от-часу умножающихся беспорядков и своевольств. Успехи соответствовали 
благоразумным сего генерала распоряжениям. Отряженный от него храбрый и 
ревностный генерал-маиор князь Петр Голицын разбил под Татищевою крепостью 
злодейское скопище, в великом числе состоящее при помянутых Яицких казаках из 
башкирцев и других беглых русских людей и заводских крестьян. К сожалению 
общему, рановременная кончина покойного генерала Бибикова не дозволила сему 
достойному мужу окончать

 дело, на него возложенное. Между тем изменник Емелька был паки разбит сказанным 
генерал-маиором князем Голицыным под Сакмарою, кинулся на рудокопные заводы 
Оренбургской губернии, где умножив вновь толпы и вылив пушки, наивящшие начал 
делать истребления селениям и заводам грабительства имуществам и убивства людям. 
И хотя не единожды был достигнут и потом разбит храбрым полковником Михельсоном; 
но находя всякий раз способы уйти, вновь собирал толпы. Наконец, взяв пригородок 
Осу, перешел Каму и пришел к Казани. Тут нашел он отпор храбрым и мужественным 
поведением генерал-маиора Павла Потемкина, за два дни перед тем в Казань 
приехавшего, по повелению ее императорского величества. Сей генерал, собрав 
сколько тамо случилось войск, пошел злодею на встречу; но злодеи, видя свою в 
поле неудачу противу верных ее императорского величества войск, нашли способ 
сквозь линии суконщиков, изменою их, прорваться в предместие с Арского поля, и 
жительство зажечь. Генерал-майору Потемкину не оставалось в таковых 
обстоятельствах иного предприять, как единственно спасти от злодейских рук 
казанский кремль. Что он и учинил, и вошед в оный, до тех пор оборонялся, пока 
приспел в помощь к городу неутомимый полковник Михельсон с деташементом. Злодеи, 
узнав о приходе войск, побежали из города в поле, где по трикратном сражении в 
три разные дни разбойники наголову были разбиты. Часть их с воровским атаманом 
Емелькою бросилась к реке Волге, которую переплыв, устремлялась к разорению 
всего: зажигая церкви, селения и города Цывильск и Курмыш, и делая повсюду 
неслыханные варварства и бесчеловечия, побежала стремглав к Алатырю.
    В таковых обстоятельствах писал к ее императорскому величеству тогда 
побуждаемый ревностию, в отставке находящийся, генерал граф Петр Панин, прося о 
поручении ему команды для истребления государственного врага и самозванца. Ее 
императорское величество, воззря на таковое усердие к службе ее и отечеству, не 
мешкав ни мало, соизволила послать к сему генералу повеления и наставления к 
искоренению бунта, нарядя при том в прибавок войск, тамо находящихся, три полка 
отселе. Сего верно усердного генерала предводительство бог благословил 
окончанием бунта и поимкою главного изменника. Между тем изменники, умножив свою 
сволочь, побежали к Саранску и Пензе, быв преследуемы по пятам корпусом 
усердного полковника Михельсона, и прошед оные, стремились далее чрез Петровск к 
Саратову, и овладели оным, где однако ж комендант, полковник Бошняк, обороняясь 
храбро, наконец с пятьюдесятьми человеками офицеров и солдат сквозь толпу 
пробился и приплыл в Царицын.
    Злодеи, ограбя Саратов и убивая всех, кто по взгляду их не показался, прошли 
к Царицыну. Сия крепость учинила им сопротивление сильнее многих городов, 
принудила их отступить и бежать вперед; но проходя к Черноярску, в сорока 
верстах за Царицыным, по Астраханской дороге достигнуты злодеи были паки 
корпусом полковника Михельсона, все трудности и препятствия беспрерывно 
преодолевающего. К сему полковнику подоспели тогда Донские казаки, с помощью 
которых в последний раз Емелька со всею толпою бесповоротно разбит был: но сам 
злодей ушел, переплыв реку Волгу с малым числом Яицких казаков на луговую 
сторону, и пробирался к Узеням на степи, между реками Волгою и Яиком 
находящимся. В сем месте судьбы всевышнего предали сего злодея рода 
человеческого и империи в руки правосудия, и сами сообщники и любимцы его, 
казаки: илецкий Творогов, да яицкие, Чумаков и Федулев, раскаяся в содеянном ими 
злодействе, и узнав о обещанном манифестами ее императорского величества 
прощении тем, кои явятся с чистым покаянием, условились между собою Емельку 
Пугачева связать и привести в Яицкий городок, на что уговоря других казаков 
числом до 25 человек, сие они самым делом исполнили. Генерал-поручик Суворов, 
приехавши из армии, поспешал к передовым корпусам на поражение злодеев: и хотя 
разрушение оных последовало прежде, не оставил он подоспеть с некоторым числом 
войск на Яик, для обнадеживания стражи над государственным врагом, и приняв 
Пугачева в Яицком городке, привез его в Симбирск, откуда усердный генерал граф 
Панин сего злодея, с главными его сообщниками, прислал под крепкою стражею в 
царствующий град Москву, где и примут должную месть.

  Сентенция, 1775 года января 10. О наказании смертною казнию изменника, 
бунтовщика и самозванца Пугачева и его сообщников. - С присоединением объявления 
прощаемым преступникам.
    Объявляется во всенародное известие. Какова, во исполнение обнародованного 
ее императорского величества декабря 19 дня 1774 года манифеста, в 
Правительствующем сенате, обще с членами Святейшего синода, первых трех классов 
персонами и президентами коллегий, о бунтовщике, самозванце и государственном 
злодее Емельке Пугачеве и его сообщниках, по данной от ее императорского 
величества полной власти, сентенция заключена, и по оной сего января 10 дня 1775 
года экзекуция последовала, такова слово от слова во всенародное известие при 
сем публикуется:
    1774 года декабря 30 и 31 числ, в полном собрании Правительствующий сенат, 
Святейшего правительствующего синода члены, первых трех классов особы и 
президенты коллегий, находящиеся в первопрестольном граде Москве, приняв от 
действительного тайного советника, генерала-прокурора и кавалера князя 
Александра Алексеевича Вяземского, состоявшийся 19 числа того ж месяца, за 
подписанием собственныя ее императорского величества руки, манифест, и при оном 
присланное в Сенат следствие о известном бунтовщике, самозванце и 
государственном злодее Емельке Пугачеве и его сообщниках, слушали. И понеже ее 
императорскому величеству благоугодно было означенное следствие отослать в 
Сенат, и высочайше повелеть, купно с синодскими членами, в Москве находящимися, 
призвав первых трех классов особ и президентов коллегий, выслушать оное от 
генерала-аншефа, сенатора и кавалера князя Михайла Никитича Волконского и 
генерал-маиора Павла Сергеевича Потемкина, яко производителей сего следствия, и 
учинить в силу государственных законов определение и решительную сентенцию по 
всем ими содеянным преступлениям противу империи, к безопасности личныя 
человеческого рода и имущества: то хотя важность вины, лютость и варварство сего 
бунтовщика, самозванца и мучителя Емельки Пугачева довольно уже всем известны, и 
впечатление на сердце каждого верного ее императорского величества подданного и 
сына отечества возбуждает произведенное мщение и вопиет противу дел сего изверга 
рода человеческого, почему и положение сентенции самою лютейшею казнию без 
всякого рассмотрения последовать могло бы; но установленное и уполномоченное от 
ее императорского величества к суду над сим извергом верноподданное собрание, 
слушав помянутое следствие и чинимые производителями объяснения, нашло хотя вс° 
уже и всем известное, но с возобновлением крайнего ужаса и содрогания, что сей 
злодей, бунтовщик и губитель, в присутствии Тайной московской экспедиции 
допрашиван, и сам показал: что он подлинно донской казак Зимовейской станицы, 
Емелька Иванов сын Пугачев, что дед и отец его был

и той же станицы казаки, и первая жена его, дочь донского ж казака Дмитрия 
Никифорова, Софья, с которою прижил он трех детей, а именно: одного сына и двух 
дочерей, о чем в описании при манифесте, изданном 19 декабря, означено: что 
производя Оренбургу осаду, иногда проезжал он к Яицкому городу, окруженному 
тогда злодейским его скопищем, женился вторично на дочери яицкого казака Петра 
Кузнецова, Устинье. О начале ж злейшего предприятия, о произведенном им бунте, 
по многим увещаниям, с клятвою объявил, что изменническое и бедственное его 
дерзновение возмутить Яицких казаков, возмечтал он начать отнюдь не в том 
страшном замысле, чтоб завладеть отечеством, и похитить монаршую власть. Сие 
страшное и невозможное предприятие в таковый просвещенный век и в такой стране, 
где премудрая Екатерина царствуя, высокими предприятиями, все угрожающие 
намерения и самых сильных врагов отвела, удалила и разрушила, не входило сначала 
в оскверненную возмущением мысль его; но возмечтал он объявить себя в имени 
покойного государя Петра III, воспользуясь обстоятельствами: узнав несогласие 
между Яицких казаков, а попущением разных случаев увеличивая злые намерения 
свои, простирал мерзкое стремление, о коем будет означено, единственно стремясь 
к побегу; поелику должен был он искать убежища, укрывшись от команды. Будучи в 
Яицком городе прошлого 1772 года, начинал он дерзкое и пагубное намерение свое к 
возмущению таким образом, что старался Яицкое войско, находившееся тогда в 
междоусобной, по делам до них касающимся, вражде, уговорить к побегу на Кубань. 
Хищное сердце злодея Пугачева, рассмотря вражду помянутых казаков, возбудило 
сего богомерзкого предателя вожжечь и разлить в смущенных умах пламень бунта, 
поелику расположение сердец сих кроющихся от правосудного наказания казаков 
сходственно было с злым намерением бунтовщика и злодея Пугачева. Положив первую 
искру пожара, начинал он ненавистное намерение свое тем прельщением, что обещал 
им дать большие деньги, если они к побегу согласятся; а в самом деле всемерно 
верил, что когда отважнейшие

 на побег только согласны будут, то неминуемо его предводителем своим, или 
атаманом выберут, а выбрав, и в повиновении его останутся: следовательно он с 
готовою и отборною шайкою разбойничать и от казни за свои преступления по 
крайней мере несколько времени укрываться может. Но как усмотренная им в одних 
мерзостная склонность ко всякому злодеянию, а в других простота далеко превзошли 
самое его ожидание и расположение, то и отважился он объявить себя под высоким 
уже названием в бозе почивающего государя императора Петра III, дабы, пользуясь 
простотою, умножать свою сволочь, нужную ему к разбойническим намерениям. Но 
первое покушение сего адского предприятия рушено было поимкою злодея Пугачева в 
Дворцовой волости, в селе Малыковке, не под названием еще покойного государя 
Петра III, ибо сие сведение до начальства тогда не дошло, а единственно в 
возмутительных словах; оттуда привезен он был в Симбирск, и потом в Казань. Не 
прекратилось тем зверское ухищрение сего злодея; душа его, расположенная к 
злости и измене, не ощущала страха божия, должного благоговения к законной 
монаршей власти, и доброжелательства к возлюбленному отечеству; и как самое 
первое свое преступление начал он укрывать побегом с Дона, а потом разными 
ухищрениями и злодеяниями, так и здесь не о раскаянии, но о том только помышлял, 
как бы из темницы уйти и наказания избегнуть; посему, подговоря караульного 
солдата, с помощью его бежал он из тюрьмы, и явился паки на Яике в половине 
августа прошлого 1773 года, будучи укрываем на хуторах сказанных кроющихся от 
наказния Яицких казаков; и чем больше опасался сыска и казни, тем скорее уже 
спешил объявить себя государем, и умножить число своих сообщников, и тем 
свирепее пускался в такие предприятия, успехом коих чаял сообщников своих, к 
злодеянию склонных, ободрить, а простаков самою дерзостию еще более привесть в 
ослепление. Таким образом предуспев собрать некоторое число содейственников 
богоненавистному предприятию своему, дерзнул обще с ними поднять оружие противу 
отечества. Первое стремление его было схв

атить и разорить Яицкой город, поелику мщение сообщников его на гибель собратий 
своих по причине вражды побуждало; а дабы высоким званием государя удобнее было 
обезоружить сердца, благоговением к священной власти наполненные, сей преступник 
богу и монархине и враг отечества, называя себя покойным государем Петром III, 
приступил к городу, и послал лже-составный манифест к коменданту, в оном 
находящемуся; но увидя, что предприятие его не имело удачи, миновав Яицкой 
город, пошел по линии к Оренбургу; высланная команда из города в погоню за 
бунтовщиками, была предательством некоторых из числа посланных злодеями 
захвачена. Варвар Пугачев над сими несчастными явил первый опыт своей лютости и 
тиранства, и предал мучительской казни вдруг 12 старшин Яицкого войска, 
непоколебимо пребывающих в верности ее императорскому величеству и отечеству 
даже до самой смерти. Приняв пищу злой душе своей сим убийством, начал 
простирать сей изверг и губитель Пугачев далее свои злодеяния. Не трудно было 
ему в обнаженных местах от войска, по причине славно-окончанной ныне Турецкой 
войны, умножать сонмище свое, и простирать успехи злых дел своих, которые, 
внушая мерзкой душе его отчасу дерзновеннейшие замыслы, попустили наконец его и 
на все покушения. Привлекая разными ухищрениями жителей в толпы свои, обольщал 
он слабомысленных людей несовместными обещаниями, а лютейшими варварствами 
приводил в страх и ужас тех, коих благоразумие обольщениям его верить не 
допускало: доказывает то, что посреди сих мест, в коих жителей он, толь хищно 
обольщая, развращал, ни о чем более не мыслил он, как о разорении и бедствии сих 
несчастных людей. Повсюду, где только сей предатель и злодей коснулся, следы 
варварства его остались. Опустошение многих жилищ каждое благое сердце приводит 
в содрогание, и кровь, багрившая землю и пролитая его мучительною рукою, дымится 
и вопиет на небеса об отмщении. Многочисленным злодействием сего изменника, 
врага и тирана означения вместить здесь невозможно; но, по собранным ведомостям, 
издавно будет особливое описание. Ко изъя

влению ж вообще мерзких действ его должно объявить, что по следствию дела, о нем 
произведенного, и самым признанием сего злодея оказалась толь неслыханная в 
человеческом роде лютость, что нет единого зла и такого ужасного варварства, 
которого бы гнусная душа его не произвела в действо, ибо забыв закон всемогущего 
господа и творца, явился он преступником пред самим богом; презрев присягу 
монаршей власти, сделался не только изменником, но, похитив имя монарха, стал 
возмутителем народа, и учинил себя виновником бедствия и губителем многих 
невинных людей; наруша обязательства пред отечеством, сделался врагом ему и 
злодеем; а разрушив все права естественные пред человеческим родом, явил себя 
врагом всему человеческому роду; словом, разорял он храмы божии, разрушал святые 
алтари и жертвенники, расхищал сосуды и все утвари церковные, и поругал святые 
иконы, не ощущая в душе своей ни мало не токмо священного благоговения к таковым 
вещам, где жертва приносится всевышнему создателю, искупившему спасение наше 
кровию спасителя Христа, но ниже содрогания; однако не столь странно, что 
злодей, сперва от страха казни в большие злодеяния пустившийся, а потом во оных 
человечество забывший и в лютого зверя превратившийся, не содрогался о своих 
деяниях, кои почитал к сохранению своему нужными, как то непостижимо, что 
единожды прельщенные им безумцы и простаки не могли в прилепившейся и к ним 
возмутительной заразе видеть, что злодей не ищет более как токмо время ожидающей 
его казни продлить; ибо где он ни проходил, там не оставил иных следов, как 
токмо бесчеловечия, и сколько раз ни отваживался стать на сражение с верными ее 
императорского величества войсками, всегда следующую за ним ослепленную чернь 
отдав на поражение, сам с малым числом единомышленников тотчас убегал искать 
себе спасения и новых простаков на такую же жертву; грады, заводы и селения для 
того только и брал, чтоб предавать огню и грабительству; всех вышней степени 
людей истреблял, не разбирая ни пола, ни возраста, не для того, чтоб та жертва 
была ему милее, но для то

го, что опасался, дабы просвещеннейшие люди следующих за ним в пагубу слепцов не 
просветили. Ныне, лишась всех способов и надежды к побегу и новым злодеяниям, 
признался во всем том с истинным, буде токмо может в его душе быть, раскаянием, 
как пред Следственною комиссиею, так и в полном собрании Правительствующего 
сената, членов Святейшего синода и приглашенных особ. То же самое учинили и все 
сообщники его как пред Комиссиею, так и пред отряженными для того от всего 
собрания членами. Сей злодей пред полным собранием объявил, что он подлинно 
донской казак Зимовейской станицы Емельян Иванов сын Пугачев, и каялся во всех 
сказанных важных винах своих и во всех преступлениях и злодействах, заклинаясь, 
что открыл он вс° то, чем гнусное сердце его было заражено, и ныне очищает душу 
свою совершенным покаянием пред богом и ее императорским величеством и пред всем 
родом человеческим во всех содеянных им беззакониях. К сообщникам же сего 
изверга и бунтовщика, о коих в следствии означено, отряжена была из собрания 
депутация, а именно: Святейшего синода член Иоанн, архимандрит новоспасский, 
тайный советник и сенатор Маслов, генерал-поручик Мартынов, и сенатский обер-
прокурор князь Волконский, дабы, увещевая сих преступников и злодеев, равно 
вопросили, не имеют ли они еще чего показать и чистое ль покаяние принося 
объявили все свои злодеяния? Исполнив порученное дело, сказанная депутация 
собранию донесла, что все преступники и способники злодейские признавались во 
всем, что по делу в следствии означено, и утвердились на прежних показаниях. Вс° 
сие соверша, уполномоченное собрание, приступив к положению сентенции, слушало в 
начале выбранные из священного писания приличные к тому законы и потом 
гражданских законов положения; а именно: в книге Премудрости Соломона написано, 
гл. 6, ст. 1 и 3: царем держава дана есть от господа и сила от вышнего; в 
евангелии от Матфея, гл. 22, ст. 21, и Марка гл. 12, ст. 17: Воздадите убо 
кесарева кесареви и божия богови; в 1 послании первоверховного апостола Петра, 
гл. 1, ст. 18 и 19: бога бойтеся,

 царя чтите, рабы повинуйтеся во всяком страсе владыкам не токмо благим и 
кротким, но и строптивым; также к Римляном, гл. 13: всяка душа властем 
предержащим да повинуется, несть бо власть, аще не от бога; сущие же власти от 
бога учинены суть, тем же противляяйся власти, божию повелению противляется, 
противляющий же себе грех приемлет; книги 4 моисеевой Числ, гл. 16: по 
соизволению божию восставших и бунтующих противу возлюбленных богом Моисея и 
Аарона сонм израильтян пожре земля; - евангелия от Иоанна гл. 19, ст. 12: всяк, 
иже себе царя творяй, противится богу; - в законе, богом данном Моисею от 2 
закона число 5: да не умрут отцы за сыны, ни сынове да не умрут за отцы, но 
каждый за свой грех да умрет; 4 книги моисеевой Числ, гл. 17, ст. 13: всяк 
прикасаяся к скинии свидения господней умирает. - В законах гражданских: в 
Уложении, гл. 2, в статьях: 1-й: будет кто каким умышлением учнет мыслить на 
государское здоровье злое дело, и про то его злое умышленье кто известит, и по 
тому извету про то его злое умышленье сыщется до-пряма, что он на царское 
величество злое дело мыслил и делать хотел, и такого по сыску казнить смертию. 
Во 2-й: также будет кто при державе царского величества, хотя Московским 
государством завладеть и государем быть, и для того своего злого умышления 
начнет рать сбирать, или кто царского величества с недруги учнет дружиться и 
советными грамотами ссылаться и помощь им всячески чинить, чтобы тем государевым 
недругам по его ссылке Московским государством завладеть, или какое дурно 
учинить, и про то на него кто известит, и по тому извету сыщется про тое его 
измену допряма: и такого изменника по тому же казнить смертию. В 18-й: кто 
Московского государства всяких чинов люди сведают, или услышат на царское 
величество в каких людех скоп и заговор, или иный какий злой умысл: и им про то 
извещати государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея России, или его 
государевым боярам и ближним людям, или в городах воеводам и приказным людем. В 
21-й: а кто учнет к царскому величеству или на его государевы

х бояр и окольничих и думных людей, и в городах и в полках на воевод и приказных 
людей, или на какого-нибудь приходити скопом и заговором, и учнут кого грабити 
или побивати: и тех людей, кто так учинит, за то по тому же казнить смертию без 
всякия пощады. Гл. 21-й, в статьях: в 14-й: церковных татей казнить смертию без 
всякого милосердия, а животы их отдавать в церковные татьбы; - в 18 и 21-й: 
разбойников, которые пожгли дворы или хлеб, казнить смертию. В Воинском 
артикуле, гл. 3 артик. 19-м: если кто подданный войско вооружит, или оружие 
предприимет противу его величества, или умышлять будет помянутое величество 
полонить, или убить, или учинить ему какое насильство, тогда имеют тот и все 
оные, которые в том вспомогали, или совет свой подавали, яко оскорбители 
величества, четвертованы быть и их пожитки забраны; - 101 артикула в толковании: 
коль более чина и состояния преступитель есть, толь жесточае оный и накажется; 
ибо оный долженствует другим добрый приклад подавать и собою оказать, что оные 
чинить имеют. - Гл. 17, арт. 137-й: всякий бунт, возмущение и упрямство без 
всякой милости имеет быть виселицею наказано. Арт. 178: кто город, село и 
деревню, или церкви, школы, шпитали и мельницы зажжет, печи или некоторые дворы 
сломает, також крестьянскую рухлядь или прочее что потратит: оный купно с теми, 
которые помогали, яко зажигатель и преступитель Уложения, смертию имеет быть 
казнен и сожжен. В Морском уставе, книга 5, гл. 1, арт. 1: если кто против 
персоны его величества какое зло умышлять будет, тот и все оные, которые в том 
вспомогали или совет свой подавали, или ведая не известили, яко изменники 
четвертованы будут, и их пожитки движимые и недвижимые взяты будут. Гл. 7, арт. 
124: кто церкви или иные святые места покрадет, или у оных что насильно отоймет: 
оный имеет быть лишен живота, и тело его на колесо положено. Гл. 12, арт. 85: 
кто уведает, что един или многие нечто вредительное учинить намерены, или имеет 
ведомость о шпионах, или иных подозрительных людях, во флоте обретающихся, и о 
том в удобное время не объ

явит: тот имеет быть живота лишен. Гл. 13, арт. 92: ни кто б ниже словом или 
делом, или письмами, сам собою, или чрез других к бунту и возмущению, или иное 
что учинить причины не дал, из чего бы мог бунт или измена произойти; ежели кто 
против сего поступит, тот живота лишится. Гл. 18, арт. 132: кто лживую присягу 
учинит, и в том явственным свидетельством обличен будет: оный с наказанием, 
вырезав ноздри, послан будет на галеру вечно.
    По выслушании всего вышеозначенного, когда воображается в уме вс° 
происхождение и сплетение сего богомерзкого дела, то колико представляется 
предметов и человечество оскорбляющих, и в то же время самого важного и зрелого 
размышления требующих: во-первых, поражается сердце ужасом, как человек, в одно 
преступление впадший и наказания избегнуть ищущий, зло злом закрывая, мог 
наконец до толиких злодеяний и толикия дерзости дойти, что похитить священное 
имя монарха и дать оное даже и гнусной его наложнице. Крайнее потом предлежит 
сетование и соболезнование, видя, что едва злодей несколькими казаками, также 
как и он, от наказания укрывающимися, признан под именем покойного государя 
императора Петра III, великое число безумцев и простяков следуют оным слепо, яко 
овцы заколения. Разрушенные храмы божии требуют возобновления; разоренные или в 
пепел обращенные грады и селения взыскуют человеколюбивой помощи; опечаленные 
старики и сирые младенцы утешения и призрения, а безумцы и суеверы просвещения. 
Наконец не меньше всего праведно-огорченные дворяне за многие предательства на 
своих крестьян взыскуют достаточного им усмирения; а сии слепцы и Пугачевым и 
своим расстроением в разорение и нищету приведенные, и то страхом, то бедностию 
терзаемые, впадают в отчаяние: почему и надлежало бы, во-первых, злодеев предать 
лютейшим мукам и казням; но сверх того, что главное преступление, а именно: 
оскорбление величества, оставляет ее императорское величество, яко суще 
человеколюбивая монархиня и матерью отечества своего и подданных никогда быть не 
престающая, - нет ни мук, ни казней, как бы их ни увеличить, чтобы могли 
соразмерны быть толиким злодеяниям. Да большая часть из лютейших злодеев и 
приняли уже свое воздаяние, то на сражениях, то правосудием, на самых тех местах 
в действо произведенным. Надлежало бы тотчас стараться и о разогнании толь 
бедственной слепоты и невежества; но верить надобно, что постигнувшее их зло не 
токмо разженет много слепоты, да и самых буйственных в чувство и раскаяние 
приведет. Представляя вс° сие к об

щему всех верноподданных утешению, видим, что стараниями премудрыя монархини о 
воспитании, невежество уже повсеместно изчезает, а благонравие процветать будет. 
Надлежало бы обратить благоговейное попечение к воспостроению разоренных храмов 
божиих: но христолюбивая монархиня где не подает примеров ее благочестия? В 
пепел обращенные грады и селения ободрены примером уже многих других в лепоту 
облеченных градов; утешены и призрены не старики токмо и младенцы, но питаются 
теперь целые провинции на монаршем ее иждивении. Наконец уверено вс° собрание, 
что и погрешившие крестьяне сами чистосердечно раскаиваются, а просвещенные и 
благонравные люди ищут паче помощь подать бедности, нежели обременять оную. Сего 
ради собрание, находя дело в таких обстоятельствах, сообразуяся беспримерному ее 
императорского величества милосердию, зная ее сострадательное и человеколюбивое 
сердце, и наконец рассуждая, что закон и долг требуют правосудия, а не мщения, 
нигде по христианскому закону несовместного, единодушно приговорили и 
определили: за все учиненные злодеяния, бунтовщику и самозванцу Емельке 
Пугачеву, в силу прописанных божеских и гражданских законов, учинить смертную 
казнь, а именно: четвертовать, голову взоткнуть на кол, части тела разнести по 
четырем частям города и положить на колеса, а после на тех же местах сжечь. 
Главнейших его сообщников, способствующих в его злодеяниях: 1) яицкого казака 
Афанасья Перфильева, яко главнейшего любимца и содейственника во всех злых 
намерениях, предприятии и деле изверга и самозванца Пугачева, паче всех злостью 
и предательством своим достойного лютейшия казни, и которого дела во ужас 
каждого сердца привести могут, что сей злодей, будучи в Петербурге в то самое 
время, когда изверг и самозванец обнаружился под Оренбургом, сам добровольно 
предъявил себя начальству с таковым предложением, яко бы он, будучи побуждаем 
верностию к общей пользе и спокойствию, желал уговорить главнейших сообщников 
злодейских, Яицких казаков, к покорению законной власти, и привести злодея обще 
с ними с повинною. По се

му точно удостоверению и клятве отправлен он был к Оренбургу; но сожженная 
совесть сего злодея под покровом благонамерения алкала злобою: он приехав в сонм 
злодеев, представился к главному бунтовщику и самозванцу, в Берде тогда бывшему, 
и не только удержался от исполнения той услуги, которую исполнить он обещал и 
заклинался, но, чтоб уверить самозванца в верности, объявил ему откровенно вс° 
намерение свое, и соединясь предательскою совестию своею с мерзкою душою самого 
изверга, пребыл с того времени до самого конца непоколебим в усердии ко врагу 
отечества, был главнейшим соучастником зверских дел его, производил все 
мучительнейшие казни над теми несчастными людьми, которых бедственный жребий 
осуждал попасться в кровожаждущие руки злодеев, и наконец, когда злодейское 
скопище разрушено в последние под Черным Яром, и самые любимцы изверга Пугачева 
кинулись на Яицкую степь, и искав спасения, разбились на разные шайки, то казак 
Пустобаев увещевал товарищей своих явиться в Яицком городке с повинною; на что 
другие и согласились; но сей ненавистный предатель сказал, что он лучше желает 
живым быть зарыту в землю, нежели отдаться в руки ее императорского величества 
определенным начальствам; однако ж высланною командою пойман; в чем сам он 
предатель Перфильев пред судом обличен и винился; - четвертовать в Москве.
    2) Яицкому казаку Ивану Чике, он же и Зарубин, самоназвавшемуся графом 
Чернышевым, присному любимцу злодея Пугачева, и который при самом начале бунта 
злодея паче всех в самозванстве утвердил, многим другим соблазнительный пример 
подал и с крайним рачением укрыл его от поимки, когда за самозванцем выслана 
была из города сыскная команда, и потом по обнаружении злодея и самозванца 
Пугачева, был из главнейших его содейственников, начальствовал отдельною толпою, 
осаждал город Уфу, который храбро и достохвально едиными гражданами, 
усердствующими прямо в верности ее императорскому величеству, защищался; разорял 
многие в той провинции заводы и селения, похищал всякого рода имущества, и чинил 
многие смертоубийства верным рабам ее императорского величества. За нарушение 
данной пред всемогущим богом клятвы в верности ее императорскому величеству, за 
прилепление к бунтовщику и самозванцу, за исполнение мерзских дел его, за все 
разорения, похищения, и убийства - отсечь голову и взоткнуть ее на кол для 
всенародного зрелища, а труп его сжечь со эшафотом купно. И сию казнь совершить 
в Уфе, яко в главном из тех мест, где все его богомерзкие дела производимы были.
    3) Яицкого казака Максима Шигаева, оренбургского казачьего сотника Подурова 
и оренбургского неслужащего казака Василья Торнова, из которых первого, Шигаева, 
за то, что он, по слуху о самозванце, добровольно ездил к нему на умет, или 
постоялый двор, к Степану Оболяеву, отстоящему неподалеку от Яицкого города, 
совещевал в пользу обнаружения злодея и самозванца Пугачева, разглашал об нем в 
городе, и поелику смысл его привлекал вероятие простых людей, то произвел тем во 
многих к бунтовщику и самозванцу привязанность; а потом, когда уже злодей явно 
похитив имя покойного государя Петра III, приступил к Яицкому городу, то был он 
при нем из первых содейственников его. При обложении ж Оренбурга, во всякое 
время, когда сам главный злодей оттуда отлучался к Яицкому городу, оставлял его 
начальником бунтовщичьей толпы своей. А в сие ненавистное начальство производил 
он Шигаев многие злости: повесил посланного в Оренбург от генерал-маиора и 
кавалера князя Голицына лейб-гвардии конного полку рейтара с известием о его 
приближении единственно за сохраненную сказанным рейтаром истинную верность к ее 
императорскому величеству, законной своей государыне. - Второго, Подурова, яко 
сущего изменника, который не только предался сам злодею и самозванцу, но и писал 
многие развратительные в народе письма, увещевал верных ее императорскому 
величеству яицких казаков предаться к злодею и бунтовщику, называя его и уверяя 
других, яко бы он был истинный государь, и наконец писал угрозительные письма к 
оренбургскому губернатору, генерал-поручику и кавалеру Рейнсдорпу, к 
оренбургскому атаману Могутову и к верному старшине Яицкого войска Мартемьяну 
Бородину, которыми письмами сей изменник убежден и признался. - Третьего, 
Торнова, яко сущего злодея и губителя душ человеческих, разорившего Нагайбацкую 
крепость и некоторые жительства, и потом вторично прилепившегося к самозванцу: 
повесить в Москве всех их троих.
    4) Яицких казаков: Василья Плотникова, Дениса Караваева, Григорья 
Закладнова, мещерякского сотника Казнафера Усаева, и ржевского купца 
Долгополова, за то, что оные злодейские сообщники, Плотников и Караваев, при 
самом начале злодейского умысла, приезжали к пахатному солдату Абаляеву, где 
самозванец тогда находился, и условясь с ним о возмущении Яицких казаков, делали 
первые разглашения в народ, и Караваев рассказывал, яко бы видели на злодее 
царские знаки, так называя пятна, оставшиеся на теле злодея после болезни его 
под Бендерами. Приводя таким образом в соблазн простых людей, оные Караваев и 
Плотников, по слуху о самозванце, будучи взяты под караул, о нем не объявили. 
Закладнов был подобно первым из начальных разглашателей о злодее, и самый 
первый, пред кем злодей дерзнул назвать себя государем; Казнафер Усаев был 
двоекратно в толпе злодейской, в разные ездил места, для возмущения башкирцев, и 
находился при злодеях Белобородове и Чике, разные тиранства производивших. Он в 
первый раз захвачен верными войсками под предводительством полковника 
Михельсона, при разбитии злодейской шайки под городом Уфою, и отпущен с билетом 
на прежнее жительство; но не чувствуя оказанного ему милосердия, опять обратился 
к самозванцу, и привез к нему купца Долгополова. Ржевский же купец Долгополов, 
разными лжесоставленными вымыслами приводил простых и легкомысленных людей в 
вящшее ослепление, так, что и Казнафер Усаев, утвердясь больше на его уверениях, 
прилепился вторично к злодею. Всех пятерых высечь кнутом, поставить знаки, и 
вырвав ноздри, сослать на каторгу, и из них Долгополова, сверх того, содержать в 
оковах.
    5) Яицкого казака Ивана Почиталина, илецкого Максима Горшкова и яицкого же 
Илью Ульянова за то, что Почиталин и Горшков были производителями письменных дел 
при самозванце, составляли и подписывали его скверные листы, называя 
государевыми манифестами и указами, чрез что умножая разврат в простых людях, 
были виною их несчастия и пагубы. Ульянова, яко бывшего с ними всегда в 
злодейских шайках и производившего, равно как и они, убийства: всех троих высечь 
кнутом, и вырвав ноздри, сослать на каторгу.
    6) Яицких казаков: Тимофея Мясникова, Михайлу Кожевникова, Петра Кочурова, 
Петра Толкачева, Ивана Харчова, Тимофея Скачкова, Петра Горшенина, Панкрата 
Ягунова, пахатного солдата Степана Оболяева, и ссыльного крестьянина Афанасья 
Чулкова, яко бывших при самозванце, и способствовавших ему в лживых разглашениях 
и в составлении злодейских шаек, высечь кнутом, и вырвав ноздри, послать на 
поселение.
    7) Отставного гвардии фурьера Михайла Голева, саратовского купца Федора 
Кобякова и раскольника Пахомия, первых за прилепление к злодею и происходимые 
соблазны от их разглашений, а последнего за ложные показания, высечь кнутом, 
Голева и Пахомия в Москве, а Кобякова в Саратове; да саратовского ж купца 
Протопопова, за несохранение в нужном случае должной верности, высечь плетьми.
    8) Подпоручика Михаила Швановича, за учиненное им преступление, что он, 
будучи в толпе злодейской, забыв долг присяги, слепо повиновался самозванцовым 
приказам, предпочитая гнусную жизнь честной смерти, лишив чинов и дворянства, 
ошельмовать, переломя над ним шпагу. - Инвалидной команды прапорщика Ивана 
Юматова, за гнусную по чину офицерскому робость, при разорении города Петровска, 
хотя строжайшего достоин он наказания, но за старостию лет уменьшая оное, лишить 
его чинов. - Астраханского конного полку сотника и депутата Василья Горского, за 
легкомысленное прилепление к толпе злодейской, лишить депутатского достоинства и 
названия.
    9) Илецкого казака Ивана Творогова, да яицких Федора Чумакова, Василья 
Коновалова, Ивана Бурнова, Ивана Федулова, Петра Пустобаева, Козьму Кочурова, 
Якова Почиталина и Семена Шелудякова, в силу высочайшего ее императорского 
величества милостивого манифеста, от всякого наказания освободить: первых пять 
человек потому, что, вняв гласу и угрызению совести, и восчувствуя тяжесть 
беззаконий своих, не только пришли сами с повинною, но и виновника пагубы их, 
Пугачева, связав, предали себя и самого злодея и самозванца законной власти и 
правосудию; Пустобаева за то, что он отделившуюся шайку от самого злодея 
Пугачева склонил притти с повиновением, равномерно и Кочурова, еще прежде того 
времени явившегося с повинною; а последних двух за оказанные ими знаки верности, 
когда они были захвачены в толпу злодейскую и были подсылаемы от злодеев в 
Яицкий город, то они, приходя туда, хотя отстать от толпы опасались однако 
возвещали всегда о злодейских обстоятельствах и о приближении к крепости верных 
войск, и потом когда разрушена была злодейская толпа под Яицким городом, то сами 
они к военачальнику явились. И о сем высочайшем милосердии ее императорского 
величества и помиловании сделать им особое объявление чрез отряженного из 
собрания члена сего января 11 дня, при всенародном зрелище перед Грановитою 
Палатою, где и снять с них оковы.
    10) Отставного подпоручика Гринева, царицынского купца Василья Качалова, да 
брянского купца Петра Кожевникова, малороссиянина Осипа Коровку, донских казаков 
Лукьяна Худякова, Андрея Кузнецова, яицкого казака Ивана Пономарева, он же и 
Самодуров; раскольников Василья Щолокова, Ивана Седухина, крестьянина Василья 
Попова и Семена Филиппова, которые находились под караулом, будучи сначала 
подозреваемы в сообщении с злодеями, но по следствию оказались невинными, для 
чего их и освободить, и сверх того о награждении крестьянина Филиппова, яко 
доносителя в Малыковке о начальном прельщении злодея Пугачева, представить на 
рассмотрение Правительствующего сената. А понеже ни в каких преступлениях не 
участвовали обе жены самозванцевы, первая Софья, дочь донского казака Дмитрия 
Никифорова, вторая Устинья, дочь яицкого казака Петра Кузнецова, и малолетные от 
первой жены сын и две дочери, то без наказания отдалить их, куда благоволит 
Правительствующий сенат; равномерно же предоставляется к тому же рассмотрению 
назначение места и содержания осужденных на каторгу и на поселение.
    11) Как же не безъизвестно вышеозначенному собранию, что по определению 
Святейшего синода, не токмо бунтовщик и самозванец Емелька Пугачев, но и все его 
злодейские сообщники преданы вечному проклятию; то дабы осужденным сею 
сентенциею на смертную казнь, которые за клятвопреступление, ужасное варварство 
и злые дела свои подверглись душевне осужденному в тартаре мучению, не лишились 
при последнем конце своем законного покаяния во всех содеянных ими злодеяниях, 
предоставить преосвященному Самуилу, епископу Крутицкому, поступить в том по 
данному ему на сей случай наставлению от Святейшего синода.
    12) Определенную злодеям смертную казнь в Москве учинить на болоте, сего 
января 10 дня. К чему привесть и злодея Чику, назначенного на казнь в городе 
Уфе, и после здешней экзекуции того же часа отправить на казнь в назначенное ему 
место. И для того, как о публиковании сей сентенции, так и о сказуемом 
милосердии прощаемым и о надлежащих к тому приуготовлениях и нарядах послать из 
Сената, куда надлежит, указы. Заключена января 9 дня 1775 года.
    Учрежденному Собранию святейшего синода члены письменно объявили, что слушав 
в собрании следствие злодейских дел Емельки Пугачева и его сообщников, и видя 
собственное их во всем признание, согласуемся, что Пугачев с своими злодейскими 
сообщниками достойны жесточайшей казни; а следовательно, какая заключена будет 
сентенция, от оной не отрицаемся; но поелику мы духовного чина, то к подписанию 
сентенции приступить не можем.
    Под тем подписано тако:
        Самуил, епископ Крутицкий.
        Геннадий, епископ Суздальский.
        Иоанн, архимандрит Новоспасский.
        Андрей, протопоп гвардии Преображенской.

    Под сентенциею подписано тако:
        Князь Михайло Волконской.
         Михайло Измайлов.
         Иван Козлов.
         Лукьян Камынин.
         Всеволод Всеволожской.
         Петр Вырубов.
         Алексей Мельгунов.
         Князь Иван Вяземской.
         Дмитрий Волков.
         Михайло Маслов.
         Григорий Протасов.
         Александр Глебов.
         Граф Федор Остерман.
         Яков Протасов.
         Граф Валентин Мусин-Пушкин.
         Михайло Каменской.
         Иван Мелиссино.
         Павел Потемкин.
         Александр Самойлов.
         Матвей Мартынов.
         Александр Херасков.
         Иван Давыдов.
         Аким Апухтин.
         Михайло Лунин.
         Михайло Салтыков.
         Алексей Яковлев.
        Обер-секретарь Андреян Васильев.
        Секретарь Александр Храповицкой.

    Объявление прощаемым преступникам.
    По высочайшему ее императорского величества повелению, в полном собрании 
Правительствующего сената, обще с членами Святейшего синода, первых трех классов 
персонами и президентами коллегий, слушано произведенное следствие о бунтовщике, 
самозванце и государственном злодее Емельке Пугачеве и его сообщниках, и по силе 
священного писания и гражданских законов заключена сентенция, которая вчерашнего 
числа исполнена и осужденные злодеи иные должную казнь, а другие наказание 
получили. В числе сих преступников и соучастников в злодеяниях были и вы, здесь 
предстоящие, илецкий казак Иван Тварогов, да яицкие Федор Чумаков, Василий 
Коновалов, Иван Бурнов, Иван Федулов, Петр Пустобаев, Козьма Кочуров, Яков 
Почиталин и Семен Шелудяков: вообразя сие, не должны ли вы содрогаться от ужаса, 
и проклинать прошедшее свое заблуждение, влекущее вас в пагубу? Наистрожайшая 
смертная казнь предписывалась вам божественными и гражданскими законами и вечная 
мука по священному писанию. Но должны вы благодарить создателя и считать себя 
счастливыми, что находясь на краю пропасти, всевышняя десница отвратила от глаз 
ваших мрак ослепления, и вы, вняв гласу и угрызению совести и восчувствуя 
тяжесть беззаконий своих, пришли в раскаяние и сами явились с повинною; а Иван 
Тварогов, Федор Чумаков, Василий Коновалов, Иван Бурнов и Иван Федулов, не токмо 
себя самих, но и самого злодея Емельку Пугачева предали законной власти и 
правосудию. Таковое обращение к предписанной законами должности не могло бы 
уменьшить заслуженного вами наказания; ибо злодеяния ваши не токмо были 
совершены, но и превзошли меры доныне в свете известных. Нарушенное силою и 
пособием вашим законным властям повиновение требовало казни преступников. 
Обманом вашим приведенные в пагубу несчастные поселяне, страдая за вас, 
свидетельствовали о ваших злодеяниях. Разоренные и злобою вашею воспаленному 
огню преданные селения, города и святые храмы угрожали вас наижесточайшим 
истязанием; и среди сих ужасных развалин и опустошения, кровь неповинных, коею в 
варварстве своем вы обагрялись, во

зопияла на небо и молила отмщения. Могло ли после сих неистовств раскаяние ваше 
принято быть во уважение, да еще и в такое время, когда вс° ваше злодейское 
скопище, купно с вознесенным вами идолом верными ее императорского величества 
войсками было стеснено, разбито и яко прах рассеяно? Представьте сами себе, 
беспристрастно размышляя, можно ли отвсюду окруженных и лишенных способов к 
защищению, почесть по справедливости в раскаяние пришедшими, и добровольно себя 
предавшими? Конечно нет: а посему вс° вышесказанное свидетельствует 
неизобразуемое неистовство ваше, и куда ни обратишься, везде вам казнь 
предписывается. Во всем свете наказуется не токмо злодей и его сообщник, но и 
предприявший злой умысел, хотя и в действо оного не произвел; а о вас 
свидетельствуют пространные губернии, что вы не мыслию единою погрешили, но 
исполненным вами беззакониям нет числа. Исчислите сами вс°, вами содеянные, и 
сообразуяся оному, восчувствуйте, сколь велико, беспримерно, неслыханно и 
неизреченно милосердие всеавгустейшей самодержицы нашей, превосходящей всех 
смертных и единому богу в излиянии щедрот своих уподобляющейся! Всемилостивейшая 
государыня прощает вас! и ею уполномоченное собрание, чрез меня, своего сочлена, 
повелевает вам объявить, что вы, по силе высочайшего манифеста, изданного 29 
ноября 1773 года, освобождаетесь не токмо от смертныя казни, но и от всякого 
наказания. Да снимутся с вас оковы! Приобщитесь к верноподданным, впечатлейте 
сие милосердие в сердца ваши, внедрите потомкам своим, и пад пред всевышним 
господом богом, воссылайте моление за спасающую вас, его помазанницу. 
Благодарите искренно, и дарованною вам жизнию жертвуйте ей и отечеству, дабы 
достойно восприять имя ее верноподданных и истинных сынов отечества. Читано в 
престольном граде Москве, при всенародном зрелище, на Красном Крыльце, января 11 
дня 1775 года.


  11) Сенатский указ, б. ч. февраля 1775. О присылании из городовых канцелярий 
рапортов в Сенат о людях, прикосновенных к бунту Пугачева, с обыкновенною 
почтою, а не чрез нарочных гонцов.

    Правительствующему сенату, действительный тайный советник, генерал-прокурор 
и кавалер князь Александр Алексеевич Вяземский предлагал, что определением 
находившегося здесь 5-го Сената департамента назначено было всем Московской 
губернии городам, в случае, ежели где от злодея Пугачева явятся какие 
подозрительные люди, оных тотчас брать к рассмотрению в канцелярию, и в Сенат с 
нарочными рапортовать. А как теперь злодейская толпа уже истреблена, и 
следовательно в присылке с нарочными помянутых рапортов надобности уже нет, то в 
рассуждении напрасной для таких отправлений на прогоны издержки, не благоволит 
ли Правительствующий сенат городовым канцеляриям дать знать, чтоб они сии 
рапорты отправляли так. как и все другие представления сюда обыкновенно 
отправляются? Правительствующий сенат приказали: всем тем городовым канцеляриям, 
от которых находившимся здесь 5-м Сената департаментом требовалось присылки с 
нарочными рапортов о являющихся толпы злодея Пугачева подозрительных людях, 
предписать, что уже теперь по истреблении злодейских скопищев, и по приведении 
всех в должное повиновение, не настоит надобности отправлять сюда с показанными 
рапортами нарочных; и следовательно, если иногда бывшей злодейской толпы 
подозрительные люди и явятся, то могут канцелярии присылать об них в 
Правительствующий сенат уведомление чрез почту, или при оказиях так, как 
обыкновенно все другие представления отправляются.


  12) Высочайший рескрипт, данный на имя генерала графа Панина, от 9 августа 
1775 года, из села Царицына.

    Граф Петр Иванович! В настоящее время, когда уже исчезли все беспокойства 
внутренние, когда повсюду тишина восстановлена в полной мере, да и когда 
прощение обнародовано, я уверена, что вы чувствуете в себе душевное 
удовольствие, видя с сим купно окончание и той комиссии, в которой ваш 
самопроизвольный подвиг прославил вечно усердие ваше к отечеству, и о коем 
оказанную вам мою отличную признательность видела уже публика. Я сие вновь вам 
подтверждаю засвидетельствованием моего благодарения за ваши полезные труды, и 
увольняя вас ныне от комиссии успокоения внутренних возмущений, которые, богу 
благодарение! более не существуют, следственно и дела об оных прекращены; после 
чего остается вам теперь упомянутые дела отдать губернаторам, или которые куда 
надлежат, и быть впрочем благонадежным, что заслуги ваши не будут никогда 
забвенны, как и я не престану быть вам благосклонна.


II. РАПОРТ ГРАФА РУМЯНЦОВА В ВОЕННУЮ КОЛЛЕГИЮ, И ПИСЬМА НУРАЛИ-ХАНА, БИБИКОВА, 
ГРАФА ПАНИНА И ДЕРЖАВИНА.


  1) Рапорт графа Румянцова о генерал-поручике Суворове, отправленный в Военную 
коллегию, от 15 апреля 1774 года.

    В государственную Военную коллегию рапорт.

    Г. генерал-поручику и кавалеру Суворову по указу из Военной коллегии от 25 
марта под • 187 пущенному, а мною 13 сего месяца полученному, к вновь 
назначенной команде немедленно бы ехать я приказал, ежели бы он в пути, а хотя и 
на месте, но не на посту в лице неприятеля противу Силистрии находился, к 
которому он еще до получения о генералах произвождения мною определен и со 
вверенным ему корпусом как на сей город по усмотрению удобности поиск сделать, 
так и Гирсов оберегать поручено. В сем случае я не мог на оное поступить из 
уважения, что сия его отлучка подала б неприятелю подтверждения по делам 
оренбургским, кои они воображают себе быть для нас крайне опасными, нежели они 
суть, и может быть, как я вижу из публичных Ведомостей, вовсе исчезшие: а вместо 
его, к корпусу Оренбургскому, другого генерал-поручика из находящихся в России, 
к армии мне вверенной определенных, не соблаговолено ли будет отправить 
приказать?


  2) Перевод с татарского письма от киргиз-кайсакского Нурали-Хана, с человеком 
его Якишбаем присланного в Оренбург; 24 сентября 1773 года полученного.

    Высокоместному и высокопочтенному господину генерал-поручику, оренбургскому 
губернатору и кавалеру Ивану Андреевичу Рейнсдорпу.
    Объявляю на сих временах, что проявился здесь ее императорскому величеству 
изменник, и проговаривает заблудящие речи, что он якобы великий император Петр 
Федорович, и чтоб ему покорились, о чем ко мне двоекратно писал, из коих одно у 
коменданта в руках; токмо как не безъизвестно, реченному вору и изменнику 
несведующие прав и законов из Яикских казаков заблудящие поверя, ему сообщась, с 
ним вместе и окружа Яикской городок ездят; а я, услыша о том, по повелению 
тамошнего войска старшины Мартемьяна Бородина и подполковника Симонова приехать 
против Яикского городка к мосту, переговоря, сказал, что я искренне усердствую 
ее императорскому величеству, не приобщаясь к таким изменным речам, чтоб 
находящегося в Яикском городке главным повелителем реченного подполковника 
сообщась войском с означенными заблудящими сопротивляясь и учиня драку, кто 
употребляет такие речи, того поймать, общие старания прилагать, если они сами 
своею командою с ними управиться могут, то б оных разбойников поймали сами, а 
когда сил их к тому доставать не будет, то б повелели мне, чтоб я с своим 
народом вышед, учиня поиск, тех разбойников поймал; токмо когда реченные 
разбойники вскоре прижать их и изнурять не могут, в таком случае без позволения 
оренбургского губернатора за реку Яик переехать я не в состоянии, и ежели те 
плуты будут усиливаться, то по неволе, не дожидаясь из Оренбурга известия, 
принужден буду переехать. На что они подполковник и старшина сказали, что их 
сила, не заимствуя нашей достижет: что-де вы, приехав сюда, прожили на совете 
два дни и тем довольны. Почему я сие письмо при письме оного подполковника, с 
человеком его, к вам отправил; и так я, ожидая от вас известия, нахожусь, а при 
том советую, что мы, на степи находящиеся люди, не знаем, сей ездящий вор ли? 
или реченный государь сам? А для того, что он называется государем, послан был 
от меня под одним претекстом нарочный, который возвратясь объявил мне, что какой 
он человек, не знает и не опознал, токмо-де борода у него русая: однако из-за 
сего думал я, каким ни есть случа

ем поймать, только без вашего известия на то не поступил.
    Между тем еще объявляю, хотя я в нынешнем году с вами повидаясь, 
переговорить и был намерен, точию с за вышеписанными обстоятельствами, то мое 
желание не исполнилось; однако вашего высокопревосходительства по дружбе прошу, 
чтоб пребывающих здесь на степи легкомысленных киргизцев стараться в спокойствии 
содержать, ибо при приумножении таковых поступков может меня в чести и славе 
оставить для того, что Ягалбайлинского рода у Ишенбая в прошедшей зиме 
отогнанных башкирцами тысяч пятидесяти лошадей возвратить соизволите, а особливо 
в нашем народе именитый джагалбайлец Шагыр Батырев, меньшой брат именуемый 
Иштекбай Батырь находится там у вас, коего позвольте для меня удовольствовав, 
обратно отпустить, а при том того ж рода из ишантских лошадей отдав ему Ишасбаю 
половину, а другую реченному Иштекбаю, чтоб он их продал на деньги, ему ж 
Иштекбаю прикажите выбегших из орды нашей двух кизылбаш препоручить для того, 
что когда оные еганбайлинцы удовольствованы будут, весь народ наш благодарными 
останутся. Весьма б изрядно было, когда б оный Шагыр Батырь удовольствован был, 
за чтоб и я довольным себя препочел; хотя ж оный Шагыр по отдаленности меня 
кочует, только его отчужденным от меня не признавайте, коего благоволите для 
меня в чести содержать.
    Впрочем наивсегдашний доброжелатель ваш Нурали-Хан своеручно печать мою 
приложил (которая под оным чернильная и приложена).


  3) Письма А. И. Бибикова.

А. - К графу З. Г. Чернышеву, от 30 декабря 1773 года.

    Милостивый государь, граф Захар Григорьевич! Из донесения моего ее 
императорскому величеству, в. с. сведать изволите о всех здешних 
обстоятельствах, каковые мне при первом случае открылись: они столько дурны, что 
я довольно того описать не могу; умолчав многие мелочные известия, которые до 
меня дошли, из донесенных уже усмотрите, какою опасностию грозит всеобщее 
возмущение башкир, калмык и разных народов, обитающих в здешнем краю, а паче 
если и приписанные к заводам крестьяне к ним прилепятся, к чему уже в Пермской 
провинции и есть начало. - Коммуникация с Сибирью от опасности на волоску, да и 
самая Сибирь тому ж подвержена. Всего же более прилепление черни к самозванцу и 
его злодейской толпе. Одна надежда на войска, которых по умножающемуся 
злодейскому многолюдству, видится быть недостаточно, а паче в рассуждении 
обширности и расстояния сего краю мест.
    Толпу Пугачева я разбить не отчаяваюсь и с теми, кои теперь мне назначены, 
когда соберутся; но тушить везде пожар и останавливать злодейское стремление 
конечно конные войска в прибавок необходимы.
    В проезд мой через Москву генерал Берх меня уверял, что от 2-й армии 3 или 4 
полка конницы отделить можно без всякой для тамошней стороны опасности, за что 
он отвечает; но откуда б то ни было, а умножить необходимо надлежит. Войдите в 
сие дело, в. с. Вы увидите, что я говорю вам истину.
    На здешние гарнизоны и другие команды никакого счету делать не извольте: 
они, с их офицерами, так скаредны, что и башкирцам сопротивляться не могут. 
Печальные опыты с Чернышевым и маиором Заевым вам доказывают, да и здесь уже по 
всем рапортам я увидел, что они, расставленные от Фреймана и от губернатора по 
постам, бегают с одного места в другое при малейшей тревоге.
    Благодарю всепокорнейше в. с. за почтеннейшее письмо от 21 декабря и за 
преподанный мне совет к доставлению Оренбургу и Яицкому городку провианту от 
Симбирска и Самары посредством команды генерал-маиора Мансурова. Первая моя 
теперь о том настоит и забота, чтоб доставить сим утесненным и крайнему бедствию 
от недостатка пропитания подверженным местам. Но как еще и легкие команды только 
две, а именно 22 и 24 прибыли, а о других двух, где находятся, и слуху нет, тож 
и о генерал-маиоре Мансурове ничего не знаю, да хоть бы они и все соединены 
были, опасаюсь я отважить сей конвой, под прикрытием сих одних полевых команд, 
дабы паки не были они жертвою злодейскою. Но сие с надежною силою исполнить 
должно, что я при первом случае и предприму и первым своим попечением конечно 
поставляю. А между тем провиант в Симбирске заготовлять велел; прибывшие же две 
легкие команды послал я на выгнание злодеев из города Самары, которую они злодеи 
24-го заняли; а теперь ожидаю рапорта.
    Прежде доставленных сюда для вооружения здешних команд и поселян 2000 ружей 
недостаточно: для того в. с. покорнейше прошу, как скоро возможно, дать 
повеление о отправлении сюда на всякой случай 2000 ружей, 1000 карабин и 1000 
пар пистолетов. - Кажется неминуемо здешних поселян вооружить, обнадежась прежде 
в их твердости.
    О сем писал я к е. с. князю Михайлу Никитичу с прибавлением о саблях, седлах 
и уздах, ибо в коннице большая нужда (своеручно).
    Сволочь Пугачева злодейской толпы конечно порядочного вооружения, ниже строю 
иметь не может, кроме свойственных таковым бродягам буйности и колобродства; но 
их более шести тысяч по всем известиям считать должно, а считая ныне воров 
башкирцев, число крайне быть должно велико. - Не считаю я трудности, м. г., 
разбить сию кучу; но собрать войска, запастись не только провиантом и фуражем, 
но и дровами, проходить в настоящее время степные и пустые места с корпусом, 
суть наиглавнейшие трудности; а между тем отражать во всех концах убивства и 
разорения и удерживать от заразы преклонных от страху и прельщения простых 
обывателей.
    Со всем тем отвечаю вам за себя, что я вс° исполню, что только в моей будет 
возможности, и остаюсь навсегда, с особым высокопочитанием и проч.
    P. S. (Собственноручно.) Сейчас получил рапорт от генерал-маиора Мансурова, 
что, по приключившейся ему горячке, пролежал он без памяти 7 дней. Теперь он 
здоров; настиг 23 и 25 полевые команды, и с ними соединясь, следует к Симбирску, 
но только от него еще в 400 верстах, в деревне Миндани.

Б. - К нему же, из Казани, от 17 января 1774.

    Милостивый государь, граф Захар Григорьевич! Сославшись на донесения ее 
императорскому величеству, за излишнее почитаю повторить вашему сиятельству 
описание о здешнем дурне, да только то промолвить осмеливаюсь, что если Оренбург 
имеет пропитание, то надеюсь его спасти, а сим уповаю и главную всему злу 
преломлю преграду; но маршем поспешить великие настоят трудности, потому что 
число подвод для подвозу пропитания на корпус и для способствования городу 
выходит большое по дальнему и степному положению, - а притом рассеявшуюся 
сволочь сперва прогнать и землю очистить надобно, ибо сей саранчи столь много, 
что около постов Фреймановских проходу нет, и на нас лезут; - конвоирование 
великова подвозу требует по степным местам людей; без прикрытия ж и саму Казань 
со стороны Башкирии оставить нельзя. Время час-от-часу становится драгоценно; а 
полк карабинерный только сегодня сюда вступил, и лошади в дурном состоянии. На 
гарнизонные команды ничего считать нельзя, что уже я и испытанием знаю. Сия 
негодница довольна, что их не трогают, и до первой деревни дошедши, остановясь, 
присылает рапорты, что окружены, и далее итти нельзя. Нужно было несколько раз 
посылать им на выручку. Они ободрили и злодеев, что осмелились в самые им лезть 
глаза.
    Вот, м. г., положение, в котором я себя вижу. Не можно более претерпевать 
прискорбия от досады, сожаления и получаемых ежедневно слухов. Один всевышний 
может обратить вс° в лучшее и помочь мне в сих крайностях. Сказав сие, с 
истинным высокопочитанием всегда останусь и проч.
    P. S. (Собственноручно).  При сем отправленный курьер привез ко мне 
высочайший ее императорского величества рескрипт от 10 числа января, 
препровождаемый с письмом в. с. Я предоставя впредь о том с первым отправлением 
доносить, теперь только о получении его уведомляю.
    Сейчас получил рапорт от генерал-маиора Фреймана, что высланный для поиску 
над злодеями Томского полка капитан Фатеев при деревне Кувицкой и... разбил 
многочисленную сволочь, побив на месте и в преследовании великое число, способом 
посаженных на обывательских лошадей гренадер и бегающих на лыжах солдат, отбив 4 
пушки. 20 человек взял в полон.

В. - К нему же, из Казани, от 24 января 1774.
    Милостивый государь, граф Захар Григорьевич! Из донесения моего к ее 
императорскому величеству увидеть изволите, что войска, прибывшие сюда, 
действовать начали, и полковник Бибиков с деташементом своим, состоящим в 
четырех ротах пехоты и трех рот гусар, разбил злодейскую сволочь, не потеряв ни 
одного человека, город Заинск освободил от злодеев. Надеюсь очистить сей угол; 
но прискорбные вести получаю со стороны Сибирской: господин Калонг, не находя 
средства не только сделать транспорт провианту и фуражу в Оренбург, но и сам 
итти опасается, написав премножество затруднений. Советует он мне сей транспорт 
сделать. Я и без того все способы к тому употребляю, да время проходит, а оно 
драгоценно. Я писал к нему, чтоб он по крайней мере хотя в Башкирию сделал 
диверсию в то время, как я к Оренбургу подвинусь в исходе нынешнего месяца или в 
начале февраля.
    Екатеринбург в опасности от внутренних предательств и измены. О Кунгуре 
слуху после 10 числа нет. Зло распространяется весьма далеко. Позвольте и теперь 
мне в. с. повторить: не неприятель опасен, какое бы множество его ни было, но 
народное колебание, дух бунта и смятение. Тушить оное, кроме войск, в скорости 
не видно еще теперь способов, а могут ли на такой обширности войски поспевать и 
делиться, без моего объяснения представить можете. Спешу и все силы употребляю 
запасать провиант и фураж, тож и подводы к подвозу за войсками. Но сами 
представить легко можете, коликим затруднениям по нынешнему времени вс° сие 
подвержено, и тем паче, что внутрь и вне злодейство, предательство и 
непослушание от жителей. Не очистя саранчу злую, вперед шагу подасться нельзя. В 
том теперь и упражняюсь, а войски подаются вперед. Жду с нетерпением Чугуевского 
казачьего полку, о котором слышу, что уже в Москву пришел. Вот, м. г., вс° то, 
что я теперь донесть вам могу; а заключу истинным моим высокопочитанием, и проч. 
(Собственноручно.)
    Р. S. Приложенную реляцию покорнейше прошу ее величеству поднесть.

Г. - К Д. И. фон-Визину, из Казани от 29 января 1774 года.
    Благодарю тебя, мой любезный Денис Иванович, за дружеское и приятнейшее 
письмо от 16 января и за все сделанные вами уведомления. Лестно слышать 
полагаемую от всех на меня надежду в успехе моего нынешнего дела. Отвечаю за 
себя, что употреблю все способы, и забочусь ежечасно, чтоб истребить на толиком 
пространстве разлившийся дух мятежа и бунта. Бить мы везде начали злодеев, да 
только сей саранчи умножилось до невероятного числа. Побить их не отчаяваюсь, да 
успокоить почти всеобщего черни волнения великие предстоят трудности. Более ж 
всего неудобным делает то великая обширность сего зла. Но буди воля господня! 
делаю и буду делать что могу. Неужели-то проклятая сволочь не образумится? Ведь 
не Пугачев важен, да важно всеобщее негодование. А Пугачев чучела, которою воры 
Яицкие казаки играют. Уведомляй, мой друг, сколь можно чаще о делах внешних. 
Неужели и теперь о мире не думаете? Эй пора, право, пора! Газеты я получил; 
надеюсь, что по твоей дружбе и впредь получать буду.  J'avais diaboliquement 
peur de mes soldats, qu'ils ne fassent pas comme ceux de garnison de mettre les 
armes bas vis-а-vis des rebelles. Mais non, ils les battent comme il faut, et 
les traitent en rebelles. Ceci me donne du courage.  Да то беда, как нарочно вс° 
противу нас: и снега и мятели, и бездорожица. Но вс° однако же одолевать будем. 
Прости, мой друг; будь уверен, что я тебя сердцем и душою люблю.
    Напомни, мой друг, графу Никите Ивановичу о бароне Аше. Он обещался ему по 
крайней мере хотя для сейма что ни есть исходатайствовать. Ты меня очень 
одолжишь, ежели сему честному человеку поможешь.


  4) Письма графа П. И. Панина.

А. - Гвардии капитану А. П. Галахову, из Пензы от 14 сентября 1774.
    Высокоблагородный и высокопочтенный, лейб-гвардии капитан!

    Государь мой! На рапорт от вашего высокоблагородия, с сим вручителем ко 
удовольствию моему полученный, нахожу вам ответствовать:
    К принятым вами мерам и к сделанному распоряжению я ничего присовокупить не 
имею, как оные и мне собственно, по соображению всех обстоятельств, за 
удобнейшие представляются, потому особливо, что порученного вам дела, без отваги 
ничего произвести с успехом никак нельзя, а тут не отважено ничего иного, кроме 
такого числа денег, которые по общему делу иным не может поставлено быть, как 
безделицею; впрочем же противу дальнейшего требуется одной предосторожности, 
коей мы постараемся и не упустить. В том намерении приказал я уже сегодня отсель 
выступя, итти под точное ваше начальство в Сызрань, одному эскадрону драгун, да 
и я, выступя отсель не помешкав, возьму свою позицию по берегу реки Волги, 
примкнув к Сызрани; одно только мне остается приметить, и лежит на моем сердце, 
чтоб не сделал утечки (ежели полагаемая нами на известного человека верность нас 
обманет) открывшийся вам житель царицынской. Не лучше ли и не можно ли вам кого-
нибудь из своих подчиненных верного, спрепровадить туда под некоторым предлогом, 
делать скрытное над оным надзирание? Что вы по сему предпримете, а и впрочем 
какие происхождения у вас изъявляться будут, стану я ожидать от вашего 
высокоблагородия себе уведомления, прибыв скоро к берегу реки Волги, на 
предприемлемую мною позицию; а везде и всегда останусь с почтением и усердием
  вашего высокоблагородия и проч.

Б. - К нему же, из Пензы, от 19 сентября 1774.
    Государь мой, Александр Павлыч! Вручитель сего, господин маиор Рунич, 
приехал ко мне с словесными от вас представлениями, на которые я иного и лучшего 
вам, государь мой, сказать и присоветовать не могу, как во-первых похваляю, что 
по сведении вашем о поимке государственного злодея, послали вы тотчас 
отъискивать отправившегося от вас, с тем намерением известного комиссионера. 
Новое счастие будет, если возвратим еще и употребленные с оным казенные деньги; 
да чего уже ожидать не возможно от благословляющей так ощутительно десницы 
вышней все деяния во благое нашей всемилостивейшей государыни?
    Мне мнится, что вам, государь мой, в теперешнем случае лучше всего 
перенестись к свиданию со мною в Симбирск, куда уже я дни чрез два отсель прямо 
следовать буду.
    Касательно до царицынского жителя, вам известного сообщника бунтовщику, - то 
я сколь скоро получил известие о поимке злодея, тотчас послал туда повеление, 
оного сообщника, взяв под крепкий караул, прислать ко мне, да и эскадрону 
драгунскому, отправленному к вам в Сызрань, а остановленному на дороге сим 
господином маиором, дал повеление с ним же маршировать в другое место, где, по 
теперешнему положению земля, удобнее и безубыточнее было прокормить войски.
    Впрочем, я есмь всегда с почтением и проч.
    Рукою гр. Панина приписано:
    P. S. Рекомендую, имеющуюся при вас денежную наличную сумму привезти ко мне 
в Симбирск.


  5) Письма лейб-гвардии поручика Державина полковнику Бошняку.

А. - Из Саратова, от 30 июля 1774 года.
    Высокоблагородному и высокопочтенному г. города Саратова коменданту и 
правящему в оном городе воеводскую должность.
    Милостивый государь мой! Когда вам его превосходительство г. астраханский 
губернатор П. Н. Кречетников, отъезжая отсюда, не дал знать, с чем я прислан в 
страну сию, то через сие имею честь вашему высокоблагородию сказать, что я 
прислан сюда от его высокопревосходительства покойного г. генерал-аншефа и 
кавалера А. И. Бибикова, в следствие именного ее императорского величества 
высочайшего повеления по секретной комиссии, и предписано по моим требованиям 
исполнять вс°; а как по обстоятельствам известного бунтовщика Пугачева, сего 
месяца 16 числа приехал я в Саратов, и требовал, чтоб в сем городе была от оного 
злодея взята предосторожность, вследствие чего 24 числа, при общем собрании 
нашем в Конторе опекунства иностранных и сделано определение, по которому все, 
согласясь, и подписались, чтоб около магазинов и в месте найденном за способное 
его высокородием г. статским советником М. М. Лодыженским, яко служащим штаб-
офицером в Инженерном корпусе, сделать для защищения людей и казенного имущества 
полевое укрепление и прочие готовности, что в том определении именно значит, 
которое определение при рапорте моем послано уже главнокомандующим куда 
надлежит, да и чаять должно было, что вс° в вышеупомянутом определении 
написанное уже исполнено. А как сего 30 числа прибыв я паки в Саратов не только 
по тому определению какую готовность нашел, но ниже какой не принято 
предосторожности; а как из рапорта вашего Конторе опекунства иностранных 29 
числа вижу я, что вы от своего определения отступились, и ретраншамента, 
прожектированного его высокородием статским советником М. М. Лодыженским, делать 
не хотите, но желаете, пропустя столь долгое время, не зная совсем правил 
военной архитектуры, делать около почтового жительства города Саратова вал, не 
рассудя ниже места способности лежащего под высокою горою, отрезанного от воды и 
столь обширного, что ниже 3,000 регулярного войска и великою артиллерией 
защищать невозможно, приемля только в непреклонное себе правило, что вы, яко 
комендант города, и в нем церквей божиих покинуть не м

ожете: то на сие, окроме всех гг. штаб и обер-офицеров, находящихся здесь, 
согласных со мною, объяснить вам имею, что комендант вверенной себе крепости 
никак до конца жизни своей покинуть не должен, тогда, когда уже он имеет ее 
укрепленною и довольною людьми и потребностьми к защищению оной; а ежели всего 
оного не имеет, так как теперь и сожженный город Саратов, имеющий единственное 
наименование города, то должен находить способы, чтоб укрепиться в пристойном по 
правилам военной архитектуры месте, и в нем иметь от неприятеля оборону. Мы же, 
как в вышеупомянутом определении согласились, чтоб малое число оставить для 
защищения в ретраншаменте, а с прочими силами итти на-встречу злодею, то чем вы 
свой обширный вал, выходя на-встречу злодею, защищать будете? Это никому 
непонятно. Да и какое вы, не зная инженерного искусства, лучше укрепление 
сделать хотите, то также всем благоразумным неизвестно. Церкви же божии защитить 
конечно должно; но как церковь не что иное есть, как собрание людей правоверных, 
следовательно, ежели вы благоразумно защитите оных, то в них защитите и церковь, 
а утвари оных церквей в том ретраншаменте поместить можете. На сие на вс° прошу 
ваше высокоблагородие скорейше мне дать ответ, для донесения его 
превосходительству, г. генерал-маиору и кавалеру П. С. Потемкину, яко 
непосредственному начальнику высочайшей ее величества власти, присланному ныне 
по комиссии бунтовщика Пугачева именным ее императорского величества высочайшим 
повелением. Мы же, находящиеся здесь штаб- и обер-офицеры, приемлем всю тягость 
законов на себя, что вы оставите свой пустой, обширный и укреплению неспособный 
лоскут земли, именуемой вами крепостию Саратовской, и за лучшее почтете едиными 
силами и нераздельно сделать нам вышеозначенный ретраншамент, так и поражать 
злодеев, приказав ныне же всему вами собранному народу делать прожектированное 
г. статским советником Лодыженским укрепление, в чем во всем при вас же и купцы 
здешнего города давно уже согласились.

Б. - Из Саратова, от 3 августа 1774 года.
    Г. полковнику и саратовскому коменданту, лейб-гвардии от поручика и 
комиссионера Державина.

           Сообщение.

    Сего августа 3-го сообщение ваше получил и при нем с ордеру его 
превосходительства П. Н. Кречетникова к вам копию. На сие вашему 
высокоблагородию сказать имею, что его превосходительство г. генерал-маиор и 
кавалер то преминовать изволил, что ему его высокопревосходительство покойный г. 
генерал-аншеф и кавалер А. И. Бибиков обо мне сообщить изволил. Ему написано 
было, что в следствие именного ее императорского величества повеления, я послан 
в сию область, и предписано ему было во всех моих просьбах вспомоществовать. Но 
как его превосходительству о существе всей моей комиссии и ее потребностях знать 
не дано, но река Иргиз не есть единственный мой пост, и что не по пустому 
требовал я в бытность его превосходительства в Саратове от Конторы опекунства 
иностранных команду, то апробовано от высших моих начальников, мне с похвалою. 
Сей мой отзыв, в самом его оригинале, его превосходительству поднесть можете.


III. СКАЗАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ.


  1) Осада Оренбурга (Летопись Рычкова).

Часть I. - В которой краткое известие о начале Яицких казаков, о их умножении, 
раздорах и смятениях, между коих вкрался и пристал к ним самозванец Пугачев, 
произвел бунт и все свои злодейства.

    1) Что войско Яицкое начало свое имеет от небольшой артели беглых донских 
казаков, устремившихся к Каспийскому морю единственно для разбоев и грабежей, 
тогда как еще около сих мест кочевали татары так называемой Золотой Орды (то 
есть в конце XIV, или в начале XV столетия) и что оная разбойничья артель 
умножилась оттуда ж и из великороссийских мест беглыми людьми, об оном показано 
уже в описании Оренбургской губернии (в Топографии Оренбургской, часть 2, 
страница 62 и следующие).
    2) Течение реки Яика, впадающей в Каспийское море, отделенное от внутренних 
российских городов не малым степным и пустым расстоянием; лесные места, по Яику 
тогда бывшие, и положение их казачьих разных станиц и усадьб после того, как они 
помянутую Орду из сих мест вытеснили к таковым беглых людей сборищам к 
промыслам, особливо ж к укрывательству от бывших над ними поисков и поимки их 
всегда и столь было им способно, что в последующие времена скопище сих беглецов 
до такого усильства и своевольства дошло, что наконец уменьшению и понижению их 
причиною было не что больше, как их же собственные раздоры и междоусобия, о чем 
ниже сего значится.
    3) История народов многие примеры представляет и дает нам знать, что от 
слабостей и невежества начальников происходят часто неустройства, смятения и 
гибель не только таких малых обществ, каково было и ныне еще есть Яицкое, но и 
больших городов, а иногда и целых областей; слабости, раздоры и междоусобия 
старшин, сколько известно мне по их прежним делам, издавна уже были, и я 
довольно еще помню приезд в город Самару яицкого войскового атамана Григорья 
Меркурьева и тамошнего ж войскового старшины Ивана Логинова, бывший при самом 
начале Оренбургской экспедиции. Сии оба, имея так как врожденную и непримиримую 
злобу, во всю свою жизнь один на другого в доносительствах упражнялись; а от 
того и в войске Яицком произошли две сильные партии, да и назывались одна 
Атаманскою, а другая Логиновою. Я довольно еще помню, как жизнь и дела, так и 
кончину обоих помянутых старшин; но в подробности входить здесь нет потребности: 
довольно сего, когда сказано будет, что сии партии или раздоры, а, особливо 
сторона. Логинова, время от времени умножаясь, оренбургским главным командирам 
доносами своими, а между тем часто и ослушностями в их нарядах и распорядках 
причиняли великие затруднения, от чего и принуждены они были разные 
представления посылать государственной Военной коллегии; но по справедливости 
надлежит здесь сказать, что Атаманская сторона всегда была послушнее и 
справедливее.
    4) По прошествии нескольких лет, по доносам с Логиновой стороны на 
войскового ж атамана Андрея Бородина, в разных с народу учиненных сборах и в 
удержании якобы за собой многих войсковых денег, а притом и в причинении обид, 
указом вышереченной коллегии велено в самом их городе (называемом Яицкий 
городок) быть следственной комиссии, к которой определены были сначала штаб-
офицеры, а потом уже и генерал-маиоры: Потапов, Черепов, Брахфельд и Давыдов, 
из-за чего к лучшему успокоению обеих оных сторон, атаман Бородин по просьбе его 
хотя и отставлен, на его ж место в бытность тут гвардии капитана Чебышева всем 
войском выбран и высочайшим указом конфирмован был из тамошних же старшин Петр 
Тамбовцев; но и тем беспокойства и своевольства их еще не прекратились.
    5) 1772 года января 12 дня, собравшись они большим скопом, в такое пришли 
остервенение, что находившегося тогда в городе их, для докончания вышеозначенных 
следственных дел, генерал-маиора Траубенберга и с ним помянутого и своего их 
атамана Тамбовцева, войскового дьяка и старшину Матфея Суетина и нескольких 
обер-офицеров и солдат убили до смерти, а гвардии капитана Дурова, у того ж 
следствия обще с генерал-маиором Траубенбергом бывшего, тяжко изранили; 
непристававших же к совещаниям их старшин, посадя под крепкие караулы, 
содержали; а для управления народом сами собой учредили свое правление, выбрав к 
тому, под именем поверенных, таких людей, которые принуждены были вс° то делать, 
что начальникам оных злодейств было надобно, при чем больше других 
предводительствовал яицкий же казак Кирпишников.
    6) По первым рапортам о сем их злодействе, в том же 1772 году в марте месяце 
отправлен был из Москвы, для усмирения их, г. генерал-маиор Фрейман, на почте, 
Великолуцкого пехотного полка с одною гренадерскою ротою, а за ним отправлена 
была довольная артиллерия с принадлежащими к ней артиллерийскими служителями. 
Сей искусный и попечительный генерал, с придачею ему в Оренбурге двух легких 
команд и еще нескольких регулярных и нерегулярных войск, по слитии вод, 
отправлен был сперва к Илецкому городку, где он, остановясь на несколько 
времени, вс° распорядил так, как бы ему лучше и безопаснее к Яицкому городку 
подступить и оным овладеть, ежели б злодеи отважились ему воспротивиться; но 
они, не допустя его туда верст за семьдесят, сами и с пушками выехали ему на-
встречу тысячах в трех людства, а тем и открыли уже они явно намерение свое к 
бунту.
    7) Июля 3 и 4 дня покушались они нападениями своими остановить корпус сего 
генерала и не допущать к своему городу; но он, не взирая на их набеги и пушечную 
пальбу, вскоре их отдалил, и своими пушками очистил себе путь так, что по следам 
их пришел к городу. Они, ворвавшись в него, наперед умыслили было с женами и 
детьми выбираться из него вон: да и перебрались было уже почти все через реку 
Чаган, в намерении, чтоб пробраться им к Каспийскому морю, и овладев в тамошней 
стороне известным персидским городом Астрабатом, засесть и обселиться в нем; но 
г. Фрейман, благоразумными своими распоряжениями и увещаниями остановя их всех 
за рекою Чаганом, паки в город обратил; а за ушедшими злодеями послал партии, от 
которых хотя и не мало их переловлено, и по следствию, для чего в Оренбурге была 
особая комиссия (в коей председание имел г. полковник Неронов), зачинщикам и 
главным злодеям учинено в Яицком их городке публичное наказание кнутом, и 
постановление злодейских знаков; а другим, не столь тяжко винным, плетьми, из 
коих первые посланы в отдаленные сибирские города, а последние для определения в 
солдаты отправлены во вторую армию. Но со всем тем осталось еще тогда ж из оных 
злодеев несколько непереловленных и укрывавшихся в разных местах; да из тех, кои 
посланы в армию, как слышно было, некоторые бежали с дороги. Я не внес здесь 
многих околичностей и случаев, с которыми сопряжены были своевольства и 
беспутства оных злодеев, да и сие краткое об оных яицких замешательствах вместил 
здесь для того токмо, что отсюда, как из жерла или горловины, произошли скоро 
такие великие злодейства, которые не только город Оренбург не мало колебали, но 
и далее оного произвели великие бедствия, как то ниже сего означится.
    8) Известно уже, что по кончине государя императора Петра III, случившейся 
июля 6 дня 1762 года, (1) в разных местах Российской империи под его именем 
самозванцы находились, из которых пойманным с их сообщниками по законам 
достойное наказание учинено. Из таковых возмутителей один, под именем 
раскольника, содержавшийся в Казани беглый донской казак, Емельян Иванов сын 
Пугачев, (2) нашел способ к уходу своему из-под караула и с имевшимся при нем 
караульным солдатам, да и удалось ему пробраться к реке Иргизу, которая впадает 
против села Малыковки в Волгу, вершины ж свои имеет она в пределах Яицких 
казаков. Сия река издавна уже славится уходом и укрывательством по ней беглых 
людей, а особливо раскольников, да и поселено уже по ней несколько слобод 
вышедших из Польши раскольников, по состоявшемуся в 1762 году указу.
    9) Слышно было, что казанский губернатор, г. генерал-аншеф и кавалер Яков 
Ларионович Брант, о побеге означенного немаловажного колодника Пугачева, куда 
надлежало писал, да и поиск с своей стороны производил; но чтоб о сем сообщено 
от него было к г. оренбургскому губернатору, того здешней стороне в экстракте 
(3) из дел об оном Пугачеве, происходивших в Оренбурге, не значится; а 
начинается он тем, что в сентябре месяце указом ее императорского величества из 
государственной Военной коллегии, от 14 августа 1772 года, повелено ему г. 
губернатору оного Пугачева, бежавшего из-под караула в Казани, обще с бывшим при 
нем на часах солдатом, в селениях Оренбургской губернии, а особливо в жилищах 
войска Яицкого, чрез надежных людей разным секретным образом сыскивать, и как 
скоро они сысканы и пойманы будут, то, заковав их в крепкие кандалы, за 
особливым конвоем отправить в Казань, к помянутому г. тамошнему губернатору; но 
в самое-де почти то время, как о сыске его Пугачева, куда надлежало, публикация 
учинена, то есть, 15 числа сентября 1773 года находящийся на Яике в 
комендантской должности подполковник Симонов уведомлен тамошних казаков от 
отставного сотника Липилина, и рапортовал, что помянутый самозванец Пугачев 
шатается по степи на дороге, лежащей от Яицкого городка к Сызрани, от Яицкого 
городка верстах во сте, к которому-де он Липилин назад тому недели с две при 
умете, называемом Таловские Вильни, съехавшись, разговаривал и, по возвращении в 
городок, многим людям сказывал, а чрез то в жителях Яицкого городка и навел он 
сомнение. (4)
    10) По разным приватным известиям, якобы он Пугачев еще в то самое время, 
когда по высочайшей конфирмации, за убийство генерал-маиора Траубенберга и за 
предписанные злодейства, зачинщикам чинено наказание, был на Яике и шатался 
между дворов в крайней бедности, а наконец жил он в работниках на хуторах 
тамошнего казака Данилы Шолудякова, чрез которого, приобщая к намерению своему 
зломысленных казаков, начал с ними советовать о новом возмущении; вначале с 
казацкой стороны, как сказывали, представлено было первое их намерение о побеге 
к Каспийскому морю, чтобы там им угнездиться и сделать себя независящими; но 
Пугачев весьма хитро и коварно внушал им о себе, что он есть император Петр III, 
спасся от погибели своей уходом, и был между тем в разных государствах, склоняя, 
чтоб они, признав его за законного своего государя, к доступлению на престол ему 
помогали; а он будет их предводителем и в свое время наградит их многими 
милостями, и проч., в чем их на том же Шолудякова хуторе в августе месяце и 
утвердил, да и набрал он там во время сенокосное в сообщество свое яицких 
казаков и разного сброду до трех-сот человек, с которыми начал приближаться к 
Яицкому городку.
    11) В помянутом городке от самого того времени, как отлучился оттоль в 
Москву вышеозначенный генерал-маиор Фрейман, находился командиром подполковник 
Симонов с двумя легкими полевыми командами, при нем же было несколько и 
оренбургских казаков, и войско Яицкое управляемо было от него Симонова под 
именем Яицкой комендантской канцелярии, в которой и из войсковых старшин обще с 
ним Симоновым присутствовали войсковой старшина Мартемьян Бородин, да простой 
тамошний же старшина Мостовщиков.
    12) В экстракте г. оренбургского губернатора кратко ж означено, что по 
предписанию его для сыска оного Пугачева отправлены были от подполковника 
Симонова в разные места пристойные команды, только ими нигде оный Пугачев не 
найден; а чрез некоторое-де время, то есть, 18 сентября, оказался он Пугачев с 
приставшими к нему из беглых мятежников и с набранными на хуторах и на ближних 
форпостах людьми, более нежели в трех стах человеках, в близости Яицкого 
городка, которого усмотря тутошние казаки мятежнической стороны все почти пришли 
в колебание и начали в толпу его злодейскую партиями приставать, потому наипаче, 
что он отважился назвать себя ложно покойным государем императором Петром III; 
однако-де он Пугачев с воровскою его партиею добрым распоряжением Симонова не 
только в городок не допущен, но и прогнан; а рассыпавшись-де по степи, пошел он 
далее по верхним яицким форпостам, и забирал с оных людей и пушки, при чем-де из 
неприставших к нему верных старшин и казаков переловлено и повешено от него 12 
человек; а между тем отправил он Пугачев от себя лист и к киргиз-кайсацкому 
Нурали-Хану, объявя ему себя императором Петром III, и требуя от него, чтоб он 
прислал к нему своего сына и сто киргизов; но тот его Пугачева возмутительный 
лист перехвачен на форпостах, а к хану-де писано с довольным уверением, что он 
Пугачев беглый донской казак и злодей, и чтоб ему Пугачеву ни в чем не верить; 
ко учинению же де за ним Пугачевым поиска состоящими там воинскими командами, 
помянутый подполковник Симонов признал неудобность, потому-де, что принуждено 
оными командами оказавшихся в колебании казаков удерживать, да и, сверх того, 
для защищения Яицкого городка требовано из Ставрополя крещеных калмыков до пяти 
сот человек, о чем-де, по рапорту его Симонова, и от г. губернатора туда 
подтверждено: которые хотя туда и командированы были, но из них-де 316 человек с 
дороги в домы свои убежали. А от 22 числа и получен был рапорт Нижней яицкой 
дистанции от коменданта, полковника Елагина, по рапорту Рассыпной крепости от 
коменданта ж маиор

а Веловского, что оный злодей, умножа свою партию до тысячи человек, приступил к 
Илецкому городку, (5)  и разными угрозами требовал сдачи, чрез что возмутя 
тамошних казаков, преклонил их к себе, которые атамана своего Портнова связав 
ему отдали, и он его тут же повесил, а сам, усилясь с казаками, от сего места 
вознамерился итти к Оренбургу.
    13) Вышеписанные в экстракте г. губернатора вмещенные обстоятельства 
объясняются несколько записками моими, учиненными с словесного объявления шестой 
легкой полевой команды г. подполковника Наумова, в то же самое время в Яицком 
городке при команде бывшего. По его сказанию, подполковник Симонов, уведомясь о 
сборищах Пугачева, в те места, где он находился, хотя и посылал не один раз 
команды, но согласники его, находившиеся в Яицком городке, узнавая о том всегда 
наперед, уведомляли его о тех посылках, а потому он к уходу с оных мест и к 
укрывательству своему и находил время и способы; а как он с толпою своею, в трех 
стах человеках состоящею, 18 числа сентября приближился к Яицкому городку, то 
подполковник Симонов, для разбития и поимки его, командировал помянутого 
Наумова, бывшего тогда премиер-маиором, с тремя ротами из легкой полевой 
команды, придав еще несколько яицких и оренбургских казаков. Наумов как скоро 
приблизился к толпе самозванцовой, то выехало из оной несколько человек под 
видом переговора, из коих один на голове своей держал бумагу, сказывая, якобы то 
грамота от государя Петра Федоровича, которую-де велено ему отдать Яицкого 
войска старшине Акутину; но подполковник Наумов, отняв ту бумагу, удержал у 
себя; а потом от Симонова отправлена она при рапорте и к губернатору.
    14) После сего оные от злодея Пугачева наперед высланные требовали для 
переговору с ними хороших людей, и как несколько человек было к ним выслано, и 
вступили они в разговор, то между ними бывшие зломысленные казаки у тех, кто им 
был надобен, подхватя за узды лошадей, погнали их к самозванцу, а он приказал 
всех их на другой день, то есть 19 числа сентября, перевешать; (6) а затем с 
воровским своим собранием подошел к городу, остановился он между реками Яиком и 
Чаганом. Симонов, подступя со всею своею командою (кои сборища Пугачева людством 
регулярных и нерегулярных людей весьма превосходили), хотя и учинил в тот 
злодейский скоп несколько пушечных выстрелов, но никакого вреда учинить не мог, 
якобы потому, что все они ездили врознь, приближаясь к рекам, иногда к Яику, а 
иногда к Чагану, ибо-де конных людей у него Симонова не было, а Яицких казаков, 
по тогдашней на них безнадежности, к разбитию оных злодеев употребить было 
сомнительно, тем наипаче, что намерение злодейское в том более и состояло, дабы, 
ворвавшись в город, вс° войско Яицкое возмутить и, преклоня их в свое согласие, 
оным усилиться.
    15) Пугачев, усмотря, что ему в Яицкий городок ворваться и при находящейся 
тут воинской команде многого числа из тамошних казаков склонить не можно, на 
другой день, то есть 19 числа, повеся вышеозначенных захваченных к нему людей, 
пошел по прямой дороге к Илецкому городку, и идучи туда, забирал с собою 
находившихся по форпостам яицких казаков, да и пушки с снарядами, где их 
находил, с собою ж брал; а как приближился он к Илецкому городку, то тамошние 
старшины казаки сделали ему встречу и отдались в его власть без всякого 
сопротивления; вступя в городок, спрашивал их: довольны ли они своим атаманом и 
нет ли от него обид; а как он был человек хороший и порядочный и не делал им в 
худых делах потачки, то приносили они на него разные жалобы, почему он и 
приказал его тут же повесить; (7) а чрез то угодя им и приведши их всех в свое 
согласие, велел им себе так, как государю, присягать, и тем он усилил себя здесь 
сот до семи человек, или и более, тут же и пушек с потребными к ним зарядами и 
порохом прибавил себе не мало. - Теперь внесу я здесь несколько из экстракта или 
журнала, содержанного при канцелярии г. губернатора из происходивших в той 
канцелярии письменных дел; а потом вмещу и приватные известия, в те ж самые 
числа в Оренбурге бывшие, и так одно другому будет служить дополнением и 
изъяснением.
    16) Как скоро в вышеозначенном приключении г. генерал-поручик, губернатор и 
кавалер известился, тотчас не преминул он отправить из Оренбурга к Яицкому 
городку с бригадиром бароном Биловым корпус военных людей, состоящий в числе 410 
человек регулярных и нерегулярных людей и 6 орудий артиллерии, дав ему Билову 
открытый от себя ордер, чтоб он, идучи, туда в подкрепление оной команды, в 
каждой крепости от комендантов требовал и забирал с собою людей, сколько он 
заблагорассудит. Ему предписано было, чтоб он старался ту злодейскую толпу 
всемерно догнать, разбить и злодеев переловить, а особливо упомянутого Пугачева, 
обещая в награждение, кто его живого поймает, от казны 500, а за мертвого 250 
руб. Подполковнику Симонову предложено было, дабы он из находящейся в Яицком 
городке командировал легкой полевой команды маиора Наумова с пристойным числом 
из обеих тамошних легких команд и из оренбургских казаков, для преследования 
помянутого Пугачева к Илецкому городку с равномерным предписанием, каковое 
бригадиру было ж дано; а сверх того, он же губернатор к тому ж командировал и 
употребить рассудил из Ставрополя при 500 человеках калмыков из ближайших жилищ, 
башкирцев столько ж, да из сеитовских татар 300 чел.
    17) 25-го числа Нижне-Озерной крепости комендант маиор Харлов к бригадиру 
Билову рапортовал, что Рассыпная крепость, в коей была одна только гарнизонная 
рота и 50 человек казаков, оным злодеем Пугачевым взята, и тамошний комендант, 
маиор Веловский, с женою его, повешены; а при том и посланная к нему Веловскому 
от Харлова пехота и сто человек казаков в ту злодейскую толпу захвачены. А 
бригадир Билов от 26 числа рапортовал, что он, следуя с тем вверенным ему 
корпусом из Татищевой, в Нижнюю Озерную крепость, был в 18-ти верстах от 
Татищевой, и известился, якобы помянутый злодей следует к Нижне-Озерной крепости 
уже в трех тысячах; зачем и нашел он себя принужденным возвратиться паки в 
Татищеву крепость; к нему от г. губернатора того ж числа предложено, чтоб он 
неотменно и немедленно следовал к Озерной крепости и над злодеями чинил поиск, а 
между тем вскоре и с тою Озерной крепостью, с комендантом Харловым и с тамошними 
офицерами злодеи равным образом поступили, как и в предупомянутой Рассыпной 
крепости; по сим обстоятельствам послан был указ Уфимского уезда Нагайской 
дороги в ближайшие к Оренбургу башкирские волости, чтоб для поиску над 
показанным злодеем Пугачевым наряжено было башкирцев с их старшинами, с 
исправными ружьями и на добрых конях, до тысячи человек, и отправить бы их с 
нарочно посланным из Оренбурга старшиною и почт-комиссаром Мендеем Тулеевым 
прямейшим трактом к Илецкому городку, за что обещано им башкирцам награждение. А 
между тем того ж 26 числа отправлено было к реченному бригадиру Билову в 
прибавок его корпуса сеитовских татар с их старшиною 300 человек. (8)
    18) Между тем рекомендовано было от г. губернатора г-ну обер-коменданту, 
генерал-маиору Вилленштерну по городу Оренбургу принять и продолжать крепкую 
предосторожность, а на непредвидимый случай сделать распоряжение, которому 
баталиону в нужном случае по учиненному сигналу собираться; а при том совсем 
опущенную доселе Оренбургскую крепость стараться чрез инженерную команду 
гарнизонными служителями привесть в надлежащее оборонительное состояние; а о 
принятии таковой же предосторожности и по всей здешней губернии публиковано; а к 
губернаторам казанскому, симбирскому и астраханскому сообщено; в оренбургское ж 
Горное начальство о таковой же осторожности после предложено, сперва от 19 
октября, а потом 16 ноября. Сверх всего того, по малоимению в Оренбурге, за 
разными отлучками, гарнизона, послан ордер Верхней Озерной дистанции к 
коменданту, бригадиру Корфу, чтоб он командировал дистанции своей с пяти 
крепостей по 20, итого 100 человек; а обер-коменданту подтверждено, чтоб из 
ближних отлучек всех солдат немедленно собрал в город.
    19) 27 числа сентября Чернореченской крепости комендант, маиор Краузе, 
рапортовал, по полученному из Татищевой крепости известию, что оная крепость 
злодеями атакована и происходит-де там сражение, а дабы и та Чернореченская 
крепость несчастливому жребию подвержена не была, то посланным от г. губернатора 
к нему Краузу ордером велено, дабы он в рассуждении мало-имения воинских людей и 
артиллерии, если предусмотрит неминуемую опасность, со всеми тамошними служащими 
и неслужащими людьми перешел по-близости под защищение оренбургской артиллерии; 
что им Краузом и учинено. (9)  А 28 числа получено известие, что и Татищева 
крепость злодейскою толпою взята, и половина ее выжжена, а имевшийся в оной 
комендант, полковник Елагин, с женою и другие офицеры, также и бригадир Билов с 
его офицерами, по причине учиненной некоторыми регулярными и нерегулярными 
людьми измены, по разбитии караула перевешаны; а солдаты, по острижении у них 
волосов, в ту злодейскую толпу захвачены и в казацкую службу поверстаны, а также 
и с казаками и с калмыками поступлено. Сеитовские ж татары (о коих выше сего в 
п. 16 означено), не доходя еще до бригадира Билова, услышав о разбитии корпуса 
его, принуждены возвратиться и прибыть сюда в город, а башкирцы ни туда ни сюда 
не бывали.
    20) Вышеозначенные 16, 17, 18 и 19 пункты внес я почти точно так, как они в 
экстракте, сочиняемом из дел, происходивших по губернаторской канцелярии, 
находятся, а затем в оном же экстракте следует, как скоро уведомленось, что 
злодей Пугачев с толпою его сюда приближается, то по сей причине собранным 
генералитетом и штаб-офицерами учинен общий совет, на коем положено: 1) 
Имеющихся в Оренбурге польских конфедератов, примечая в них колеблемость и знаки 
злодейства, отобрав у них ружья и всю аммуницию, отправить за конвоем от места 
до места по линии даже до Троицкой крепости. 2) Все мосты чрез Сакмару реку, 
разломав, сжечь. 3) Здешним разночинцам расположиться, имеющим ружье, около 
города по валу, а неимеющих оного, для потушения внезапного пожара, внутри 
города в назначенных местах, под предводительством приставленных к ним разных 
присутственных мест чинов. 4) Артиллерию, к приведению ее в исправное состояние, 
поручить в полную диспозицию губернаторскому товарищу, г. действительному 
статскому советнику Старову-Милюкову. 5) Сеитовских татар всех взять сюда в 
город под защищение. - На сие положение Совета в вышеозначенном журнале учинены 
примечания, а именно: на 3-й пункт, в следствие-де сего общего Совета, вокруг 
города по валу расположено регулярных Алексеевского полка 134; гарнизонных с 
чинами 848, при орудиях артиллерийских служителей 69, инженерных 13, гарнизонных 
служителей 466, к ним по неспособности принуждено было присовокупить отставных 
41, неприверстных рекрут 105, казаков 28; да по валу ж прибывших из 
Архангелогородской губернии с колодниками регулярных 40, казаков 439, сеитовских 
татар 350, отставных солдат, купцов и других разночинцов 455, итого всех 2988 
человек. - На 4-й: по сему пункту вкруг города по валу расставлено в десяти 
бастионах и в двух полу-бастионах, да во рву под стеной и в яру против 
губернаторского дома артиллерии: пушек разных калибров 68, мортира 1, гаубица 1, 
а всего 70 орудий. - На 5-й: из оных-де сеитовских татар со всеми их семействами 
приехало в город небольшое количество; а пр

очие-де, большею частию не исполня сие повеление, остались в своем жительстве.
    21) 30 числа, по известию, что в городе Оренбурге в регулярных и 
нерегулярных людях и между обывателями носится ложный слух, якобы злодей Пугачев 
другого состояния, как он есть, то, сверх прежнего публикования, всем воинским 
служителям чрез обер-коменданта велено объявить, что он Пугачев в самом деле 
есть беглый донской казак и раскольник, и при том подтвердить, дабы каждый во 
время наступления его злодейской толпы старался присяжную свою должность 
доказать и с места своего до последней капли крови не отступал, с обещанием, 
ежели кто в том храбростию себя отличит, высочайшей ее императорского величества 
милости, о чем и здешним обывателям от Губернской канцелярии публиковано ж. Сего 
ж 30 числа по присланному Озерной дистанции от коменданта, бригадира Корфа, 
рапорту о замешательстве состоящих в его дистанции на форпостах калмыков и с 
оной о самовольной их отлучке, посланным к нему Корфу ордером предложено, со 
всех форпостов людей и артиллерию взять в крепость под таким претекстом, якобы 
они потребны для защищения оных от киргиз-кайсаков; однако ж обыкновенные 
разъезды производить; а имеющимся там конфедератам велено толковать, если они 
против неприятеля с ревностью поступать будут и докажут свое усердие к верности, 
то об отпуске их в отечество от генерал-поручика, губернатора и кавалера 
всеподданнейше представлено будет ее императорскому величеству; имеющейся же в 
Пречистенской крепости всей оставшейся команде определено быть в Оренбург, с 
таким предписанием, если чего из казенных припасов по тяжелости с собою взять 
будет не можно, в таком случае оные скрыть в земле, или где за-способно 
признается; а сакмарские казаки все высланы по-близости на Озерную дистанцию, 
вместо ж их взяты сюда бывшие на ординарной службе калмыки.
    22) Из приватных записок и известий, в прибавление к последним шести 
пунктам, не излишнее будет внесть сие, что о вышеписанных происшествиях между 
городскими жителями ничего почти не было известно, но вс° оное содержано было 
скрытно; а пронесся слух 22 числа сентября, то есть, в день ее императорского 
величества рождения, в то самое время, когда у г. губернатора, по причине сего 
высокоторжественного дня, был бал и многочисленное обоего пола знатных людей 
собрание: ибо тот самый вечер приехал нарочный с известием о завладении часто 
упомянутым злодеем Илецким городком и о преклонении к нему тамошних казаков; 
между тем не только по сие число, но и после того несколько дней, как приезд в 
город с хлебом и со всяким харчем, так и выезд из оного был еще свободен и 
безопасен, да и цена на вс° была обыкновенная, которая с того времени начала 
подниматься, как злодеи город уже осадили, проезды и выезды в него заперли; но 
известнее стало о том становиться от выступления из города с командою бригадира 
Билова; но сие в городских жителях за неизвестием не малое время сопряжено было 
с надеждою о разбитии оных злодеев, а потому в сие свободное время разве 
немногие, и то очень мало, позапаслись нужнейшим к их содержанию.
    23) Злодеи, прибыв к Татищевой крепости, на другой день устремились напасть 
на оную; им сделан был такой отпор, что не возмогши оною овладеть, отступили 
было назад; но усмотри между тем, что подле самого крепостного оплота навожено и 
лежало много старого и нового сена, подкравшись в ночное время, зажгли оное, а 
чрез то сделав пожар, и во время народной тревоги ворвались в крепость, учинили 
тут ужасное кровопролитие, между которым умертвили они помянутого бригадира 
Билова и полковника Елагина с женою его; а дочь оного полковника, которая в 
нынешнем году выдана была за вышеозначенного маиора Харлова и для спасения 
своего, оставя мужа своего в Рассыпной крепости, приехала к отцу своему, в 
Татищеву крепость, самозванец Пугачев взял к себе и с братом ее, сыном 
полковника Елагина, коему от роду считали не более 10 лет... (10)
Команду ж, бывшую там вместо гарнизона, и всю ту, которая находилась при 
бригадире Билове, захватя, принудил он злодей присягать себе: а казаки и жители 
тамошние все поддавались ему охотно. Здесь получил он Пугачев в добычу свою 
немалое число полковой, кабацких и соляных сборов денежной казны, многое число 
военной аммуниции, провианта, соли и вина, да и самую лучшую артиллерию с ее 
припасами и служителями; сим столько уже усилился, что одних военных людей 
регулярных и нерегулярных считалось у него около 3000 человек.
    24) После того погрому продолжался он злодей с сообщниками своими в оной 
крепости дня с четыре, пьянствуя и деля между сообщников своих полученное им тут 
в добычу, а потом со всею силою и с артиллериею поднялись они к Оренбургу; 
будучи на половине пути от Татищевой и Чернореченской крепости, остановились они 
для обеда на хуторе статского советника Рычкова, где всю его и крестьянскую 
скотину и живность перерезали, а лошадей и людей с собой забрали, а потом и 
строение вс° выжгли. В Черноречье (11) комендант находился премьер-маиор Краузе, 
человек престарелый, а регулярной команды, за взятием с собой бригадиром 
Биловым, не было при нем и 130 человек, в том числе находились больные и к 
службе неспособные. А крепость в таком худом состоянии, что в некоторых местах и 
оплоту не было; сему коменданту от губернатора дан был ордер, чтоб он оттоль со 
всеми служивыми людьми из оной крепости в Оренбург вышел, оставя в ней одних 
престарелых и невозможных, что он в самый тот день, как злодеи сюда пришли, 
учинил; но из казаков весьма немногие выдти с ним согласились: большая часть 
осталась их там, и злодею подчинилась. Здесь, будучи один или два дня, приказал 
он злодей повесить капитана Нечаева, захваченного им из оставшейся после 
бригадира Билова команды, за то, якобы он намеревался к побегу в Оренбург, а 
другие сказывали, что жаловалась на него дворовая его девка, в жестоком ее 
содержании. Признавали, что он отсюда пойдет прямо к Оренбургу ближайшею 
дорогою; но он вознамерился пресечь наперед отвсюду с сим городом коммуникацию; 
вышед из Черноречья и оставя Оренбург вправе, поворотил в левую сторону. 
Разграбил имевшиеся тут хуторы, в том числе и губернаторский, (12) прошел в 
Сеитову татарскую слободу, (13) которая называется и Каргалинскою, и имеющимся в 
ней дворовым числом равняется с Оренбургом. Татары тутошние, опасаясь от него 
разорения и погибели своей, все ему подвергнулись. Оттоль прошел он в Сакмарский 
городок, (14) который принадлежит к корпусу
 Яицкого войска; здешний атаман Данила Дмитриев сын Донской, еще до приходу туда 
оных злодеев, с домашними своими и с многими из тамошних казаков, выехал в 
Оренбург; оставшиеся ж там казаки все приняли его злодейскую сторону, и таким 
образом окружа он Оренбург, почти отвсюду пресек коммуникацию, кроме одной 
Киргиз-кайсацкой степи, чрез которую и курьеров посылать было принуждено, да и 
то с великою опасностию. (15)
    25) При сих обстоятельствах, 28 числа сентября, был консилиум в доме 
генерал-маиора и обер-коменданта Валленштерна; и о том одном, каким образом 
внутрь города при случае злодейского нападения и во время пожарного случая 
осторожность и отпор чинить. Над артиллериею ж команду иметь действительному 
статскому советнику Старову-Милюкову, потому что он прежде был полковником 
артиллерии. Но об укреплении города и о внешних за оным распоряжениях ничего еще 
рассуждаемо тогда не было. (16) А как об оном злодее между некоторых городских 
жителей примечены были пустые толки и размышления, то по сей причине 30 числа 
сентября в соборной церкви после литургии читана была от имени Губернской 
канцелярии публикация, а такая ж, как выше означено, и в городе по командам 
публикована; нерассмотрительно вмещено было в оную, яко бы самозванец Пугачев, 
по наказанию кнутом, наказан еще и на лице поставлением злодейских знаков; он, 
по уверению многих, видевших его, тех знаков на лице своем не имел: и так он, 
узнав оные публикации и получа их в свои руки, имел случай сообщникам своим, 
показывая лицо свое, толковать, сколь злобно и напрасно на него затевают и 
клевещут, а чрез то уверяя о себе многих, и мог он еще больше усиливать свою 
партию. (17)
    26) Злодеи, перешед Сакмару реку чрез мост, имевшийся под Сакмарским 
городком, всем своим людством с артиллериею и со всем обозом октября с 1-го 
числа начали показываться на сей стороне помянутой реки около Бердской слободы и 
в других местах. (18) Между тем 4 числа прибыла в Оренбург из Яицкого городка 
часть шестой легкой полевой команды под предводительством вышеозначенного 
премьер-маиора Наумова и с ним тамошних доброжелательных старшин и казаков 420 
человек, у коих начальником был войсковой их старшина Мартемьян Бородин, 
присутствовавший в тамошней Канцелярии обще с подполковником Симоновым. Сего ж 
числа посланы в злодейской лагерь к находящимся там яицким и илецким казакам, за 
подписанием генералитета и знатнейших штаб-офицеров, увещевательные письма, с 
подтверждением, чтоб они, не вдавая себя более в обман и не ввергаясь в вящшую 
свою погибель, от оного к злодея отстали и проч. (19)


Часть II. - Начало и продолжение Оренбургской осады, бывшие на злодеев из города 
вылазки, приступы самозванца Пугачева к Оренбургу, усилование его и другие 
приключения октября с 3, ноября по 1 число 1773 года.

    27) О начальных злодействах Яицких казаков и самозванца Пугачева выше сего в 
первой части показано. Здесь следует описание Оренбургской осады начавшейся 
октября 5 числа 1773 года и продолжавшейся (как ниже в седьмой части показано 
будет) по 23 число марта 1774 года. (20)
    Предозначенного, то есть 5 числа октября, по полуночи в 11 часу (день сей 
был субботний), злодей Пугачев со всем своим бунтовщичьим скопищем поднялся от 
Бердовской слободы и от реки Сакмары, и перешед в виду из города к реке Сакмаре 
на казачьи луга, расположился он подле имеющегося тут озера лагерем (расстоянием 
от города в 5 верстах или и меньше). Довольно приметно было, что намерение 
злодеево стремилось завладеть имевшеюся за городом Егорьевскою казачьею 
слободою, которой жило подошло с правой стороны на выезд из города почти к 
самому городскому валу и к главной соборной церкви, что было б к великой 
опасности города; но в рассуждении того, жителям оной слободы до прихода еще 
злодейского, приказано со всеми их пожитками перебраться в город, а в 
приближение злодеев, чтоб они в сих пустых домах засесться и укрепиться не 
могли, по совету лучших городских жителей, вс° оное жило выжжено, а чрез то и 
сделана с сей стороны свободная оборона пушками; а дабы злодеи в близость города 
не шли, для того выпалено в них с городского отсель вала из пушек ядрами и 
картечами 88 зарядов, и брошены три бомбы тридцати-фунтовые, из-за чего они 
переходом своим чрез Сырть и стали от города несколько отдаляться, да и 
спустились ущельями на луга, о коих выше сего означено. (21)
    28) В воскресенье, то есть 6 числа, по полуночи в 12 часу, в рассуждении 
того, что самозванец Пугачев начал заготовленные около города Оренбурга к 
наступающей зиме сена жечь, выслан был, к отвращению того, для атаки его 
Пугачева корпус, состоящий в 1500 человеках регулярных и нерегулярных людей с 
пристойным числом артиллерии, под предводительством легкой полевой команды 
премьер-маиора Наумова, который, будучи в виду у неприятеля, перестреливался 
часа с два, а напоследок, якобы увидя он Наумов в подчиненных своих робость и 
страх, принужден, ретироваться в город без всякого урона. С городской стены 
выпалено против злодеев ядрами и картечами 15, да в поле на сражении (которое 
происходило в виду с городского вала) 43, итого 58 зарядов; тридцати-фунтовых 
бомб брошено 5. При чем из злодейской толпы убит выстрелом один вахмистр. 7 
числа, в 11 и 12 часах по полудни, злодейскою Пугачева толпою город, а днем сего 
ж числа, посланные из города за фуражом команды были атакованы; однако та толпа 
возвратилась в лагерь свой с неудачею. Выпалено было по ней с городовой стены 
234 заряда. Сего ж 7 числа, в рассуждении неприятельских действий, находящимся в 
Киргиз-кайсацкой степи по тракту из Оренбурга к Илецкой Защите на Донгузском и 
Элшанском уметах командирам предложено, чтоб они со всею их командою и 
артиллериею переехали в ту Защиту, а к киргиз-кайсацкому Айчувак-Салтану, 
который находился от Оренбурга в близости, писано, чтоб он, по обещанию своему, 
людьми своими учинил помощь; но он не только не исполнил, но и ответу не дал.
    29) На 8 число ночью, в 11 часу после полудня, был от злодейской толпы к 
городу приступ, но возвратились они назад с неудачею. Выпалено в них с городских 
валов ядрами и картечами 30 зарядов; а ночью атакованы были посланные за фуражем 
команды, но без удачи ж. Сего ж числа поутру посланною из города командою, 
состоящею из полевых драгунов, здешних и яицких казаков в числе 300 человек, 
поймано на той стороне Яика около Менового двора и в нем самом из показанной 
злодейской толпы разъезжавших там для грабежа оставших на Меновом дворе 
купеческих вещей, от яицких и илецких казаков сущих злодеев 7 человек, взятых в 
Татищевой крепости по разбитии оной и имевшегося там воинского корпуса 
гарнизонных солдат 41, здешних и крепостных казаков и после захваченных в разных 
местах разночинцев 68, итого 116 человек. На 9-е число в ночи было спокойно, а 
поутру подъезжали из изменнической толпы по той стороне Яика реки к мосту; а 
после половины дня с той стороны, где форштат (то есть, вышеозначенная казацкая 
слобода), было из оной толпы немалое людство, подъезжало к городу, но ни с чем 
отъехало. Выпалено в них с городской стены из пушек ядрами и картечами 53 
заряда; хотя сего 9 числа, по причине усмотренного во время бывшей 8 числа 
выключки авантажа и точно открывшегося намерения Пугачева, и рассуждено было сей 
день, предписанный корпусу для атаки злодеев, выехать; но, к крайнему-де 
сожалению, от обер-коменданта г. губернатору рапортовано: якобы всех 
командированных в том корпусе регулярных и нерегулярных команд командиры, пришед 
к нему, представили, будто бы они в подчиненных своих слышат роптание и великую 
робость и страх, и к выходу-де против изменнической толпы отзыв невозможностию, 
зачем-де принуждено было в рассуждении могущих произойти вредных следствий 
остановиться в городе в одном оборонительном состоянии, - и того ж 9 числа, чрез 
нарочного курьера, государственной Военной коллегии донесть, с испрошением, как 
возможно скорее, о присылке войска и хороших командиров в предварение 
дальнейшего вреда и государственного предо

суждения.
    30) На 10-е число в ночи сперва в исходе 8-го, а потом в 12 часу по полудни, 
город со всех сторон злодейскою толпою был окружен; но как в той толпе люди были 
большею частию из разных народов и в таком количестве, что здешний корпус 
людством хотя и меньше, но качеством военных людей превосходил, то, не упуская 
возможных способов командиры предписанного корпуса довольно были увещаемы, дабы 
они постарались ту толпу атаковать и разбить, по которому увещеванию, якобы 
одумавшись, они и представили себя готовыми к той атаке; а каким образом оную 
учинить о том предводителю сего корпуса, маиору Наумову, предписание учинено, с 
тем, чтоб по оному поступить. 12 числа поутру между тем же Озерной дистанции 
коменданту, бригадиру Корфу, предложено, дабы он, собрав всех на его дистанции 
находящихся регулярных и нерегулярных людей, артиллерию с ее припасами и 
денежную казну в одну Озерную крепость, а прочую тягость оставя в крепостях под 
смотрением некоторого числа верных людей, сам с собранным им до того корпусом, 
взяв с собою артиллерию с ее припасами надлежащее число, в самоскорейшем времени 
шел для поисков сюда.
    31) Вышеозначенные 5, 6, 7, 8, 9 и 10 число внесены к журналу г. 
губернатора, не переменяя нигде существа оного; но они могут еще несколько 
изъяснены и пополнены быть приватными по очевидному примечанию и по вероятным 
известиям учиненным, и был журнал его превосходительства, как то и в нем самом 
значится, учинен по одним происходившим в канцелярии его письменным делам, в 
которые многих нужных примечаний не вошло, употребляя оный журнал основанием 
каждое число, или как к лучшему признается, намерен и впредь приличное из оных 
записок вносить, дабы через то описание сие для будущих времен сделать полнее.
    Вышепоказанную загородную казачью слободу еще до прихода самозванца Пугачева 
упразднить рассуждено и строение оной со всеми тамошних жителей пожитками в 
город перевозить велено, и хотя несколько дворов было уже сломано, но обыватели 
бывшие тут пожитки свои все вывезли сами и в городе уже жили. Но сломка дворов 
неведомо за каким обстоятельством была остановлена. А как 5 числа злодей Пугачев 
с толпою своею показался против города и стремился к сему валу, откуда, ежели б 
он или часть его сообщничеств тут засели, опасно было великого вреда, ибо оная 
слобода, с выезда из города к Сакмарскому городу на правой стороне имевшаяся, 
была почти подле самого городского вала: того ради, по многом представлении г. 
губернатору, она зажжена, и часа через три, кроме немногих дворов, вся в пепел 
обращена, осталось малое число изб, но и те, кроме одного двора (против самой 
Егорьевской церкви), выжжены, чрез что с сей стороны и сделана свободная оборона 
городу; с того ж самого времени и весь уже вал с наружной стороны рва начали 
обносить рогатками, коих прежде не было, и ров вкруг города имевшийся, начали 
вычищать, ибо оный так завален был песком и глиною, что кроме тех мест, где 
каменная стена, везде на верховых лошадях в самый город въезжать было можно; 
расположась же оный злодей в том своем лагере, каждый день, вместо утренней и 
вечерней такты, делал по одному пушечному выстрелу.
    32) 6 числа высланная с маиором Наумовым команда артиллерии имела при себе 
только две или три легкие и небольшие тушки. Злодеи, усмотря на них высылку, все 
начали из лагеря своего выезжать против оной команды оставя в лагере пленных и 
безоруженных людей за небольшим присмотром. Вывезли они с собою 8 пушек, в том 
числе, по примечанию, были у них два единорога, из коих 4 орудия поставили они 
на Сырту близ одной лощины, которая служила к защищению бывших у пушек людей, а 
остальные имели они в долу под Сыртом, где был у них фронт; казалось, что всех 
во фронте стоявших и разъезжавших по степи было около 2000 человек. Они в исходе 
предполудня 11 часа наперед начали пушечную свою пальбу гранатами из единорогов, 
а из пушек ядрами и картечами, которая продолжалась с час. Всех их выстрелов 
сочтено (ибо то происходило в виду с городского вала) 185. От команды, высланной 
из города в те места, где злодейские пушки и толпы были, происходила частая ж 
пальба из имевшихся при ней пушек; но видя, что злодеи имели при себе больше 
пушек, а при команде заряды все стали быть расстрелены; то, не вступая вдаль к 
их лагерю, по приказу губернаторскому вся оная команда возвращена в город. Убит 
при сем случае, как выше значится, легкой полевой команды сержант Шкапский 
выстреленною из единорога гранатою, да ранено один солдат и несколько казаков. 
Выходцы от злодеев сказывали: ежели бы-де от высланной команды еще несколько 
продолжена была пушечная пальба, то б они, оставя пушки свои на месте, побежали 
в лагерь, ибо-де зарядов, а особливо ядер, у них оставалось уже малое число. 
Сего ж числа по полудни в исходе 11 часа, когда была великая ночная темнота, 
подтаща они в близость города одну или две пушки, сделали несколько выстрелов, 
так, что ядра их по средине города ложились. А между тем отважнейшие, подъезжая 
близко к городским валам, палили из ружьев, и причинили тревогу; но как с 
городских валов стали пушечную и ружейную пальбу производить, то в исходе 12 
часа перестали они из пушек своих стрелять и отдалились от города, не сделав 
никако

го вреда, кроме беспокойства тревогою.
    Выбежавшие от них сказывали, яко бы чаяние их было во время тревоги быть в 
городе пожару, а между тем бы врываться им на вал и в городе; но сего по их 
желанию не сделалось.
    33) В журнале губернатора показано, что 7 числа сего созваны были к нему в 
дом находящиеся в Оренбурге генералитетские чины, и некоторые штаб-офицеры для 
совета (между коих и я находился). Г. губернатор от каждого требовал мнения и 
особой подписки: атаковать ли еще злодея, или только оборонительно поступать, 
пока воинские команды будут умножены все (кроме одного губернаторского товарища, 
г. действительного статского советника Старого-Милюкова)? Рассуждая, усмотренное 
у злодеев людство, имеющуюся у него сильную артиллерию и дабы впредь могущею 
быть неудачею и утратою не привесть городских жителей в уныние и колебание, дали 
и подписали такое мнение, что до собрания команд и пока город по наружности его 
приведен будет в надлежащую безопасность, поступать оборонительно, чему тогда и 
сам губернатор согласовался. После полудня в 5 часу была с города пушечная 
пальба, по той причине, что некоторые злодейские партии устремились было на 
поехавших за сеном в числе 1108 подвод: при них была регулярная и нерегулярная 
команда с одною пушкою, из-за чего все без урона и возвратились в город. В ночи 
ж около 11 и 12 часов подбегали злодеи к Яицким воротам, отчего еще была тревога 
и пальба из пушек и из мелких орудий. Между тем во весь сей день и в ночи шел 
дождь. 8 числа в ночи около 11 и12 часов небольшое число злодеев прокрадывалось 
к валу близ теплой соборной церкви, для чего и была перестрелка оружейная, а под 
горой, подле самой реки Яика, где во время злодейского уже прихода сделана 
батарея с четырьмя пушками, выпалено было из двух пушек.
    34) Поутру 9 числа высланы были чрез мост за реку Яик фуражиры, из коих на 
поехавших вперед закравшиеся ночью на Меновом дворе злодеи напав, отхватили три 
или четыре телеги с людьми, между которыми увезен был Соляного правления писарь 
Полуворотов, который и находился в злодейском лагере октября по 21 число. А того 
числа, как ниже означено будет, спасся он уходом оттоль в город. Выше сего хотя 
и означено, что по содержанному в доме губернаторском 7 числа консилиуму, 
положено: дабы для показанных тут резонов поступать оборонительно, что и из 
журнала губернатора под сим числом (п. 33) усмотреть можно, ко слышно было, что 
был от него губернатора еще вчера наряд к выступлению для атакования злодеев в 
числе регулярных и нерегулярных людей 2000 человек; но поутру сей наряд неведомо 
для чего отменен, а учинен он следующего 12 числа, как о том под сим числом 
означено быть имеет. Того ж 9 числа, после полудня, по ложному разглашению, 
якобы за рекою Яиком идет из Красногорской крепости (22) с командою бригадир 
Корф, или следуют наряженные в Оренбург башкирцы, и будто остановя на дороге, 
атаковали их злодеи. Наряжено и выслано было под видом встречи нескольких яицких 
и оренбургских казаков с каргалинскими татарами; но узнав, что оное разглашение 
несправедливо, приказано было оной команде напасть на одну толпу злодеев, 
усмотренную против Егорьевской церкви; но как при всей той из города высланной 
команде ни одной пушки отправлено не было, а злодеи, скопясь великим и едва не 
всем своим людством, вступили было с нею в сражение, имея при себе и пушки; а 
хотя по требованию из оной партии и посланы были туда две пушки, но так 
медлительно, что она принуждена была, не дождавшись пушек, отступить к городу, 
да и злодеи между тем разъехались к своему лагерю. При сем случае отхвачено от 
злодеев 5 человек, да столько ж убито на месте. С нашей стороны из каргалинских 
татар отхвачено 3 человека и немногие были ранены. На 10-е число после полудня в 
8 часу, в самую темноту, подбегали некоторые из злодеев к валу, и подта
ща пушку к Егорьевской церкви, сделали из нее выстрел, отчего с валу пушечная и 
ружейная пальба началась и продолжалась с четверть часа; хотя и позатихло, но в 
полночь еще, по причине небольшего побега к валу, у теплой соборной церкви из 
двух пушек выпалено и несколько ружейных выстрелов учинено, а во всю сию ночь из 
пушек было 85 выстрелов. Еще вчера от губернатора дан был ордер, чтоб к 5 часу 
сего утра приготовить легкую полевую команду, прикомандировав к ней из 
гарнизонных солдат, дабы всех регулярных было до семи-сот, а с нерегулярными до 
двух тысяч человек и девять орудий артиллерии, в том числе два единорога и одна 
мортира, что вс° около 10 часа и было к выступлению в совершенной готовности; но 
вся та команда, простояв в параде на сборном месте до 3 часа по полудни, паки 

Первая
<<<<<: >>>>>:

---

новости мира::Поисковичёк:: Магазин рунета:: Базар в рунете:: Софт Ру:: Блог ЖЖ:: Анекдоты:: Миничат

сайт построен на хостинге Агава - лучшие цены, лучшее качество

Хостинг от uCoz