А.С. Пушкин ыми> мужиками, по приказанию кол.<лежского> асс.<ессора> Башмакова. Он хотел идти, разделясь на две части, на помощь Кунгуру и Юговскому заводу, но 14<го> был атакован башкирцами и к тому не допущен. Яковлев ожидал прапорщ.<ика> Евреинова из Рожественск.<ого> Завода до 16<го>, но не дождавшись 17<го> стал отступать из Осы к Аннинскому Зав.<оду>, но башк.<ирцы> через Тулву его не пропустили, и отрубя канат, пустили паром вниз по реке. 18-го прибыл в Осу и с ним соединился сек.<унд>-маи.<ор> Скрыпицын со 100 чел. и 3 пушк.<ами> (к тому же с командою бывшей на Рожеств.<енском> Зав.<оде> и 100 муж.<иками> сарапулскими). Башк.<ирцы>, напав на них, отражены с уроном, потеряв 3 пушки, и 90 чел. мужикю<ов> передались Скрыпицыну. Но 20<го> числа под Осу подступил Пугачев и 21<го> Скр.<ыпицын> с ком.<андой> взяты в плен. У Пугачева 8,000. Если Пугачев через Хлынов пойдет на Кузьмодемьянск, то может прервать комуник.<ацию> с Москвою, а ежели Камою и сухим путем, то легко возмутит вотяков и заводск.<их> людей. Брант близ устья Камы на судах учредил батарею и сыскные команды посадил на лодки, и тем запер проход реки. Таковую же заставу велел учредить и в Синб.<ирске> на Волге, и Держ.<авин>у рекомендовал охранять Иргиз и Волгу, и поделать везде преграды. Рапорт ф.<он> Бранта от 27 июня. *** Указ<ом> 23 июля Михе<льсон> пожал.<ован> в полковн.<ики>. *** 4 июля. Рап.<орт> Щерб.<атова>. Михельсон по освобождении Уфы 7 раз разбил неприятеля, и в тесных проходах при реке Ай - но после того отягченный пленными, ранеными, и имея нужду в запасах, принужден зайти в Уфу и известясь, что Пугачев идет к Кунгуру, пошел через Бирск к Сарапулу дабы зайти к нему на встречу. - Но Пугачев не только 21<го> числ.<а> овладел пригородом Осою и взял команду при маи.<оре> Скрыпицыне, но уже и через реку Каму переправился, пресекши тем комуник.<ацию> с Кунгуром. Посему кн. Щерб.<атов> поспешил в Бугульму. Полковн.<ик> Обернибесов из крепости Бакалы, поспешает к Мензелинску, чтоб не допустить Пугачева плыть по Каме, или для встречи его на сухом пути к Казани. У Бранта гарнизонные роты, и 400 чел.<овек> оставленных от полков. Кн. Галиц.<ын> в Башкирии, я приказал ему идти поскорее в Уфу, дабы оттуда поразить Пугачева. - Михельс.<он> 18<го> числа был по сю сторону близ Бирска - и конечно, если не встретил Пугачева, то не в дальнем расстоянии за ним следует. О Декал.<онге> не имею известия. *** 23 июля. От Ступишина Волконск.<ому>. Злод.<ейская> толпа, вступив в Ниж.<е>-гор.<одскую> губ.<ернию>, разделилась на две части - одну ожидали в село Лы<с>ково, другую в Мурашкино (от Ниж.<него> в 80 верст.<ах> на 2 больших дор.<огах>, 1-ое на Нижегор<одск>ой, 2-ое на Алатор<ск>ой) и дороги к Каз.<ани> и к Ор.<енбургу> пресечены и курьеры из П.<етер>Бу.<рга> задержаны здесь (в Нижн.<ем>). Ждут злод.<еев> в Нижний. Их от Казани и Оренб.<урга> никто не преследует. Известия есть, что Пугачев намерен идти на Дон, другие - на Москву. Но что верно, Пугачев здесь сам. *** 26 июля. Поминутно узнаю, что Пугачева сообщники, в 2, 3 не более 6 чел.<овек>, вешают дворян и прикащиков. Не имею легк.<их> войск, не могу пресечь зла. Что ген.<ерал>-м.<аиор> Чорба? Опасаюсь, чтоб вместо одного, не явилось бы несколько Пугачевых. Боюсь за Москву. Сию минуту узнаю, что Пугачев коснулся деревне гр.<афа> Салтыкова, многих повесил, разорил конск.<ий>зав.<од>, а конюхов 40 чел.<овек> взял с собою. *** 25 июля. Письмо Ступишина к к.<нязю> Волконскому. Пугачев клонится к Алатарю, оттуда, по показанию пленных, на Дон. - Но сие неверно ибо он мог обмануть уже несколько раз низовое войско. Опасаюсь чтоб не вышел он на Москов.<скую> дорогу, о чем и писал я 24 чи<сла> Михельсону, который в Чебоксарах был 23<го>. В Курмыше поставлен Пугачевым в командиры казак. Мужики истребляют попов, и содержат под караулом помещиков. Удержанные курьеры отправлены водою в Казань 24<го>. Порох и Владим.<ирская> команда прибыли 23<го>. P. S. Сей час узнаю от Ядр.<инской> воевод.<ской> канц.<елярии>, что комиссар, поруч.<ик> Лихутин, с жителями разбил из Курмыша пришедш.<их> 300 чел. - Для усмирения новокрещен и помещ.<ичьих> крестьян послан мною отряд из 50 солд.<ат>, 12 каз.<аков> и <с> 3 пушками. *** 26<го июля>. Вчера здесь в уезде пойман злод.<ейский> полковник Аристов и по довольному истезанию чистосердечно открыл, что Пугачев бежит к Дону, что отбитый от Казани хотел он идти на Нижний, но отошед вер.<ст> 15, остановился кормить - и узнав тут от чуваша, что Нижн.<ий> укреплен и имеет значит.<ельную> команду, и узнав через свои разъезды о погони, перепр.<авился> у Свияжска, пошел к Донцу и Дону лесными местами, через Курмыш, миновав Алатарь на Промзино Городище, а потом минуя Пензу на Устье Медведицы, и через станицы Качалино, больш.<ой> и мал.<ый> Чиры и Пятиизбинскую. А отсель послать в Царицы<н> осмотреть, нельзя ли будет из Гурьева получить пушек с припасами - с коими идти до Черкасска и, возмутив Белогородскую и Кубанскую область, идти к Москве, что и вероятно. *** 27 июля рап.<орт> кн. Щ.<ербатова>. Ф.<он> Бр.<ант> крайне болен. Бунтовщики, рассеянные, грабят селения, жители все переведены по домам. Пугачев из Цивильска через р.<еку> Суру пошел в Курмыш, он бежит просел.<очными> дорог.<ами>, забирая лошадей, преследовать его невозможно. Михельс.<он>, 25<го> ч.<исла> репор<тует>, что Пугачев идет к Ядрину - и намерен в Нижний. Михель.<сон> поспешно из Чебоксар, идет преградить ему дорогу к Москве. Мелин следует за Пугачевым. Муфель должен из Синб.<ирска> спешить к Алатарю, отрезать Пугачева от Москвы и все сии 3 отряда стеснят его в полуциркул. Не только преклонны ему места, где он находится, но и самые отдаленные к нему стекаются, жертвуя для него имуществом (?). Едва перешел за Волгу, чебоксарские и Козьмодемьянские иноверцы возмутились, убивая священников. Михельсон мимоходом усмирил шайку Чуваш (200 чел<овек>) и узнал о общем их бунте. Жду с нетерпен.<ием> от кн. Галиц.<ына> из Мензелинска войск - для отправления оных на подкрепление отрядов, и сам поспешу за ними. Войска у меня мало, пространство велико, зло повсеместно - со всем тем войско проходит из конца в конец неутомимо и победоносно. VIII. АВГУСТ 1774. Указ о Панине Письмо к Пан<ину>, Реестр крепости и Завода. (Роспись войску в Ор.<енбургской>, Казанской>, Нижег.<ородской> губ.<ерниях>). Оправдания Щербатова. *** 1 авг.<уста>. Рапор.<т> кн. Щерб.<атова>. Пугачев, укрываясь от преследования, шел от Курмыша к Ядрину, оставя позади себя шайки для затруднения сек.<унд>-маи<ора> графа Меллина - но Меллин, не заходя в Курм.<ыш>, шел к Ядрину, а Михельс.<он> отправил маи.<ора> Харина. Пугачев, узнав о том, обратился к Алатарю, оставя гр.<афа>Мел.<лина> в стороне и прикрывая свой бег оставленною под Ядриным толпою (собран.<ною> из сволочи), которая и приступала к Ядрину, но отбита ядр.<инским> воеводою и жителями и потом встречена гр.<афом> Меллиным и рассеяна. Гр.<аф> Меллин поспешил потом к Алатарю через Курмыш, где взял яицк.<ого> казака, назвавшегося воеводою и от него узнал о намерении Пугачева бежать к Яику(?). 25 июля получены рапорты от гр.<афа> Мелли<на> и от идущего от Синбирска подполк.<овника> Муфеля, что Пугачев бежал уже из Алатаря к Саранску. Я приказал Муфелю от Карсуна поспешить к Пензе чтоб оттуда перехватить ему дорогу - а ген.<ерал>-м.<аиору> Мансурову, идущему из Яицк.<ого> гор.<одка> в Сызрань, не упускать Пугачева. В Саратов писал о посылке томошней команды против злодея. А Михельсону от Арзамаса идти за ним же, и отрезав ему дороги к Москве теснить его с третей стороны. В Алатаре был Пугачев встречен народом и некот.<орыми> дворянами, и сие когда он был без артилл.<ерии> и в малолюдстве! Пугачев в 5 суток сделал болеее 400 верст. - Отряды его преследуют, между тем укрощают и бунтующую чернь. Кн. Галиц.<ын> сего дня прибыл сюда и репорт.<ует> о бунте башк.<ирцев>, везде успешно усмиряемом. В следств.<ие> указа от 8 июля, я сдал ему команду. Казань. *** 1 августа. Щерб.<атов> сдает команду кн. Пет. Мих. Галиц.<ыну>. В Казане убито 162, ранено 129, пропало 486. В том числе ранен директор гимназии надв.<орный> сов.<етник> Каниц. Учителей и учеников 17 чел. уб.<итых> и ран.<еных>. Отставн.<ых> убит.<о>: ген.<ерал>-м.<аиор> Кудрявцев полк. Ив. Алекс. Родионов кол. сов. Казимир Петр. Гурской Кол. асс. П. Тим. Брюховской прем.<ьер>-м.<аиор> Хвостов Арт.<иллерии> капит.<ан> Алекс. Родионов. *** Церквей погорело 25, монаст.<ырей> 3. Богородицкой Казанск.<ий> девичий, Ивановской, Троицкой, Федоровской мужск.<ие> разграб.<лены>. Домов 1772 сгорело и разграб.<лено>, остал.<ось> 298. В суконной слоб.<оде> сгорело 186, остал.<ось> 492. В Ямской - - 105, - 20. Гост.<иный> двор - разграбл.<ен>. Казармы в остроге тюремного двора сгорели, а колодников 153 чел. взято в толпу. *** 4 авг.<уста>. Рапор.<т> в Колл.<егию> кн. Гал.<ицына>. Ф.<он> Брант 3-го умер. Мансур.<ов>, идущий к Сызране, реп.<ортует>, что мят.<ежник>, каз.<ацкий> судия Фофонов, собрал шайку в степи и казака Безштанова подослал подговаривать яицк.<их> казаков. Синбирск.<ий> коменд.<ант> полков.<ник> Рычков реп.<ортует>, что Пугачев три дня находился в Сарайске, и собрав толпу из крестьян, вышел 30 июля к Пензе. Рычк.<ов> предписал сек.<унд>-маи.<ору> Несветову восстановить порядок в Алатыре. Ген.<ерал>-пор.<учик> Ступиш.<ин> уведомляет, что Мих.<ельсон> и гр.<аф> Мелл.<ин> еще не успели достичь Пугачева, что Пугачев за собою оставляет возмутителей. Михельс.<он> старается усмирить бунтующие селения, но не может. 1-го авг.<уста> был Муф.<ель> в 60 вер.<стах> от Пензы, репорт.<ует> о бунтах дворовых людей, все идут к Пуг.<ачеву>, который обещает им по 100 р. на месяц и вечную волю. Командирам отрядов предписал я везде покупать лошадей, или брать под квитанции. Жду ген.<ерал>-м.<аиора> Чорбы. *** 7-го авг.<уста> выступаю в Сарайск. *** Репорт гр.<афа> Меллина от 2-го авг.<уста>. Не только крестьяны, но попы, монахи, даже архимандриты возмущают чувствительный и нечувств.<ительный> народ. В Сарайске архимандрит Александр в иктинье помянул Петра III - при въезде же его встречал<и> архим.<андриты>, монах.<и>, свящ.<енники> с народом и прапорщ.<иком> Ша<х>маметьевым, коего Пугачев и пожаловал полковником и воеводою. При входе моем в город, я его арестовал. Дворяне, купеч.<ество> и народ не супротивлялись злодею. Я один преследую Пугачева, лошади устают, люди занемогают - не знаю где Муфель; Михельсон в Арзамасе. Пугачев в Сарайске дворян и прочих повесил 300 чел.<овек> (между проч.<ими> ген.<ерал>-м.<аиора> Сипягина). От прапорщ.<ика> Шахмаметьева не успел взять я допроса - благородных изменников взял с собою, а черных людей велел под висилицею высечь плетьми. *** Август. Николаю Лаврент.<ьевичу> Шестневу рапорт Новохоперского баталиона капитана Бутремович. 6-го авг.<уста> в бытн.<ость> мою в Верхн.<ем> Ломове один человек из злодейск.<ой> толпы шел по городу с обнаж.<енной> шпагою, спрашивая кто есть в том городе противник г<о>с.<ударя> Пет.<ра> Фед.<оровича>? а потом вшед азартно в церковь, подал читающему евангелие священнику письмо от Пугачева. По выходе его из церкви я велел его с<х>ватить вместе с крестьянином, его товарищем, что возбудило ропот в народе, опасающемся разорения от злодея. После того я допрашивал их всенародно. Первый показал, что он беглый помещ.<ика> человек, Борис Никитин, что за три дня тому бежал с товарищем и пристал к таковым-же 15 чел.; а где Пугачев, не знают. Я велел их ск<о>вать и отдал тамошн.<ему> воеводе. Народ успокоился, и решились защищаться от злодеев. Почему 8<го> приказные, купцы и однодворцы, собравшись в числе 25 чел., поехали со мною для поиска и в первой деревне захватили 5 беглецов. Оттоле отправился я в деревню Андреевскую, где крестьяне содержали помещика Дубенск.<ого> под арестом для выдачи его Пугачеву. - Я хотел было его освободить, но деревня взбунтовалась, и команду разогнала. Оттоль поехал я в деревни г. Вышеславцова и кн. Максютина, но их нашел я также под арестом у крестьян, и сих освободил, и повез их в Верх.<ний> Ломов; из деревни кн. Максютина видел я как гор. Керенск горел и возвратясь в В.<ерхний> Л.<омов> узнал, что в оном все жители, кроме приказных, взбунтовались, узнав о созжении Керенска. Начинщики: однодворец Як. Губанов, Матв. Бочков, и стрел.<ецкой> слободы десятской Безбородой. Я хотел было их схватить и представить в Ворон<е>ж, но жители не только меня до того не допустили, но и самого чуть не засадили под свой караул, однако я от них уехал и за 2 верст.<ы> от города слышал крик бунтующих. Чем вс° кончилось не знаю, но слышал я, что Керенск с помощью пленных турок от злодея отбился. В проезд мой в<е>зде заметил я в народе дух бунта и склонность к Самозванцу. Особенно в Танб.<овском> уезде, ведомства кн. Вяземского, в экономич.<еских> крестьянах, кои для прие<з>да Пугачева и мосты везде исправили и дороги починили. Сверх того села Липнего староста с десятскими, почтя меня сообщником злодея, пришед ко мне, пали на колени. *** 9 августа. Злодеи партии Пугачева в городах Наровчатове и Троицку воеводск.<их> товарищей и правящ.<их> секр.<етарские> должн.<ости> повесили, оттуда пошли к Керенску. 11 авг.<уста>. От Потапова. 28 июля партия вошла в Нижний Ломов. А Воронеж<с>к<ий> губерн.<атор> отправился в Павловск. В конце июля Пугачев находится в городе Инзаре, оттуда будет в Наровчатов, где жители бунтуют и воеводу с канцелярией держут под караулом. Августа 1<-го> из Инзарск.<ой> канцел.<ярии> прислан вахмистр с 12 чел. в город Керенск, где однодворцы бунтуют и ждут Пугачева с большим апетитством. Беглый холоп Петр Евсигнеев, назвавшись также Петр.<ом> III, в Инзаре правил, а оттоль отправился к Троицку, где воеводу Столповского убил и оттоль обратно в Инзар - а оттоль через Наровчат на днях будет в Керенск. *** 11 авг.<уста>. Верхоломов взят 11, полу созжен и ограблен при помощи однодворцев, офицеры инв.<алидной> команды перевешены, высечены плетьми, изрублены тесаками. [22 авг.<уста>]. Из Царицына, отбитого пушками Пугачева преследовали казаки 15 верст, отбив у него пушку, 2 знамя и множество пленных - и в тот же день пришел к Царицыну и Михельсон, а пехота пришла 23 авг.<уста>. *** Августа 15. Рапорт лейтен.<анта> Савельева в В.<оенную> Кол<легию>. 6 авг.<уста> в 4 часа по полуд.<ни> напал на Саратов Пугачев с разных сторон с 4,000 чел. и с пушками и под вечер, после упорного сражения, ворвался от Волги с двух сторон в город. Тотчас выпустил из острога колодников, и разбив команду, стал грабить с саратовск.<ими> казаками и жителями казенный капитал, и разорил обыват.<ельские> дома, дворян и купцов перевешал, не разбирая ни лет ни пола, сообща с отставным пятидесятником Уфинцовым, сделанным им в Сар.<атове> комендантом - до 11 числ.<а> авг.<уста>. - Того числ.<а> прибыл Муфель и Пугачев бежал к городу Д<ми>тр<иевс>ку что на Каме, отстоящ.<ему> от Сар.<атова> вниз по Волг.<е> 180 <верст>. [Где] Коменд.<ант> полковн.<ик> Бошняк, Опек.<унской> конторы ст.<атский> совет.<ник> Лодыжинской, воеводский товарищ ассесс.<ор> Жуков неизвестно где находятся. 14<го> числа прибывший Михельсон приказал мне принять начальство над городом, в коем все начальники Пугачевым истреблены. *** Августа 16. Реп.<орт> Потапова. Из Дмитревска пишет полковн.<ик> Меллин (тамошн.<ий> коменд.<ант>), что его город первый по Саратове, но что он приготовляется к отпору. Ком.<ендант> Царицынск.<ий>, полк.<овник> Цыплетев, что для охранения Дмитревска, наряжен им полк.<овник> князь Дундуков с 3000 калм.<ыков>, с перв.<ой> легк.<ой> пол.<евой> команд.<ой> и с Д.<онскими> казак.<ами> - к коим ожидают ген.<ерал>-ма.<иора> кн. Багратиона. Потапов писал на Кубань к бригад.<иру> Бринку, чтоб (назначенное кн. Долгоруким, предвод.<ителем> 2-ой армии) войско скорей отправил на подкреп.<ление> кн. Багратиона. То же писано и генер.<ал>-м.<аиору> Фризелю. *** Рапорт Потапову от Башняка 8 авг.<уста>. Пугачев напал на Сар.<атов> 6 авг.<уста> с 4,000 чел., в полдень. Башн.<як> с саратовск.<им> баталионом и с артилл.<ерийскою> командою тщетно ему противился. Ком.<анда> Донск.<их> (5<-го> числ<а>), а Волж.<ских> каз.<аков> (6- го) посланные к Петровску для развед.<ки>, не возвратились и изменили. По приходе же Пугачева послана была Сарат.<овская> казач.<ья> команда. Но и та изменила - а во время сражения из артилл.<ерии> некотор.<ые> офицеры, а за ними Саратовск.<ого> батал.<ьона> командир, май.<ор> Салмаков, со многими жителями, изменили и ушли, а я, с остальными, дрался до 5-го часу. А по занятию города, и явной измене, едва мог спастись, и ныне следую вниз к Астрах.<анской> губ.<ернии>, до первой крепости. *** 17 августа. От Цыплетева рапор.<т> Чернышеву. Высланный мною кн. Дундуков с калмык.<ами>, Д.<онскими> казаками и полев.<ою> командою, встретил в Волск.<ом> Войске, в 100 верст.<ах> от Саратова, Пугачева. Калмыки разбежались при первом пушечном выстреле; казаки дралися храбро, доходя до самых пушек, но были отрезаны от команды - и побиты. 17-го, из Волского войска, старшина Венеровский реп.<ортует>, что Пугачев ночевал на месте сражения, и ожидают его в Дубовку (последн.<юю> станицу к Цариц.<ыну>). Оттоль, по показ.<анию> пленного, Пугачев пойдет на Цар.<ицын> - где и буду защищаться. О Баграт.<ионе>, идущем по Дону, слух есть, что он находится по Иловле. Писано ему спешить к креп.<ости> или ударить в тыл Пугачеву. Пленники показали, что Пугачев идет на Терек, чтобы пройти в горы. *** 20 августа. От ген.<ерал>-поруч.<ика> губ.<ернатора> Воронежск.<ого> Шетнева. Он старается укрепить Павловскую креп.<ость>, куда и послал батал.<ьона> Воронежского 20 чел.<овек>, да потом 60 Чугуевск.<их> каз.<аков> да 200 чел. из ротн.<ой> команд<ы>. Злодеи явились по Хопру. Г.<енерал>-м.<аиор> Чорба находит<с>я близ Касимова на моск.<овской> дороге, а Венг.<ерский> гусарск.<ий> полковн.<ик> Древиц идет к Шацку и Танбову по астрах.<анской> дороге. Пугачев же 13-го ворвался в Дмитриевск, но вероятно будет разбит Дундуковым и Багратионом. В таком случае я советовал Чорбе двинуться к Танбову, а Древицу к Воронежу. У Пугачева после взятия Саратова было до 10,000 с артилл.<ерией>. Хоперской креп.<ости> коменд.<ант> Аршеневский доносит о въезде партии по Хопру, и о бунте крестьян. Бунтовщ.<ики> положили соль продавать по 20 коп. *** 23 августа. Репорт Рейнсдорпа. Башк.<ирцы> и киргиз.<цы> не усмиряются, последние поминутно переходят через Яик, и из-под Оренб.<урга> хватают людей. Войски здешние или преследуют Пугачева, или заграждают ему путь, и на кирг.<изцев> идти мне нельзя, хана и салтанов я увещеваю. Они отвечали, что они не могут удержать кирг.<изцев>, коих вся орда бунтует. *** Рапорт Потапову от Цыплетева 26 авг.<уста>. Пугачев по взятии Саратова, Дмитриевска и городка Дубовки 21 авг.<уста> напал на Царицын, но пушками отбит, и 500 взято в плен. Пугачев пошел вниз по реке к Черн.<ому> Яру, за коим 23 авг.<уста> Михельсон с корпусом своим и придачею здешних казаков его преследовал и 25<го> на утр.<енней> зоре был беспр.<ерывно> огонь. Сию минуту узнаю, что Пугачев в 100 в. от Цариц.<ына> разбит Михе<льсоно>м - 4,000 убито, в плен взято до 6,000. IX. ВЗЯТИЕ ПЕТРОВСКА И САРАТОВА. АВГУСТ. Рапорт саратовск.<ого> коменд.<анта> в В.<оенную> Кол.<легию>. От 15 июля ордер губ.<ернатора> астрах.<анского> о взятии мною предосторожности получа - тотчас послал в опекунскую контору отношение, с требованием казаков для разъездов, и с таков.<ым> же требованием прап<орщик>у Уланову, находящемуся на луговой стороне. А узнав, что Пугачев уже в Пензе, я съездил в Опек.<унскую> контору для рассуждения о защите города - и предложил возобновить городские укрепления, и для того требовал офицера для приведения в порядок моих пушек; но из сего ничего не воспоследовало. 24 июля получил я ордер от г. астраханского губ.<ернатора> истребовать от Опек.<унской> конторы казаков и артиллерию, но сие не было исполнено. А 1 августа ст.<атский> сове.<тник> Лодыжинской и гв.<ардии> поруч.<ик> Державин потребовали меня в ту контору, и предложили укрепляться где было начато, а не вокруг всего города, как я того хотел. На что уже и прежде отвечал я, что не внутри жила должно укрепляться, но спереди; повторя мою просьбу, чтоб по силе ордера г. губерн.<атора> всех артиллер.<ийских> служителей ко мне откомандировали, да и весь артилл.<ерийский> лагерь из прежнего места (в боку города) перевели бы перед самый город близ каменн.<ой> часовни, где есть и вода. Я поехал в Опек.<унскую> контору, и мнение мое повторил словесно; но Лодыж.<инский> и Держ.<авин> не только не согласились, но еще и ругали, и Держ.<авин> предлагал меня арестовать. 1 авг.<уста> г. Державин, вошед в Саратовский магистрат, подал предложение, чтобы все обыватели поголовно явились к деланию укреплений; и как некоторые купцы подписались к определению Опек.<унской> конторы, то к начатому около всего селения укреплению, от тех купцов давно не было и рабочих людей для рытья вала, отосланы были все в Опек.<унскую> контору. Узнав о взятии Петровска, 5 авг.<уста> собрал я со всех ненужных караулов солдат Саратовск.<о>го батал.<иона>, также сарат.<овских> казаков и расположился на валу, обставясь рогатками, а г. Держ.<авин> взяв с собою Донск.<их> казаков (4 авг.<уста>) поехал в Петровск для забрания пороху и пушек, но те казаки соединились с бунтовщ.<иками>, а г. Державин возвратился с 2-мя казаками в Саратов, где, переночевав, уехал неизвестно куда. Я же казну и дела нагрузив на судно, отправил водою вниз, при воеводск.<ом> тов.<арище> Телегине и штатн.<ой> ком.<анды> подпоручике Алексееве. 6-го узнал я, что ст. сов. Лодыжинской уехал. Пугачев пришед к Сарат.<ову> остановился в 3 верст.<ах>. Я отрядил сар.<атовских> казаков для поимки языка, но они изменили. А обыватели для переговоров подослали купца Кобякова, после чего толпа подходила к самым укреплениям и с казаками разговаривали. Я приказал по ней стрелять, на что бургомистр купец Матвей Протопопов, и многие обыватели с криком сказали мне, что я тем выстрелом потерял у них подосланного ими первостатейного купца Кобякова. А на вопрос мой, как осмелились они подсылать к Пугачеву? - они повторяли свои упреки. Нечего мне было делать. Между тем Кобяков возвратился с пугачевск.<им> указом, который, взяв от него, я разорвал и растоптал, а его велел арестовать. Но по усильной просьбе купцов принужден был освободить, дабы не произвести явного возмущения. Пугачев потом вшед на гору, которую не в силах я был прежде занять - я приказал бросить на них из мортиры бомбу, но бомба упала в 50 саж.! Поруч.<ик> Будинов, выстреливший, объявил мне, что это случилось от малого заряда. Я обошел фрунт и увидел везде бездействие и готовность к измене. По первому выстрелу Пугачева, казаки и обыватели разбежались. Потом с горы нас атаковали, я открыл пальбу в 2 часа, до 6-го. Удача была на моей стороне; вдруг 300 артилл.<еристов>, выхватя из под пушек клинья и фитили, выскочили из укрепления и передались. В сие время резерв Пугачева кинулся на меня с горы. Тогда с Саратовск.<им> баталионом и со знаменами, я решился сквозь толпы идти ретирадою - и велел сек.<унд>-май.<ору> [и] батал.<ионному> командиру Салманову с первой половиною выступить из укрепления, но заметя что он солдат приводит в замешательство, не выстроив порядочно, отрешил было его от команды, но оставил по представлению сек.<унд>- маи<ора> Бутырина. Но только поворотился я к другой половине, приказав ей выступать из укрепл.<ения> со знаменами, Салманов передался и я остался с 59 чел. шт.<аб> и об.<ер>-офиц.<еров> и солдат. С ними пробился я сквозь толпу разбойников и наших изменников. Пугачев преследовал нас 6 верст, но наставшая ночь его остановила, а я с знаменами, с казною и с офицера<ми> прибыл 11 авг.<уста> в Царицы<н>. 21<го>, когда Пугачев подступил под Царицын, я с подчиненными занял батарею над Волгою, и обще с полк.<овником> Цыплетевым осаду отбили. 27<го> по повелению астр.<аханского> губ.<ернатора> отправя прим.<ьер> маи.<ора> Зоргера в Саратов править должн.<ость> коменданта, сам поехал в Астрахань, а оттуда прибыл в Саратов 7 сентября. *** Распоряжение Опек<унской> конторы. 1) Вокруг конторских магазейнов сделать укрепления. 2) Отдать коменданту в ведение вс° войско невозможно, ибо главный судья конторы Опекунства иностранных, будучи в чине бригадира, под командой его быть не может. 3) Но мнение г. коменд.<анта> сделать другое укрепление и 2 батареи: одну у московских ворот, а другую чрез овраг у мосту близ Волги, нельзя согласить, ибо мало пушек. 4) Идти навстречу Пугачеву, оставя в помянутом укреплении малое число команды. 5) Осмотреть пушки, и если сверх 10 найдутся годные, то сделать поскорее лафеты. 6) Лодки на Волге сжечь, а по берегу сделать батареи, артилл.<ерийский> лагерь перевесть ближе к городу на высокое место. 7) Перевезти казну в укрепление и вырыв ямы закопать. Казенное вино нагрузить на судно и пустить вниз по Волге. *** В Саратовской крепости было всего 210 чел., из коих бежало 141. В ретираде убито около 10. *** Показания казаков Василья Иван. Ма[ло]хова да Ив. Гр. Мелехова 18 авг.<уста> 1774. Находились они с есаулом Фоминым с 1771 года в Саратове Мелехов сотником, а Малохов квартермейстером для наблюдения колонистов и поиску разбойников в команде бригадира Ладыжинского. 3-го авг.<уста> ес.<аул> Фомин, они оба и 60 чел. каз.<аков> с двумя хорунжими откомандированы им (Ладыж.<инским>) в гор.<од> Петровск, для разведания о Пугачеве, защищения города, а в случае крайности, потопления пушек и пороху - и для спасения денежн.<ой> казны. Гвардии поруч.<ик> Державин, по словам Фомина, должен был быть за ними в Петровск. Но он не приехал, а послал вместо себя поручика Гоголева. Тут увидели они войско Пугачева. Передние верхами входили с горы уже в город, а сзади шли повозки и остальные туда же. Духовенство встречало их с образами и с колокольным звоном и хлебом и солью. Гоголев и к нему приставший прапорщ.<ик> Шкуратов с ес.<аулом> Фоминым поехали ближе для разведывания. Несколько времени оба офицера и Фомин проскакали мимо их, и Фомин закричал им: что вы стоите? Неприят.<ель> в Петр.<овске>, убирайтесь. Сам он держал лошадь в путь на поводе. Малохов пенял ему за побег, и проговорил: лучше де нам здесь умереть по службе. Фомин сказал, что догонет только Гоголева, возьмет у него свою лошадь и воротится. Но ускакав не возвращался. Едва они скрылись, показалось до 150 чел. скачущих с 9 знаменами с изображением святых, без полей и звезд золотых (на иных вышиты звездочки, на других пазументы, дру<г>ие простые). Они их окружа, отрядили к ним яицк.<ого> казака, который кричал: Не противьтесь, сам здесь гос.<ударь> Пет.<р> Фед.<орович>, слезать с лошадей! и с тем отъехал. Другой прискакал с повелением оставить лошадей сзади. Государь де едет - а как подъедет, кладите оружие, и пав на колени поклонитесь, и казак тот остался при них. И сам Пугачев с знаменами приехал, а они, став на колени, поклонились. Он сидя на коне, спросил: какие вы? Услыша, что донские казаки, и были в Саратове, сказал: вставайте, детушки; бог и государь вас во всех винах прощает, ступайте ко мне в лагерь. Потом по распросам узнав, что есаул и 2 офицера бежали, сам Пугачев переменил лошадь, на буром коне взяв у казака дротик сам пят пустился в погоню. А их, при бунчуке с изображ.<ением> знамения богородицы, отбитом некогда ими при реке больш.<их> Узенах у изменника Бештанова, оставшиеся казаки привезли вечером в лагерь, у самого города, где были 2 палатки самого Пугачева, и третья секретаря его Алексея Пьянова - и определили их в полк яицк.<ого> казака Афанасья Петрова. В сумерки приехал Пугачев, есаул и Гоголев ушли от него, а Шкуратов был заколот. Пугачев Мелихова и Малохова да хорунжих Попова и К<о>лобродова позвал к себе ужинать, велел им сесть и поднес по две чарки приговорив: пейте, детушки, при мне. Спрашивал о жаловании - и услыша, что они оным довольны, сказал: ёнет, хоть вы и довольны, да мало этого на седло, не только на лошадь. Послужите у меня, вы не так будете довольны, и будете в золоте ходить, а у вас господа съедают жалованье и прибавил: Слушайте, други мои: я был в Египте 3 года, в Цареграде 3 года (да 2 года в третьем не упомнят котором месте) и он примеры все чужестранные узнал, а не так как у нас; я знаю как с господами поступлю. Потом отпустил ночевать, приказав приходить к нему утром и вечером. Фомин с офицерами подъехав к Петровску, послал для разведывания в город 4 человек - они были взяты и представлены Пугачеву, который двоих отрядил обратно к Фом.<ину> с приказом ехать в лагерь, но не нашед уже есаула, остались с нами и вместе взяты. 5-го Пугачев пошел к Саратову (от Петр.<овска> 90 ве<рст>). Они нарочно оставаясь сзади видели всю его сволочь. Оная состоит из 300 яицк.<их> каз.<аков>, остальные калмыки, башкирцы, татары есачные, киргизцы, господские крестьяне, лакеи и проч. сброд. Знамен писаных и неп.<исаных> 20, пушек с 13, при них захвач.<енные> канониры - сволочи всей с 10,000, из оных тысяч<и> 2 вооружены, прочие с вилами, чепушками, с крючьями и прочие безо всего. - На дороге ночевали и казаки вечером приведены были к присяге, кроме Мелехова, отставшего сзади в лихорадке. Пугачев призвал его к себе, и подал ему сам франкфуртскую медаль говоря: Жалуют тебя бог и государь - и Мелехов его мерзкую руку принужден был поцаловать. За ним вслед позван был хорунж.<ий> Колобродов и ему дана также медаль, серебр.<яная> позол.<оченая> - но какая, он не разглядел. Полковн.<ик> Афанасий Петров нам их на шеи и надел, при чем они подчиваны вином. Присяга была над образом писанном в медных складнях. Атаман Овчинников и секретарь собрав казаков прочли указ и привели их к присяге. После чего Овчинников произнес: "Слушайте: его в.<еличество> жалует вас жалованием: казаков по 12, а старшин по 20 руб.", - которое и выдано медными деньгами. 6-го до света Пугачев пошел на Саратов; 500 повозок оставалось на зади. Приближась к городу, Пугачев сам с пушками взошел на гору Соколову, а конницу поставил под горою и стал в город стрелять, и когда произвел замешательство, тогда конница ворвалась, и Пугачев за нею вступил, убивая и грабя хлебные, соляные и винные казенны<е> анбары отворя, предал черни своей, колодников выпустил и - жителей привел потом к присяге, не велел погребать побитых тела - а 9-го авг.<уста> в обеды пошел со всею толпою к Дмитриев<ску>. В то время они из лагеря бежали. Пугачев росту средн.<его>, лицом смугло красный, ряб, на голове волосы черные с русиною, борода небольшая и не широкая, в коей и седина пробивалась, а по лицу пухом крайне редка, брови черные, глаза серые с желтиною, нос небольшой на средине манин<ь>кой бугорчик, а конец сверху загнулся, острый, кожа лупится. Оба видели его сына лет 12 беловатого, дочь поболее того. Сын в казач.<ьей> одежде, а дочь в немецком уборе. - Жену не видали. - Первый по злодей<ству> Андрей Афон. Овчинников. ПЕРЕВОДЫ ИНОЯЗЫЧНЫХ ТЕКСТОВ. (1) Повидимому этот фарс разыгрывается по воле шевалье де Тотт, но мы живем уже не во времена Димитрия, и пьеса, имевшая успех двести лет назад, ныне освистана. (фр.) (2) Сударь, одни лишь газеты подымают шум по поводу разбойника Пугачева, который ни в прямых, ни в косвенных отношениях с г. де Тотт не состоит. Пушки, отлитые одним, для меня значат столько же, сколько предприятия другого. Господин де Пугачев и господин де Тотт имеют впрочем то общее, что один изо дня в день плетет себе веревку из конопли, а другой в любую минуту рискует получить шелковый шнурок. (фр.) (3) История гуннов и татар, кн. 19, гл. 2. (фр.) (4) История восстания Пугачева. (фр.) (5) Маиор Харлов несколько недель тому назад женился на дочери полковника Елагина, очень милой молодой особе. Он был опасно ранен при защите крепости, и его отнесли домой. Когда крепость была взята, Пугачев послал за ним, велел стащить его с кровати и привести к себе. Молодая жена, в отчаянии, последовала за ним, бросилась к ногам победителя и просила о помиловании мужа. - Я велю его повесить в твоем присутствии, отвечал варвар. При этих словах молодая женщина проливает потоки слез, снова обнимает ноги Пугачева и умоляет о милосердии; вс° было напрасно, и Харлов был в ту же минуту повешен в присутствии своей супруги. Едва он испустил дух, как казаки бросились на его жену и принудили ее утолить грубую страсть Пугачева. (фр.) (6) Самые варварские народы соблюдают до известной степени чистоту нравов, и у Пугачева было достаточно здравого смысла, чтоб не совершать перед солдатами и т. д. (фр.) (7) Наиплачевное состояние Оренбургской губернии много опаснее, чем я могу его описать; меня бы не устрашила регулярная вражеская армия в десять тысяч человек, а между тем один предатель с 3000 бунтовщиков приводит в трепет весь Оренбург - - - Мой гарнизон, состоящий из 1200 человек, - единственная к тому же военная сила, на которую я полагаюсь. По милости всевышнего мы поймали 12 шпионов и т. д. (нем.) (8) Бунтовщики держали себя так тихо в Татищевой, что сам князь сомневался, действительно ли они там. Чтоб разузнать об атом, он послал трех казаков, которые приблизились к крепости, ничего не заметив. Бунтовщики послали к ним женщину, которая поднесла им хлеб-соль по русскому обычаю и, спрошенная казаками, уверила их, что бунтовщики, побывав в крепости, все ушли оттуда. Пугачев, полагая, что он обманул казаков этой хитростью, выслал из крепости несколько сот человек, чтобы их захватить. Один из трех был убит, другой захвачен, но третий скрылся и явился доложить Галицыну о том, что он видел. Князь сразу решил идти на крепость в тот же день и атаковать врага в его укреплениях (История восстания Пугачева). (фр.) (9) Победа, одержанная вашим сиятельством над мятежниками, возвращает жизнь населению Оренбурга. Этот город, выдержавший шестимесячную осаду и доведенный до ужасного голода, теперь полон ликования, и жители его возносят молитвы о благополучии своего славного освободителя. Пуд муки стоил уже 16 рублей, и теперь изобилие идет на смену нищете. Я вывез транспорт в 500 четвертей из Каргале и жду другого в 1000 из Орска. Если отряду вашего сиятельства удастся захватить в плен Пугачева, нам не останется желать ничего больше, и башкирцы не замедлят просить помилования. (фр.) (10) История восстания Пугачева. (фр.) (11) Кочевые скитания Веньямина Бергмана и т. д. (нем.) (12) Я охотно удовлетворю, сударь, ваше любопытство на счет Пугачева; мне это тем легче сделать, что вот уже месяц как он захвачен или, говоря точнее, связан и закован своими собственными людьми в необитаемой равнине между Волгой и Яиком, куда он был загнан войсками, посланными против них со всех сторон. Лишенные пищи и способов ее добыть, его товарищи, пресытившись, кроме того, жестокостями, которые они совершали, и надеясь получить прощение, выдали его коменданту Яицкой крепости, который отправил его в Симбирск к генералу графу Панину. Сейчас он находится на пути к Москве. Будучи приведен к Панину, он простодушно сознался при допросе, что он донской казак, назвал место, где он родился, сказал, что был женат на дочери донского казака, что имел троих детей, что во время мятежа женился на другой, что его братья и племянники служили в первой армии, что и сам он служил во время двух первых кампаний против Порты и т. д. и т. д. (фр.) (13) Так как у генерала Панина было много с собой донских казаков и так как войска этой народности никогда к разбойнику на удочку не попадались, то вс° это и было вскоре проверено соотечественниками Пугачева. Он не умеет ни читать, ни писать, но это человек крайне смелый и решительный. До сих пор нет ни малейшего следа тому, чтоб он был орудием какой-либо державы или действовал по внушению кого бы то ни было. Надо полагать, что господин Пугачев просто заправский разбойник, а не чей-либо слуга. (фр.) (14) Мне кажется, после Тамерлана ни один еще не уничтожил столько людей. Прежде всего, он приказывал вешать без пощады и без всякого суда всех лиц дворянского происхождения, мужчин, женщин и детей, всех офицеров, всех солдат, которых он мог поймать; ни одно место, где он прошел, не было пощажено, он грабил и разорял даже тех, кто, ради того чтоб избежать насилий, старался снискать его расположение хорошим приемом; никто не был избавлен у него от разграбления, насилия и убийства. (фр.) (15) Но до какой степени может человек самообольщаться, видно из того, что он осмеливается питать какую-то надежду. Он воображает, что ради его храбрости, я могу его помиловать и что будущие его заслуги заставят забыть его прошлые преступления. Еслиб он оскорбил одну меня, его рассуждение могло бы быть верно, и я бы его простила. Но это дело - дело империи, у которой свои законы. (16) Маркиз Пугачев, о котором вы опять пишете мне в письме от 16 декабря, жил как злодей и кончил жизнь трусом. Он оказался таким робким и слабым в тюрьме, что пришлось осторожно приготовить его к приговору из боязни, чтоб он сразу не умер от страха. (фр.) (17) "Известие о подробностях мятежа Стеньки Разина против московского великого князя. Зарождение, ход и окончание этого мятежа, вместе с обстоятельствами, при которых был схвачен этот мятежник, смертный ему приговор и его казнь, перевел с английского К. Демар" (фр.) (18) Я чертовски боялся за своих солдат, как бы они не поступили так же, как гарнизонные, и не сложили оружия перед мятежниками. Но нет, они их бьют как следует и обходятся с ними как с бунтовщиками. Это придает мне храбрости. (фр.) (19) ошибки (20) в лист (21) фургон (22) низшие чином (23) Пуд муки стоил уже 16 рублей. (Письмо Рейнсдорпа к Галицыну). (24) Извлечения из "Истории трех разделов Польши" Феррана. (франц.) (25) Пруссия, в течение долгого времени вассал и данница Польши, домогалась названия королевства и испрашивала его у Австрии, которая отговаривалась ссылками на ее малые размеры. Великий курфюрст отвечал: пусть она даст мне королевский титул, а о королевстве позабочусь я сам. Его сын получил его во время войны за наследство, и это была одна из самых неудачных спекуляций Австрии. Она ускорила, кроме того, осуществление проекта Петра I, проекта, посредством которого он сам желал ускорить цивилизацию народа, еще удаленного от европейской образованности, и создать силою власти то, что создается не иначе как силою времени, свободы и промышленности. (26) Алекс. Орлов уехал из Петербурга в начале апреля 1771 года, в сопровождении Долгорукого (Крымского), который должен был командовать десантными войсками, и с 15 миллионами рублей. Сальдерн пишет проект переворота в пользу в.<еликого> к.<нязя>. - Панин его прочел, разорвал, бросил в огонь и продолжал пользоваться услугами С.<альдерна>. (27) Обманувшись в своих обширных проектах 1770 года, Екатерина не отказалась от их осуществления. Она к ним присоединила завоевание Крыма. - Репнин должен был очистить правый берег Дуная. - На Оттоманскую Империю должны были быть совершены шесть нападений. - Другие со стороны Грузии. - Флот намечено было собрать в Черном море и т. д. - Ее приготовления были сокращены и затруднены: 1) истощением Русской Империи, 2) необходимостью держать лучшие войска в Польше, 3) переселением калмыков, 4) Пугачевым. У России мало было звонкой монеты, никаких союзников кроме Пруссии, необъятная территория, мало соразмерное население. Большая часть отраслей управления, быстро усвоив формы цивилизованной империи, сохраняла, тем не менее, все непорядки дикого государства. Армия была далеко не в полном составе, рекрутские наборы проводились с трудом. Финансы были истощены, их пополняли бумажными деньгами. - [Она] Россия держала в Польше не более 20, 25 тысяч человек - но это были отборные войска. В 1771 году в Варшаве было лишь 300 солдат. - Прусский король охранял места, которые не были еще заняты конфедератами. (28) 600,000 калмыков возобновили в конце 18 столетия те былые переселения народов, одно из которых никто не ожидал увидать еще раз. - Это был разительный контраст угодливым похвалам философов - уход пастушеского народа, притесняемого правительством. Екатерина была им унижена. Это событие образовало в империи пустоту в 1500 верст - между Царицыном и Астраханью. Первоначально эти калмыки состояли из трех основных групп и были подвластны Китаю. К концу 17 века, побежденные и преследуемые китайцами, они явились, чтоб укрыться, на восточной окраине Русской Империи между Яиком и Волгой. - Китайцы тщетно требовали их обратно: Россия дала ответ, который 70 <лет> спустя Китай повторил России. - Калмыки были верны, они охраняли границы от Кавказцев. - Их начали притеснять. - Хан Убашэ, у которого угнетатели отняли сына, тщетно пытался дать ход своим жалобам. - Он задумал покинуть Россию. Приготовления совершались в большой тайне. - Они приблизились к границам, не возбудив подозрений, - и внезапно перешли их. Яицкие казаки отказались их преследовать. - Калмыки двинулись обратно с Запада на Восток, разделившись на несколько колонн. - Первые покинули Волгу в 1770, 16 декабря. - 80,000, угоняя за собой многочисленные стада, были безуспешно атакованы Русскими и 9 августа 1771 года появились в стране Элевтов на границах Китая, близ реки Оби (пять миль в день). Около сотни русских находилось тут в качестве пленных. - Убашэ предупредил Китай, и для их встречи было вс° приготовлено. Они потеряли более трети из-за болезней, усталости и сражений. - Они направились к северу от Каспийского моря. - Одна часть двинулась вдоль окраин Сибири - другая - южным путем. Их бегство оставило границы без гарнизонов. (29) Пугачев дал свободу крестьянам, и их восстание дало себя знать между Казанью и Оренбургом. Насчитывают более 2,000 дворян, женщин или детей, повешенных, раздавленных или подвергнутых причудливым истязаниям (письмо французского резидента). Один майор, посланный с сообщением подробностей об одержанной над Пугачевым победе, сказал Екатерине: ваше величество счастливы, что он не ворвался в Москву, которая кишит его сторонниками. Волконский, чтоб устрашить простонародье, разместил свои войска по кварталам и <приказал> расставить пушки. - 8,000 ушло за три месяца, чтоб присоединиться к Пугачеву. (30) Кар был в Польше одним из самых известных приспешников Репнина и был им назначен охранять Радзивилла в Радоме. У генерала Бибикова было под начальством до 18,000 чел.<овек>. Умирая отравленный, он написал императрице письмо, в котором могли разобрать только следующие слова: служить... до самой смерти... семья. Это письмо и то, еще менее поддающееся прочтению, которое он написал жене, и подробности его смерти распространили в П.<етер>б.<урге> мрачный ужас, и были сделаны самые строгие распоряжения, чтоб заглушить всякие толки об этом событии. Главные их жалобы (Яицких казаков) направлены были против того, что укомплектовали в полки, как регулярные войска, набранных среди них рекрутов. Против того, что полки задерживали в армиях в течение семи лет - тогда как каждая воинская часть, использованная во время войны, должна была, по окончании кампании, замещаться другой, в порядке очереди. - К этим жалобам они присоединили жалобы лично на Захара Чернышева, которые были причиной или поводом его опалы. (31) В 1772 г. его начальник (донских казаков) Ихраимов(?) вел переговоры с начальником Яика. Он был выслежен и задержан. Конфискация его имущества, несмотря на грабеж, которому оно подверглось со стороны русских чиновников (!), дала свыше 2,000,000 рублей. (32) Французские резиденты в Петербурге и Вене были поражены возможностями, открывавшимися со всех сторон Пугачеву, и тем, какое применение мог бы дать им человек менее жестокий и более благоразумный. Их внимание в течение нескольких лет было уделено даже самым мелким подробностям: они давали о них точный отчет в своих депешах. (33) Киргизцы, независимый народ, политика которого состояла в том, чтоб грабить то китайские окрайны, то русские. (34) У Казанских татар нашли склады оружия и пороху. - И молодой Пулавский жил в их среде до перехода к Пугачеву, и находясь там, поддерживал тайные сношения с женой русского губернатора (Бранта). (35) Французский резидент насчитывает в одной из своих депеш 27 орд или племен, восставших против России или ожидающих только подходящей минуты, чтобы открыто восстать против нее. (36) Во многих деревнях, при появлении вербовщиков в рекруты, все способные носить оружие крестьяне укрывались в леса. (37) Более 200 московских жителей сговорились пристать к Пугачеву. Но они были захвачены, возвращены и жестоко наказаны. (38) Два письма Пугачева дошли до Петербурга, первое - к великому князю, второе в Сенат. - Другое, в столь же сильных выражениях, было найдено на престоле кафедрального собора (? смотри Мирович). Екатерина не была уверена в гвардии, откуда несколько солдат дезертировало. Один из них, не из простонародия (Шванвич?) и т. д. . . Она запретила разговаривать о том, что касалось правительства. - Она приказала перевести в Москву 4 полка пехоты, 300 человек артиллеристов и один полк гусар (?). Пугачев расплачивался турецкой монетой или голландскими дукатами. - (Нет, медной монетой). (39) Он был в сношениях с Крымом и Константинополем. (40) Кар приказал повесить двух ефрейторов, задержанных при побеге? (41) Один русский майор осмелился сказать Михельсону, что его гренадеры не пошли бы против своего императора. Михельсон разможжил ему голову выстрелом из пистолета. (42) Когда Пугачеву сообщали, что новые полки идут против него; хорошо, говорил он, одна половина послужит мне на то, чтоб побить другую. (43) (Пугачев) он им давал по 5 руб. в месяц, вдвое больше, чем жалование у русских, водка продавалась за его счет. (44) Его войско было разделено на десятки - и все, кто входил в десяток, были ответственны за каждого из них. (45) Пулавский покинул его с омерзением. ПЕРЕВОДЫ ИНОЯЗЫЧНЫХ ТЕКСТОВ "История Петра" (подготовительные тексты) Извл.<ечения > из Введения. Штраленберг. ( (1)Филиппа Иоганна фон-Штраленберга "Северная и восточная часть Европы и Азии". Стокгольм. (2)Питер Бас <Петр Мастер> (3)Савари (4)сбавьте! сбавьте! (5)кассационный суд (6)слуга (7)Нотебург (8)Нотебург (9)последние новости (10)комиссар конвента (11)Петр дешево ценил Августа. Он, по-видимому, ничего не имел против избрания другого короля. (12)мастерское произведение (13)так (14)Гессен-дармштадтский (15)Я никогда еще не видел, чтобы пили столько венгерского. (16)Ренн, Ренн, друг мой. В другой стране ты не стал бы так скоро превосходительством. (17)Ваше величество, если он примется за прежнее, может приказать наказать его кнутом. (18)Дум (19)Петр I, греко-российский монарх (20)прекрасная черта храбрости и человеколюбия Шереметева (21)приказал пройти войскам перед его величеством, королем датским (22)Бассевич (23)Штетин (24)Гольштейн (25)Вольтер 21 ноябрь (26)Лемонте (27)Фоллар (28)Лемонте (29)Монтрель (30)Абевиль (31)де Тессе (32)Отель Лангр (33)Отель Ледигиер, близ Арсенала (34)Витфорд (35)Моро-де-Бразе (36)подручный или шут при Ходжи-Нефесе (37)Мольбрунц (38)центральная (39)История Карла XII Вольтера (40)Смерть государя, верность государю, смерть моя (41)Да здравствует (42)Гольштейнского (43)случай (44)чтоб сохранить внешнее приличие (45)д'Алион (46)облагаемый оброком по прихоти и произволу (47)Далгетти (48)авантюристка (49)Записки политические, забавные и сатирические господина Ж.<ана> Н.<икола> д.<е> Б.<разе> Г.<рафа> Лионского, полковника Казанского драгунского полка и бригадира войск его царского величества, в Веритополисе у Жана Дизан-вре <в Истиннограде, у Ивана Правдивого>. 3 тома. (50)Кем бы вы ни были, друг читатель, сколь бы ни был возвышен ваш ум, сколь бы вы ни были просвещенны, сколь бы наконец ни была изыскана ваша манера говорить и писать, - я вовсе не прошу у вас снисхождения, и вы можете повеселиться, критикуя эти безделицы, которые я отдаю на суд публики. Но, давая себе в этом полную свободу на мой счет, а также и на ваш, - ибо вы же за свои деньги будете читать мои сочинения, - помните, что порядочный человек, находящийся в глубине северной страны, среди людей по большей части варварских, языка которых он не понимает, был бы весьма достоин сожаления, не умей он пользоваться пером, чтобы разогнать скуку описанием всего происходящего перед его глазами. Вам известно, что не всякому дано тонко мыслить и писать. На этом основании вы извините меня, - если, разумеется, пожелаете, потому что если бы этим занимались только умеющие мыслить и писать изысканно, то оказалось бы слишком много <праздных и> бесполезных людей. Вы тогда лишились бы доставляемых мною сведений об этих глухих странах, где искусные перья не часто встречаются. Прощайте, друг мой читатель, критикуйте: чем больше будет критиков, тем выгоднее будет моему издателю - это послужит залогом того, что он распродаст мою книгу и извлечет пользу из своего труда. Sunt sanis omni sana.[Для здоровых все здорово.]. (51)Покинув Брабант, я принял участие в войне на стороне царя, Вашего союзника, и надеялся, что хорошо ему служил; Я даже долго думал, что мои услуги ему угодны. И однако, хотя он принял мое усердие, Я был вынужден вернуться. Кровь, мною пролитая, понесенная мною потеря Всего обоза, отнюдь мною не приобретенного И разграбленного людьми в чалмах во время сражения, - Таковы были печальные вестники, Сообщившие мне о моей отставке. Отосланный без денег из глубины России, Иностранец без покровителя и вечно несчастный, Я ищу помощи у великодушного государя, Которому предлагаю свою жизнь, Равно как и все мои пожелания. Не подумайте, великий король, что, питая пылкие надежды, Я дерзаю просить о большем, нежели о пропитании, - Нет, в моем нынешнем положении, без гроша за душой, Я прошу немного чести ради моего происхождения И немного средств ради поддержки моего существования. (52)Отосланный без денег из глубины России. (53)которые, хотя и русские, т. е. мало жалостливые, хотели сесть на лошадей, чтобы броситься а помощь храбрым венгерцам. (54)Достоверно, что Карл был непоколебим в своем намерении свергнуть с престола русского императора, что он ни с кем тогда не советовался и не нуждался в советах графа Пипера, чтобы отомстить Петру Алексеевичу, чего он <так> давно добивался. (55)Азов на Черном море (56)Он приказал соорудить внешние укрепления по собственноручным его планам и мост через Днестр, упирающийся в достаточную для этой местности крепость, замкнутую сзади двумя двойными тенальными укреплениями. (57)соорудив там коммуникационный мост (58)потому что она сужалась по мере возвышения (59)маленькую повозку. (60)которую я держал всегда на уровне моего поста, чтобы иметь возможность переменить белье ночью (61)столько же времени не разнуздывались (62)его султанского величества <ЗАМЕТКИ ПО РУССКОЙ ИСТОРИИ XVIII ВЕКА.> По смерти Петра I движение, переданное сильным человеком вс° еще продолжалось в огромных составах государства преобразованного. Связи древнего порядка вещей были прерваны на веки; воспоминания старины мало по малу исчезали. Народ упорным постоянством удержав бороду и русской кафтан, доволен был своей победою и смотрел уже равнодушно на немецкий образ жизни обритых своих бояр. Новое поколение, воспитанное под влиянием европейским, час от часу более привыкало к выгодам просвещения. Гражданские и военные чиновники более и более умножались; иностранцы в то время столь нужные, пользовались прежними правами; схоластической педантизм по прежнему приносил свою неприметную пользу. Отечественные таланты стали изредко появляться и щедро были награждаемы. Ничтожные наследники северного исполина, изумленные блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всем, что только не требовало нового вдохновения. Таким образом действия правительства были выше собственной его образованности и добро производилось ненарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе. (1) Петр I не страшился народной Свободы, неминуемого следствия просвещения, ибо доверял своему могуществу и презирал человечество может быть более, чем Наполеон. (2) Аристокрация после его неоднократно замышляла ограничить самодержавие: к счастию, хитрость государей торжествовала над честолюбием вельмож и образ правления остался неприкосновенным. Это спасло нас от чудовищного феодализма и существование народа не отделилось вечною чертою от существования дворян. Если бы гордые замыслы Долгоруких и проч. совершились, то владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили б для проччих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных. Одно только страшное потрясение могло бы уничтожить в России закоренелое рабство; нынче же политическая наша свобода неразлучна с освобождением крестиян, желание лучшего соединяет все состояния противу общего зла, и твердое, мирное единодушие может скоро поставить нас на ряду с просвещенными народами Европы. Памятниками неудачного борения Аристокрации с Деспотизмом остались только два указа Петра III-го о вольности дворян, указы, коими предки наши столько гордились и коих справедливее должны были бы стыдиться. Царствование Екатерины II имело новое и сильное влияние на политическое и нравственное состояние России. Возведенная на престол заговором нескольких мятежников, она обогатила <их> на счет народа и унизила беспокойное наше дворянство. Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сем отношении Екатерина заслуживает удивление потомства. Ее великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало ее владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве. Много было званых и много избранных; но в длинном списке ее любимцев, обреченных презрению потомства, имя странного Потемкина будет отмечено рукою Истории. Он разделил с Екатериною часть воинской ее славы, ибо ему обязаны мы Черным морем и блестящими, хоть и бесплодными победами в северной Турции. (3) Униженная Швеция и уничтоженная Польша, вот великие права Екатерины на благодарность русского народа. Но со временем История оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ угнетенный наместниками, казну расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия - и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России. Мы видели, каким образом Екатерина унизила дух дворянства. В этом деле равностно помогали ей любимцы. Стоит напомнить о пощечинах, щедро ими раздаваемых нашим князьям и боярам, о славной расписке Потемкина, хранимой доныне в одном из присудственных мест государства, (4) об обезьяне графа Зубова, о кофейнике к.<нязя> К.<утузова> и проч. и проч. Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Одобренные таковою слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностию пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего протоколиста вс° крало и вс° было продажно. Таким образом развратная государыня развратила и свое государство. Екатерина уничтожила звание (справедливее название) рабства, а раздарила около милиона государственных крестиян (т. е. свободных хлебопашцев), и закрепостила вольную Малороссию и польские провинции. Екатерина уничтожила пытку - а тайная канцелярия процветала под ее патриархальньм правлением; Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространивший первый лучи его, перешел из рук Шишковского (5) в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княжнин умер под розгами - и Фон-Визин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычайная его известность. Екатерина явно гнала духовенство, жертвуя тем своему неограниченному властолюбию и угождая духу времени. Но лишив его независимого состояния и ограничив монастырские доходы, она нанесла сильный удар просвещению народному. Семинарии пришли в совершенный упадок. Многие деревни нуждаются в священниках. Бедность и невежество этих людей, необходимых в государстве, их унижает, и отнимает у них самую возможность заниматься важною своею должностию. От сего происходит в нашем народе презрение к попам и равнодушие к отечественной религии; ибо напрасно почитают русских суеверными; может быть нигде более, как между нашим простым народом, не слышно насмешек на счет всего церковного. Жаль! ибо греческое вероисповедание, отдельное от всех проччих, дает нам особенный национальный характер. В России влияние духовенства столь же было благотворно, сколько пагубно в землях римско-католических. Там оно, признавая главою своею папу, составляло особое общество, независимое от гражданских законов, и вечно полагало суеверные преграды просвещению. У нас, напротив того, завися, как и все проччие состояния, от единой власти, но огражденное святыней религии, оно всегда было посредником между народом и государем как между человеком и божеством. Мы обязаны монахам нашей Историею, следственно и просвещением. Екатерина знала вс° это, и имела свои виды. Современные иностранные писатели осыпали Екатерину чрезмерными похвалами: очень естественно; они знали ее только по переписке с Вольтером и по рассказам тех именно, коим она позволяла путешествовать. Фарса наших депутатов, столь непристойно разыгранная, имела в Европе свое действие; Наказ ее читали везде и на всех языках. Довольно было, чтобы поставить ее наряду с Титами и Траянами; но, перечитывая сей лицемерный Наказ, нельзя воздержаться от праведного негодования. Простительно было фернейскому философу превозносить добродетели Тартюфа в юпке и в короне, он не знал, он не мог знать истины, но подлость русских писателей для меня непонятна. Царствование Павла доказывает одно: что и в просвещенные времена могут родиться Калигулы. Русские защитники Самовластия в том несогласны и принимают славную шутку г-жи де Сталь за основание нашей конституции: En Russie le gouvernement est un despotisme mitigй par la strangulation. (6) 2 авг. 1822 <О ПРОЗЕ.> Д'Аламбер сказал однажды Лагарпу: не выхваляйте мне Бюфона, [этот человек] пишет - Благороднейшее изо всех приобретений человека было сие животное гордое, пылкое и проч. Зачем просто не сказать лошадь. Лагарп удивляется сухому рассуждению философа. Но д'Аламбер очень умный человек - и, признаюсь, я почти согласен с его мнением. Замечу мимоходом, что дело шло о Бюфоне - великом живописце природы. Слог его цветущий, полный всегда будет образцом описательной прозы. Но что сказать об наших писателях, которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами? Эти люди никогда не скажут дружба - не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень и пр. Должно бы сказать рано поутру - а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба - ах как это вс° ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее. Читаю отчет какого-нибудь любителя театра - сия юная питомица Талии и Мельпомены, щедро одаренная Апол... боже мой, да поставь - эта молодая хорошая актриса - и продолжай - будь уверен, что никто не заметит твоих выражений, никто спасибо не скажет. Презренный зоил, коего неусыпная зависть изливает усыпительный свой яд на лавры русского Парнаса, коего утомительная тупость может только сравниться с неутомимой злостию... боже мой, зачем просто не сказать лошадь; не короче ли - г-н издатель такого-то журнала. Вольтер может почесться лучшим образцом благоразумного слога. Он осмеял в своем Микромегасе изысканность тонких выражений Фонтенеля - который никогда не мог ему того простить. (7) Точность и краткость - вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат. Стихи дело другое (впрочем в них не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкнов<енно> водится. С воспоминаниями о протекшей юности литтература наша далеко вперед не подвинется). ---- Вопрос, чья проза лучшая в нашей литтературе. Ответ - Карамзина. Это еще похвала не большая - скажем несколько слов об сем почтенн<ом>. <1822> Примечание (1) Доказательства тому царствование безграмотной Екатерины I, кровавого злодея Бирона, и сладострастной Елисаветы. (2) История представляет около его всеобщее рабство. Указ, разорванный кн. Долгоруким, и письмо с берегов Прута приносят великую честь необыкновенной душе самовластного государя; впроччем все состояния, окованные без разбора, были равны пред его дубинкою. Вс° дрожало, вс° безмолвно повиновалось. (3) Бесплодными, ибо Дунай должен быть настоящею границею между Турциею и Россией. Зачем Екатерина не совершила сего важного плана в начале фр.<анцузской> рев.<олюции>, когда Европа не могла обратить деятельного внимания на воинские наши предприятия, а изнуренная Турция нам упорствовать? Это избавило бы нас от будущих хлопот. (4) П.<отемкин> послал однажды адъютанта взять из казенного места 100000 р. Чиновники не осмелились отпустить эту сумму без письменного вида. П. <отемкин> на другой стороне их отношения своеручно приписал: дать, е.... м... (5) Домашний палач кроткой Екатерины. (6) Правление в России есть самовластие ограниченное удавкою. (7) Кстати о слоге, должно ли в сем случае сказать - не мог ему <того простить > - или <не мог ему то простить >? Кажется, что слова сии зависят не от глагола мог, управляемого частицею не, но от неопределенного наклонения простить, требующего винит. падежа. Впроч.<ем> Н. М. К.<арамзин> пишет иначе. ДЕЛОВЫЕ БУМАГИ. 1. В Коллегию иностранных дел. 3 июля 1817 г. Петербург. Всепресветлейший, державнейший, великий государь император Александр Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший. Просит ведомства Государственной Коллегии Иностранных дел коллежский секретарь Александр Сергеев сын Пушкин о следующем. Имею необходимую надобность отлучиться в Псковскую губернию, для приведения в порядок домашних моих дел, по чему всеподданнейше прошу. К сему Дабы высочайшим вашего императорского величества указом, повелено было сие мое прошение в Государственную Коллегию Иностранных дел принять и меня, для приведения в порядок домашних моих дел, уволить в Псковскую губернию по 15-е число будущего сентября месяца. прошению Всемилостивейший государь! Прошу вашего императорского величества о сем моем прошении решение учинить июля дня 1817 года. К поданию надлежит в Государственную Коллегию Иностранных дел. Прошение писал титулярный советник Котов. Коллежской секретарь Александр Сергеев сын Пушкин руку приложил. 2. В Коллегию иностранных дел. 9 июля 1819 г. Петербург. Всепресветлейший, державнейший, великий государь император Александр Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший. Просит ведомства Государственной Коллегии Иностранных дел коллежский секретарь Александр Пушкин, о нижеследующем: Имея необходимую надобность отлучиться по собственным делам моим в здешнюю губернию на 28 дней, всеподданнейше прошу. Дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое прошение в Государственную Коллегию Иностранных дел принять и меня в С.<анкт>-Петербургскую губернию на 28 дней уволить. Всемилостивейший государь! Прошу вашего императорского величества о сем моем прошении решение учинить июля дня 1819 года. К поданию надлежит в Государственную Коллегию Иностранных дел. Прошение сочинял и писал титулярный советник Котов. Коллежской секретарь Александр Пушкин. 3. M. С. Воронцов - Пушкину. 22 мая 1824 г. Одесса. •7976 22 мая 1824 г. Одесса Отделение 1-е. Состоящему в штате моем ведомства Коллегии Иностранных дел господину коллежскому секретарю Пушкину. Желая удостовериться о количестве появившейся в Херсонской губернии саранчи, равно и том, с каким успехом исполняются меры, преподанные мною к истреблению оной, я поручаю вам отправиться в уезды Херсонский, Елисаветградский и Александрийский. По прибытии в города Херсон, Елисаветград и Александрию явитесь в тамошние общие уездные присутствия и потребуйте от них сведения; в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют употребленные к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения, учиненные уездными присутствиями. Обо всем, что по сему вами найдено будет, рекомендую донести мне. Нов<ороссийский> г<енерал->г<убернатор> и п<олномочный> н<аместник> Б<ессарабской> области <Воронцов> 4. В Коллегию иностранных дел. 2 июня 1824 г. Одесса. Всепресветлейший, державнейший, великой государь император Александр Павлович, самодержец всероссийской, государь всемилостивейший. Просит коллежской секретарь Александр Пушкин, а о чем тому следуют пункты. Вступив в службу вашего императорского величества из Царско-сельского Лицея с (1) чином коллежского секретаря в 1817 году, июня 17 дня в коллегии иностранных дел продолжал оную в Санкт-Петербурге до 1820 году, потом волею вашего императорского величества откомандирован был к полномочному наместнику Бессарабской области. II. Теперь по слабости здоровья не имея возможности продолжать моего служения, всеподданейши прошу III. Дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое прошение принять и меня вышеимянованного от службы уволить. IV. Всемилостивейший государь, прошу ваше императорское величество о сем моем прошении решение учинить. Июня 2 дня 1824 года, Одесса. К подаче подлежит через Новороссийского генерал-губернатора и полномочного наместника Бессарабской области в Государственную коллегию Иностранных дел. Сие прошение сочинял и писал коллежской секретарь Александр Сергеев сын Пушкин. 5. П. А. Плетнев - Пушкину. 19 ноября 1826 г. Петербург. 19 ноябр. 1826 г. Приход. I. Издание первой главы Евгения Онегина должно было принести, после утвержденных условий с книгопродавцами, 9.977 рублей. Но так как 750 экземпл. еще не продано, то и получено наличными деньгами 6.977 руб., а остальные 3.000 руб. остаются в товаре. II. Издание разных мелких стихотворений, которое вс° уже разошлось, доставило 8.040 руб. Следственно чистыми деньгами получено за обе книги - - - 15.017 рублей а в товаре осталось 3.000 руб. Расход. Издержки, по случаю печатания обеих сих книг, как то: на покупку бумаги, за набор и переплет; пересылка наличных денег в разные времена сочинителю, считая с начала 1825 года; покупка для него книг и многих других вещей; уплата некоторых долгов по его же требованию: вс° это вместе, подробно изложенное в счетной книге, составило 8.893 pyб. 80 коп. По сравнении действительного дохода, т.е. наличными деньгами, с издержанною суммою видно, что остается в кассе 6.123 р. 20 к. Из этих остаточных денег с сим счетом препровождается по требованию сочинителя 1.000 рублей. Да остается в долгу на бароне Дельвиге 2.200 pyблей, что вместе составит 3.200 руб. Следственно в кассе на будущее время готово только: 2.923 руб. 2<0к>. (2) . Примечания (1) с переделано из в (2) прорвано ДЕЛОВЫЕ БУМАГИ. 6. В Министерство иностранных дел. Май 1830 г. Москва. (Черновое) (1) Всепресветлейший, державнейший, великий государь император Николай Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший. Просит отставный коллежский секретарь Александр Сергеев сын Пушкин, о нижеследующем: При увольнении меня в [1824 году] июле месяце 1824 года из ведомства Государственной Коллегии иностранных дел, не было мне выдано аттестата о службе моей, (2) по чему всеподданнейше и прошу. Дабы высочайшим Вашего императорского величества указом повелено было сие мое прошение в Государственную Коллегию иностранных дел принять и мне надлежащий выдать аттестат. (3) Всемилостивейший государь! Прошу вашего императорского величества о сем моем прошении решение учинить. Майя " " дня 1830 года. К поданию надлежит в Государственную Коллегию иностранных дел. Прошение писал N. N. 7. А. X. Бенкендорфу. 19 июля - 10 августа 1830 г. Петербург. (Черновое, первая редакция) (4) 10 лет тому назад литературою занималось у нас весьма малое число любителей. Они видели в ней приятное, благородное упражнение - но еще не отросль промышленности: читателей было еще мало; книжная торговля ограничивалась переводами кой-каких романов и перепечат.<анием> сонн.<иков> и пес.<енников>. Человек, имевший важное влияние на русское просвещение, посвятивший жизнь единственно на ученые труды, К.<арамзин> первый показал опыт торговых оборотов в литературе. Он и тут (как и во всем) был исключением из всего, что мы привыкли видеть у себя. [Литераторы во время царствования покойного императора были оставлены на произвол цензуре своенравной и притеснительной - редкое сочинение доходило до печати. Весь класс писателей (класс важный у нас, ибо по крайней мере составлен он из грамотных людей) перешел на сторону недовольных. Правительство сего не хотело замечать: отчасти из великодушия (к несчастию того не понимали, или не хотели понимать) отчасти, от непростительного небрежения. Могу сказать, что в последнее пятилетие царствования покойного государя, я имел на вс° сословие литераторов гораздо более влияния, чем министерство, не смотря на неизмеримое неравенство средств]. Несчастные обстоятельства, сопроводившие восшедствие на престол ныне царствующего императора, обратили внимание его величества на сословие писателей. Он нашел сие сословие совершенно преданным на произвол судьбе и притесн.<ительной> ц.<ензуре>. Даже не было закона косательно собственности литературной. [За год пред сим я не мог найти нигде управы, лишась 3000 р. чрез перепечатание одного из моих сочинений (что было еще первый пример).] Ограждение л.<итературной> собственности и Цензурный Устав принадлежат к важнейшим благодеяниям нынешнего царствования. Литература оживилась и приняла обыкновенное свое направление, т. е. торговое. Ныне составляет оно часть честной промышленности, покровительствуемой законами. Изо всех родов литературы периодические издания более приносят выгоды и, чем разнообразнее по содержанию, тем более расходятся. Известия политические привлекают большее число читателей, будучи любопытны для всякого. [Ведомости С.<анкт> П.<етербургские>, М.<осковские>, 0д.<есские> и Т.<ифлисские> и Сев.<ерная> Пчела суть единств.<енные> доныне журналы, в коих помещаются известия политические.] Сев.<ерная> Пч<ела>, издаваемая двумя известными литераторами, имея около 3000 подписчиков и следственно [принос<я>] св.<оим> изд.<ателям> по 80,000 дохода, между тем как чисто литературная <газета> едва ли окупает издержки издания, естественно должна иметь большее влияние на читающую публику, следственно и на книжную торговлю. Всякой журналист имеет право говорить мнение свое о нововышедшей книге, столь строго как угодно ему: Сев.<ерная> Пч.<ела> пользуется сим правом и хорошо делает. Законом требовать от журналиста благосклонности или даже беспристрастия и нелицеприятия было бы невозможно и несправедливо. Автору осужденной книги остается ожидать решения читающей публики или искать управы и защиты в другом журнале. Но журналы чисто литературные вместо 3000 подписчиков имеют едва ли и 400, следств.<енно> голос их в его пользу был бы вовсе недействител<ен>. И публика, полагаясь на первое решение, книги его не покупает. Таким образом литературная торговля находится в руках изд.<ателей> Сев.<ерной> Пчелы - и критика, как и политика, сделалась их монополией. От сего терпят вещественный ущерб все литераторы, которые не находятся в приятельских сношениях с изд.<ателями> Сев.<ерной> Пчелы - ибо ни одно из их произведений не имеет успеха и не продается. Для восстановления равновесия в литер.<атуре> нам необходим журнал, коего средства могли бы равняться средств.<ам> Сев.<ерной> Пчелы. В сем то отношении осмеливаюсь просить о разрешении печатать политические заграничные новости в журнале, издаваемом б.<ароном> Д.<ельвигом> - или мною. Сим разрешением г.<осударь> имп.<ератор> дарует по 40 тысяч доходу двум семействам, и обеспечит состояние нескольких литераторов. Направление политических статей зависит и должно зависеть от правительства и в этом - издатели священной обязанностию полагают добросовестно ему повиноваться и не только строго соображаться с решениями цензора, но и сами готовы отвечать за каждую строчку, напечатанную в их журнале. Злонамеренность или недоброжелательство было бы с их стороны столь же безрассудно как и неблагодарно. Не в обвинение изд<ателей> [других жур<налов>], но единственно для изъяснения причин, принуждающих нас прибегнуть к высочайш<ему> покровительству, осмеливаемся заметить, что личная честь, не только писателей, но и их матерей и отцов находится ныне во власти изд.<ателей> полит.<ического> журн.<ала>, ибо обиняки (хотя и явные) не могут быть остановлены цензурою. 8. В Сергачский уездный суд. Около (не позднее) 11 сентября 1830 г. Болдино. Всепресветлейший, державнейший великий государь, император Николай Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший просит дворянин коллежский секретарь Александр Сергеев сын Пушкин, а о чем тому следуют пункты. I-ое Сего года июня 27 дня родной мой отец чиновник 5-го класса и кавалер Сергей Львович Пушкин по данной мне отдельной записи засвидетельствованной С.Петербургской Палаты гражданского суда во 2-м департаменте, отделил мне в вечное и потомственное владение из собственного своего и недвижимого имения, доставшегося ему по наследству после смерти брата его, артиллерии подполковника Петра Львовича Пушкина, состоящего Нижегородской губернии Сергачского уезда в сельце Кистеневе, всего писанного по 7-й ревизии мужеска пола четыре ста семьдесят четыре души, из числа оных двести душ мужеска пола с женами их и рожденными от них после 7-й ревизии обоего пола детьми, и со всеми их семействами, с принадлежащею на число оных двух сот душ в упомянутом сельце пашенною и непашенною землею, с лесы, с сенными покосы, с их крестьянским строением и заведениями, с хлебом наличным и в земле посеянным, со скотом, птицы, и протчими угодьи и принадлежностями, что оным душам следует и во владение их состояло. Но как еще оная запись не явлена, то и прошу. к сему Дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое прошение и приложенную при сем подлинную отделную запись, в Сергачском уездном суде принять и поступить на основании законов, а между тем нижнему земскому суду предписать, ввесть меня во владение того отделного мне имения, подлинную ж запись по списании с нее копии возвратить мне обратно, прошению всемилостивейший государь! прошу вашего императорского величества о сем моем прошении решение учинить. Сентября дня 1830-го года. К поданию надлежит в Сергачский уездный суд. Прошение в черне сочинял и набело переписал крепостной его человек Петр Александров, сын Киреев, Александр Сергеев сын Пушкин (5) 10- го класса чиновник руку приложил. Прошение сие верю подать, по оному хождение иметь и подлинную запись получить, человеку моему Петру Кирееву. 9. А. Х. Бенкендорфу. Около (не позднее) 21 июля 1831 г. Царское Село. Заботливость истинно-отеческая государя императора глубоко меня трогает. Осыпанному уже благодеяниями его величества, мне давно было тягостно мое бездействие. Мой настоящий чин (тот самый, с которым выпущен я был из Лицея) к несчастию представляет мне препятствие на поприще службы. Я считался в Иностранной Коллегии от 1817-го до 1824-го года; мне следовали за выслугу лет еще два чина, т. е. титулярного и коллежского ассессора; но бывшие мои начальники забывали о моем представлении. Не знаю, можно ли мне будет получить то, что мне следовало. Если государю императору угодно будет употребить перо мое, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю его величества и готов служить ему по мере моих способностей. В России периодические издания не суть представители различных политических партий (которых у нас не существует) и правительству нет надобности иметь свой официальный журнал; но тем не менее общее мнение имеет нужду быть управляемо. С радостию взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т. е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые все еще дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению. Более соответствовало бы моим занятиям и склонностям дозволение заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках. Не смею и не желаю взять на себя звание Историографа после незабвенного Карамзина; но могу современем исполнить давнишнее мое желание написать Историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III. Примечания (1) перед текстом помета: На 2-х-рублевой герб.<овой> бумаге. (2) слова аттестата о службе моей подчеркнуты и над ними вписано другой рукой: указа об отставке (3) слово выдать зачеркнуто, слово аттестат подчеркнуто и над ними также другой рукой вписано: указ по случаю моего пребывания в Москве [преп<роводить>] [мне] доставить [из] чрез Моск.<овский> Архив иност.<ранных> дел. (4) беловую редакцию см. в деловых бумагах 1832-1834 гг. (5) Пушкин вписано ДЕЛОВЫЕ БУМАГИ. 10. А. Х. Бенкендорфу. Около 27 мая 1832 г. Петербург. 10 лет тому назад литературою занималось у нас весьма малое число любителей. Они видели в ней приятное, благородное упражнение, но еще не отросль промышленности: читателей было еще мало; книжная торговля ограничивалась переводами кой-каких романов и перепечатанием сонников и песенников. Несчастные обстоятельства, сопроводившие восшедствие на престол ныне царствующего императора, обратили внимание его величества на сословие писателей. Он нашел сие сословие совершенно преданным на произвол судьбы и притесненным невежественной и своенравной цензурою. Не было даже закона касательно собственности литературной. Ограждение сей собственности и цензурный устав принадлежат к важнейшим благодеяниям нынешнего царствования. Литература оживилась и приняла обыкновенное свое направление, т. е. торговое. Ныне составляет она отросль промышленности, покровительствуемой законами. Изо всех родов литературы, периодические издания всего более приносят выгоды, и чем разнообразнее по содержанию, тем более расходятся. Известия политические привлекают большее число читателей, будучи любопытны для всякого. Северная Пчела, издаваемая двумя известными литераторами, имея около 3,000 подписчиков, естественно должна иметь большое влияние на читающую публику, следственно и на книжную торговлю. Всякой журналист имеет право говорить мнение свое о нововышедшей книге столь строго, как угодно ему. Северная Пчела пользуется сим правом и хорошо делает; законом требовать от журналиста благосклонности или беспристрастия было бы невозможно и несправедливо. (1) Автору осужденной книги остается ожидать решения читающей публики или искать управы и защиты в другом журнале. Но журналы чисто литературные, вместо 3,000 подписчиков, имеют едва ли и 300, и следственно голос их был бы вовсе не действителен. Таким образом литературная торговля находится в руках издателей Северной Пчелы, и критика, как и политика, сделалась их монополией. От сего терпят вещественный ущерб все литераторы, не находящиеся в приятельских сношениях с издателями Северной Пчелы; ни одно из их произведений не продастся, ибо никто не станет покупать товара, охужденного в самом газетном объявлении. Для восстановления равновесия в литературе, нам необходим журнал, коего средства могли бы ровняться средствам Северной Пчелы; то-есть, журнал, в коем бы печатались политические и заграничные новости. Направление политических статей зависит и должно зависеть от правительства, и в сем случае я полагаю священной обязанностию ему повиноваться и не только соображаться с решением цензора, но и сам обязуюсь строго смотреть за каждой строкою моего журнала. Злонамеренность была бы с моей стороны столь же безрассудна, как и неблагодарна. 11. В Министерство иностранных дел. Около (не позднее) 10 сентября 1832 г. Петербург. В Департамент хозяйственных и счетных дел. От состоящего в ведомстве Министерства иностранных дел титулярного советника Александра Пушкина. Прошение. По домашним моим обстоятельствам, имея необходимую нужду отлучиться из С. Петербурга в разные губерния на двадцать восемь дней, покорнейше прошу оный Депортамент снабдить меня для свободного в оных губерниях проезда в проживая надлежащим свидетельством. Титулярный Советник Александр Пушкин. Сентября дня 1832 года. 12. H. И. Тарасенко-Отрешкову. 16 сентября 1832 г. Петербург. Милостивый государь Наркиз Иванович! Получив от правительства позволение на издание политической в литтературной газеты и имея ныне Ваше, милостивый государь, согласие быть редактором оной, - я доверяю и покорнейше прошу Вас принять на себя все нужные для того распоряжения; делать, с кем признаете выгодным, (2) условия на заготовление бумаги для печатания; устроить собственную типографию редакции на два станка, с необходимыми принадлежностями и наймом нужных людей; нанять квартиру для помещения редакции; равно как и занять, по оказавшейся надобности до двух тысяч рублей ас.<сигнациями>; - словом, производить вс° то, что клонится к устроению и приведению в действие сего предприятия, с сохранением общих наших польз. - В том же, что Вы по сему учините, я спорить и прекословить не буду. С совершенным почтением и преданностию имею честь быть милостивого государя Вашим покорнейшим слугою Александр Пушкин титулярный советник. 16 сентября. 1832 года " ё " сентября С.П.бург. Сия доверенность принадлежит титулярному советнику Наркизу Ивановичу Атрешкову. - <Пометы на 3-й странице:> 1832-го года сентября 16 дня сие письмо Санкт-петербургской Палаты гражданского суда в 1-м департаменте титулярный советник Александр Пушкин явил, и на основании указа 1765-го года сентября 5 дня объявил, что оное собственноручно им подписано и дано титулярному советнику Наркизу Иванову Атрешкову. Заседатель Ф. Садовников. Секретарь Дерюгин. У сей надписи его императорского величества сей палаты 1 де.<партамента> печать. Коллежск.<ий> секретарь Соловьев. По 11-й книге • 202-й. 13. M. И. Калашникову. 30 сентября 1832 г. Москва. Михайла Иванов! Желаю я занять императорского Воспитательного дома в Московском Опекунском совете надбавочные деньги по 50 рубл. на душу, под залог недвижимого моего имения Нижегородской губернии, почему и доверяю тебе исходатайствовать откуда следует по узаконенной форме описание имению моему, а потому и поручаю тебе от имени моего за твоим вместо меня рукоприкладством куда следовать будет по сему предмету подавать прошения и объявления, и где следует росписываться и по исходатайствовании оное получи и ко мне доставь, а равно и испроси от местной Гражданской палаты того имения, чтобы оная уведомила совет, что на моем имении после дачи свидетельства никаких взысканий как по казенным, так и по частным искам не имеется, или какие есть, то показала бы, для удержания оных при займе, в чем я тебе верю, и что ты учинишь впредь спорить и прекословить не буду Александр Сергеев сын Пушкин титулярный советник. "ё " сентября 1832 года. Сия доверенность принадлежит управляющему моему, крепостному статской советницы Надежды Осиповны Пушкиной человеку Калашникову. <Пометы на обороте:> 1832-го года сентября 30 дня Московской палаты гражданского суда 2-го департамента в крепостной экспедиции сие верющее письмо титулярный советник Александр Сергеев Пушкин явя, сказкою показал, что оное писано от него госпожи Пушкиной человеку Михайле Иванову Калашникову и в окончании оного подписано подлинно рукою его доверителя. Заседатель Шульц Cекретарь <нрзб.> У сей надписи Московской палаты гражданского суда 2-го департамента печать. Надсмотрщик Рязанцов. По 2-й книге • 483. 14. В Министерство иностранных дел. 11 августа 1833 г. Петербург. В Департамент хозяйственных и счетных дел. От состоящего в ведомстве Министерства иностранных дел титулярного советника Пушкина. Прошение. Его сиятельство г. генерал-адъютант граф Бенкендорф уведомил меня чрез г. действительного статского советника Мордвинова, что его императорскому величеству угодно было изъявить свое высочайшее соизволение на увольнение меня в отпуск на четыре месяца в губернии Казанскую и Оренбургскую. В следствии сего покорнейше прошу Департамент хозяйственных и счетных дел учинить во исполнении таковой монаршей воли распоряжение о снабжении меня надлежащим для сего свидетельством. Письмо же г. действительного статского советника Мордвинова при сем имею честь представить. 11 августа 1833 года. Титулярный советник Александр Пушкин. 15. В Съезжий дом. 11 февраля 1834 г. Петербург. Литейной части в Съезжий дом. Титулярного советника Александра Сергеева сына Пушкина Объяснение. Противу предъявленного мне объявления купца Петра Жадимеровского, Съезжему дому Литейной части имею честь объяснить: что действительно нанял я в прошлом 1832-м году квартиру в доме его и заключил с ним контракт, по коему обязался я платить впредь за каждую треть по равной сумме, то есть по 1.100 рублей, что и выполнял я исправно. В первых же числах июля 1833-о года (а не первого августа, как несправедливо показывает г. Жадимеровский) перед наступлением последней трети, я с совершенного согласия Жадимеровского, оставил сию квартиру и очистил оную по настоятельной просьбе и требованию его управителя, на что могу представить и свидетелей. Вероятно г. Жадимеровский не мог согласиться с новым своим жильцом; но сие до меня не касается, ибо г. Жадимеровский от меня денег уже не требовал, что по силе контракта должен был он учинить пред первыми числами августа. А что он сам полагал сей контракт уничтоженным, доказывается тем, что он отдавал оставленную мною квартиру от себя и на год, надбавя сверх платимой мною суммы еще 200 рублей, в чем в случае требования также представлю свидетелей. Что он, г. Жадимеровский, велел чрез своего управителя людям моим очищать квартиру прежде 1-го августа, то есть прежде наступления последней трети, то я на сие имею свидетелей. А что он говорит в объявлении своем, что будто бы я об отдаче квартиры в наймы, от имени моего, его просил, то совершенно несправедливо, ибо я сам легко бы мог отдать оную квартиру, еслиб оставалась она за мною, сбавя несколько противу положенной суммы; напротив того он Жадимеровский отдавал, как уже сказано, на год (а не на треть), надбавя еще 200 рублей лишних, следственно почитал себя полным хозяином дома и действовал от своего лица, а не по моей доверенности; в противном случае сие было бы с его стороны наглым плутовством, к коему я полагал и полагаю г. Жадимеровского не способным. Объяснившись таким образом, прошу предоставить сие дело на рассмотрение судебных мест. В обеспечение же иска впредь до окончания дела представляю в силе своего права 7 свободных душ из моего имения, состоящего в Нижегородской губернии Алаторского уезда деревни Кистеневой, на которых документы прилагаю. - Титулярный советник Александр Пушкин. Февраля 11-го дня 1834-го года.- 16. В Министерство иностранных дел. Около (не позднее) 4 августа 1834 г. Петербург. В Департамент хозяйственных и счетных дел. От титулярного советника в звании камер-юнкера Александра Пушкина Прошение. Имея необходимую надобность воспользоваться по домашним обстоятельствам отпуском в Нижегородскую и Калужскую губернии (3) на три месяца, покорнейше прошу Департамент хозяйственных и счетных дел снабдить меня надлежащим для сего свидетельством. Двора его императорского величества камер-юнкер и титулярный советник Александр Пушкин. Августа дня 1834. 17. С. Г. Квасникову. 8 октября 1834 г. Москва. Милостивый государь Сергей Гаврилович. Известился я из Московских Ведомостей, что имение покойного надворного советника Афонасия Николаевича Гончарова, состоящее Калужской губернии Медынского уезда в деревнях Никулене-Абрасцове и Сычевицыной, около 80 душ, продается за неплатеж долга Калужскому приказу общественного призрения, то по сему случаю прошу вас явиться к торгам, быть при оных и купить те души собственно для меня, естьли признаете выгодным, и, буде торг состоится за мною, то и деньги внеся, просите о выдаче на мое имя данной и о вводе меня тем покупным имением во владение; естли потребно будет по сему делу - подавать какие-либо прошении, объявлении и всякого рода бумаги, то и оные от имяни моего за вашим рукоприкладством подавайте и действуйте как бы я сам лично, ибо я во всем том вам верю, и что вы по сему законно учините, впредь спорить и прикословить не буду. Двора его императорского величества камер-юнкер Александр Сергеев сын Пушкин из дворян титулярный советник. <Пометы на обороте:> 1834 года октября 8. дня Московской палаты гражданского суда 2 департамента в крепостной экспедиции сие верющее письмо двора его императорского величества камер-юнкер из дворян Александр Сергеев сын Пушкин явя, сказкою показал, что оное писано от него чиновнику 14-го класса Сергею Гаврилову Квасникову и в окончании оного подписано подлинно рукою его г. доверителя. Заседатель В. Евреинов. Секретарь А. Осипов У сей надписи Московской палаты гражданского суда 2 де<партамента> печать. Надсмотрщик Рязанцов. По 1-й книге • 393. Сия доверенность принадлежит чиновнику 14-го класса Сергею Гавриловичу Квасникову. 18. И. М. Пеньковскому. 20 ноября 1834 г. Петербург. Милостивый государь мой, Осип Матвеевич! По доверенности отца моего, статского советника Сергея Львовича Пушкина, имею я в своем ведении в Нижегородской губернии в селе Болдине по 8-ой ревизии 563 души, а в сельце Кистеневе в Сергачевском уезде 274 души, да сверх того в том же сельце Кистеневе 220 душ, собственно мне принадлежащих. По случаю пребывания моего в С.<анкт> Петербурге прошу вас оное имение принять в полное Ваше распоряжение и управление, и буде случатся по оному дела, то следующие прошения, объявления и всякого роду бумаги от имени моего, за вашим рукоприкладством во все присутственные места, также и частным лицам, подавать, по (4) тем делам выписки, экстракты и решения выслушивать, удовольствия или неудовольствие подписывать, на апелляции в высшие присутственные места, со взносом апелляционных денег, подавать крестьян от обид и притеснений защищать, для работ и промыслов, по вашему рассуждению, отпускать, с законными видами, также и дворовых отпускать по паспортам с наложением оброка. При том имеете вы наблюдать, чтобы казенные повинности и подати были в свое время сполна уплачены; положенный же с оброчных крестьян оброк получать без недоимок и ко мне высылать; буде окажутся дурного поведения и вредные вотчине крестьяне и дворовые люди, таковых отдавать во всякое время в зачет будущего рекрутства; если окажутся неспособными, то отдавать без зачету, предварительно меня о том уведомив. Словом прошу Вас в оном имении распоряжаться как бы я сам, высылая доходы на мое имя, что же вы к приращению доходов и к улучшению имения учините, впредь во всем вам верю и впредь спорить и прекословить не буду. Двора его императорского величества камер-юнкер титулярный советник Александр Сергеев сын Пушкин. 20 ноября 1834 года. Сия доверенность принадлежит Белорусскому дворянину Осипу Матвеевичу Пеньковскому. <Пометы на обороте:> 1834 года ноября 22 дня сие письмо С. Петербургской палаты гражданского суда в 1. департаменте двора его императорского величества камер-юнкер титулярный советник Александр Сергеев сын Пушкин явил в объявил, что оное им собственноручно подписано и дано Белорусскому дворянину Осипу Матвееву сыну Пеньковскому. Советник Кандорский. Секретарь Протопопов. У сей надписи его императорского величества сего 1 де<партамента> палаты печать. Коллежский регистратор Васильев. По 13 книге • 346-й. Примечания (1) далее с новой строки начато и выскоблено Таким образом литературная (2) переделано из выгодные (3) переделано из губернию (4) было: подавать. По (точка переделана в запятую, заглавное П не изменено) ДЕЛОВЫЕ БУМАГИ 19. В министерство иностранных дел. 2 мая 1835 г. Петербург. Всепресветлейший державнейший великий государь император Николай Павлович самодержец всероссийский государь всемилостивейший От служащего в Министерстве Иностранных дел титулярного советника в звании камер-юнкера Пушкина Прошение Имея необходимую надобность отлучиться на 23 дней в Псковскую губернию всеподданнейше прошу, К сему Дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое прошение в Департамент хозяйственных и счетных дел принять, дозволив воспользоваться отпуском с 3 сего маия и снабдить меня для беспрепятственного проезда надлежащим свидетельством. прошению Всемилостивейший государь, прошу вашего императорского величества о сем моем прошении решение учинить. К поданию надлежит Министерства Иностранных дел в Департамент хозяйственных и счетных дел. Прошение сие переписывал протоколист Васильев 1835. Маия 2 дня руку приложил камер-юнкер титулярный советник Александр Пушкин. 20. В Главное Управление цензуры. 28 августа 1835 г. Петербург. Честь имею обратиться в Главный Комитет Ценсуры с покорнейшею просьбою о разрешении встретившихся затруднений. В 1826 году государь император изволил объявить мне, что ему угодно быть самому моим ценсором. В следствие высочайшей воли вс°, что с тех пор были мною напечатано, достовляемо было мне прямо от его величества из 3-го отделения собственной его канцелярии при подписи одного из чиновников: С дозволения Правительства. Таким образом были напечатаны: Цыганы, повесть (1827), 4-ая, 5- ая, 6-ая, 7-ая и 8-ая главы Евгения Онегина, романа в стихах (1827, 1828, 1831, 1833), Полтава (1829), 2-ая и З-ая часть Мелких стихотворений; 2-ое, исправленное издание поэмы Руслан и Людмила (1828), Граф Нулин (1828), История Пугачевского бунта и проч. Ныне, по случаю второго, исправленного издания Анджело, перевода из Шекспира (неисправно и со своевольными поправками напечатанного книгопродавцем Смирдиным) г. попечитель С.<анкт> П.<етер>Б.<ургского> учебного округа изустно объявил мне, что не может более позволить мне печатать моих сочинений, как доселе они печатались, т. е. с надписью чиновника собственной его величества канцелярии. Между тем никакого нового распоряжения не воспоследовало, и таким образом я лишен права печатать свои сочинения, дозволенные самим государем императором. В прошлом мае месяце государь изволил возвратить мне сочинение мое, дозволив оное напечатать, за исключением собственноручно замеченных мест. Не могу более обратиться для подписи в собственную канцелярию его величества, и принужден утруждать Комитет всеуниженным вопросом: какую новую форму соизволит он предписать мне для представления рукописей моих в типографию? Титулярный советник Александр Пушкин. 28 августа 1835 21. В Петербургскую Палату гражданского суда. 5 сентября 1835 г. Петербург. Всепресветлейший державнейший великий государь император Николай Павлович самодержец всероссийский государь всемилостивейший. Просит титулярный советник Александр Сергеев сын Пушкин, а о чем тому следуют пункты I-е Санктпетербургского Надворного суда в 4 департаменте производилось дело, о взыскиваемых с меня Фридрихсгамским первостатейным купцом Петром Жадимировским за наем в доме его квартиры 1.063 р. 33 1/2 к., и решительным определением оного департамента, 15 апреля сего 1835 года состоявшимся, между прочим заключено: претендуемые купцом Жадимировским за квартиру деньги 1.063 руб. 33 1/2 к. взыскать с меня посредством Управы Благочиния, а при неплатеже мною денег, или отзыве о неимение таковых, произвесть взыскание с недвижимого имения моего, на обеспечение настоящей претензии Жадимировского мною предоставленного, заключающегося в 7 свободных душах крестьянах, состоящих Нижегородской губернии Алатырского уезда в деревне Кистеневой; каковое дело по объявленному мною на решение того ж суда неудовольствию, 31 прошедшего маия представлено на ревизию здешней Палаты гражданского суда в I департамент, в который на неправильное и крайне обидное для меня решение означенного Надворного суда подана мною апелляционная жалоба, с подробным изъяснением всех тех обстоятельств, кои могут служить доказательством неправильности иска купца Жадимировского, и несправедливости вышепрописанного решения судя, а потому всеподданнейше прошу, К сему Дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое прошение С.-Петербургской Палаты гражданского суда в I департаменте приняв записать, а о приостановлении исполнения решения здешнего надворного суда 4 департамента по вышеизъясненному делу, предписать тому ж департаменту Указом. За долженствующую же употребиться по сему делу вместо гербовой простую бумагу три рубли денег при сем представляю. прошению Всемилостивейший государь прошу вашего императорского величества, о сем моем прошении решение учинить. Сентября 5 дня 1835 года к подаче надлежит С. Петербургской Палаты гражданского Суда в I департамент, сие прошение с сочинения просителя писал канцелярист Николай Соснин. титулярный советник Александр Сергеев сын Пушкин руку приложил. 22. В съезжий дом. 4 апреля 1836 г. Петербург. Литейной части в съезжий дом. От камер-юнкера Пушкина Отзыв В следствии предъявленного мне предписания от г. обер-полицмейстера предписания (1) С.<анкт> Петербургской казенной палаты (2) о востребование 10,000 рублей с процентами, должных мною, имею честь объяснить: Что по новому распоряжению г. Министра финансов, платеж сей суммы отсрочен и разделен на другие сроки. Александр Пушкин. 4 апреля 1836. С. П. Б. 23. В Петербургский Цензурный Комитет. 5 сентября 1836 г. Петербург. Автор статьи: Александр Радищев, покорнейше просит Комитет о возвращении ему сей статьи, не допущенной к помещению в журнале. Александр Пушкин. 5 сентября 1836. Примечания (1) так в подлиннике (2) переделано из палате ПЕРЕПИСКА 1815 1. И. И. Мартынову. 28 ноября 1815 г. Царское Село. (Черновое) Милостивый государь, Иван Иванович! Вашему превосходительству угодно было, чтобы я написал пиэсу на приезд государя императора; исполняю ваше повеленье. - Ежели чувства любви и благодарности к великому монарху нашему, начертанные мною, будут не совсем недостойны высокого предмета моего, сколь счастлив буду я, ежели его сиятельство граф Алексей Кирилович благоволит поднести его величеству (1) слабое произведенье неопытного стихотворца! Надеясь на крайнее (2) Ваше снисхожденье честь имею пребыть, милостивый государь, Вашего превосходительства всепокорнейший слуга Александр Пушкин. 1815 года 28 ноября Царское Село. ПЕРЕПИСКА 1816 2. П. А. Вяземскому. 27 марта 1816 г. Царское Село. 27 марта 1816. Князь Петр Андреевич, Признаюсь, что одна только надежда получить из Москвы русские стихи Шапеля и Буало могла победить благословенную мою леность. Так и быть; уж не пеняйте, если письмо мое (3) заставит зевать ваше пиитическое сиятельство; сами виноваты; зачем дразнить было несчастного царскосельского пустынника, которого уж и без того дергает бешеный демон бумагомарания. С моей стороны прямо объявляю вам, что я не намерен оставить вас в покое, покаместь хромой софийской почталион не принесет мне вашей прозы и стихов. Подумайте хорошенько об этом, делайте, что вам угодно - но я уже решился и поставлю на своем. Что сказать вам о нашем уединении? Никогда Лицей (или Ликей, только, ради бога, не Лицея) не казался мне так не сносным, как в нынешнее время. Уверяю вас, что уединенье в самом деле вещь очень глупая, на зло всем философам и поэтам, которые притворяются, будто бы живали в деревнях и влюблены в безмолвие и тишину: Блажен, кто в шуме городском Мечтает об уединеньи, Кто видит только в отдаленьи Пустыню, садик, сельской дом, Холмы с безмолвными лесами, Долину с резвым ручейком И даже..... стадо с пастухом! Блажен, кто с добрыми друзьями Сидит до ночи за столом И над славенскими глупцами Смеется русскими стихами, Блажен, кто шумную Москву Для хижинки не покидает... И не во сне, а на яву Свою любовницу ласкает!.. Правда время нашего выпуска приближается; остался год еще. Но целый год еще плюсов, минусов, прав, налогов, высокого, прекрасного!.. целый год еще дремать перед кафедрой... это ужасно. Право с радостью согласился бы я двенадцать раз перечитать все 12 песен пресловутой Россиады, даже с присовокупленьем к тому и премудрой критики Мерзлякова, с тем только, чтобы гр.<аф> Разумовской сократил время моего заточенья. - Безбожно молодого человека держать в заперти и не позволять ему участвовать даже и в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей Российского Слова. Но делать нечего, Не всем быть можно в ровной доле, И жребий с жребием не схож - От скуки, часто пишу я стихи довольно скучные (а иногда и очень скучные), часто читаю стихотворения, которые их не лучше, недавно говел и исповедывался - вс° это вовсе незабавно. Любезный арзамасец! утешьте нас своими посланиями - и обещаю вам, если не вечное блаженство, то по крайней мере искреннюю благодарность всего Лицея. Простите, князь - гроза всех князей-стихотворцев [на] Ш. - Обнимите Батюшкова за того больного, у которого, год тому назад, завоевал он Бову Королевича. Не знаю, успею ли написать Василью Львовичу. На всякой случай обнимите и его за ветренного племянника. Valeas. Александр Пушкин. Ломоносов вам кланяется. <Приписка С. Г. Ломоносова:> Je remets а la poste prochaine le plaisir de vous entretenir, mon cher prince. Votre dйvouй S. Lomonossof. 3. В. Л. Пушкин - Пушкину. 17 апреля 1816 г. Москва. Москва. 1816. Апреля 17. Благодарю тебя, мой милый, что ты обо мне вспомнил. Письмо твое меня утешило и точно сделало с праздником. Желания твои сходны с моими; я истинно желаю, чтоб непокойные стихотворцы оставили нас в покое. Это случиться может, только после дождика, в четверьг. Я хотел было отвечать на твое письмо стихами, но с некоторых пор Муза моя стала очень ленива, и ее тормошить надобно, чтоб вышло что-нибудь путное. Вяземский тебя любит и писать к тебе будет. Николай Михайлович в начале маия отправляется в Сарское-Село. Люби его, слушайся и почитай. Советы такого человека послужат к твоему добру и может быть к пользе нашей словесности. Мы от тебя многого ожидаем. - Скажи Ломоносову, что непохвально забывать своих приятелей; он написал к Вяземскому предлинное письмо, а мне и поклона нет. Скажи однако, что хотя я и пеняю ему, но люблю его душевно. Что до тебя касается, мне в любви моей тебя уверять не должно. Ты сын Сергей Львовича и брат мне по Аполлону. Этого довольно. Прости, друг сердечный. Будь здоров, благополучен, люби и не забывай меня. Василий Пушкин. П: П: Вот эпиграмма, которую я сделал в Яжелбицах. (4) Сходство с Шихматовым и хромым почталионом. Шихматов, почтальон! Как не скорбеть о вас? Признаться надобно, что участь ваша злая; У одного, нога хромая, А у другого, хром Пегас. 4. В. Л. Пушкину. 28(?) декабря 1816 г. Царское Село. Тебе, о Нестор Арзамаса, В боях воспитанный поэт, Опасный для певцов сосед На страшной высоте Парнаса, Защитник вкуса, грозный Boт! Тебе, мой дядя, в новый год Веселья прежнего желанье И слабый сердца перевод - В стихах и прозою посланье. В письме Вашем Вы называли меня братом, но я не осмелился назвать Вас этим именем, слишком для меня лестным. Я не совсем еще рассудок потерял, От рифм бахических шатаясь на Пегасе. Я знаю сам себя, хоть рад, хотя не рад, Нет, нет, вы мне совсем не брат, Вы дядя мой и на Парнасе. Итак, любезнейший из всех дядей-поэтов здешнего мира, можно ли мне надеяться, что Вы простите девятимесячную беременность пера ленивейшего из поэтов-племянников? Да, каюсь я, конечно, перед вами Совсем неправ пустынник-рифмоплет; Он в лености сравнится лишь с богами, Он виноват и прозой и стихами, Но старое забудьте в новый год. Кажется, что судьбою определены мне только два рода писем - обещательные и извинительные; первые вначале годовой переписки, а последние при последнем ее издыхании. К тому же приметил я, что и вся она состоит из двух посланий, - это мне кажется непростительным. Но вы, которые умели Простыми песнями свирели Красавиц наших воспевать, И с гневной Музой Ювенала Глухого варварства начала Сатирой грозной осмеять, И мучить бледного Шишкова Священным Феба языком И лоб угрюмый Шаховского Клеймить единственным стихом! О вы! которые умели Любить, обедать и писать, Скажите искренно, ужели Вы не умеете прощать? 28 декабря 1816-го года P. S. Напоминаю себя моим незабвенным. Не имею более времени писать; но - надобно ли еще обещать? Простите, вы все, которых любит мое сердце и которые любите еще меня. Шапель Андреевич конечно Меня забыл давным давно, Но я люблю его сердечно За то, что любит он беспечно И петь и пить свое вино, И над всемирными глупцами Своими резвыми стихами Смеяться - право, пресмешно. ПЕРЕПИСКА 1817 5. И. В. Малиновский, С. С. Есаков, В. Д. Вольховский, А. Д. Илличевский, И. И. Пущин, А. А. Дельвиг, А. С. Пушкин и неизвестный лицеист - С. С. Фролову. 4 апреля 1817 г. Царское Село. 4 апреля 1817 года. Чувствую, что виноват перед вами, почтенный Степан Степанович - обещался быть секретарем для отправления писем к вам, а до сих пор еще ни слова не сказал путного. Да и теперь будет тоже. - Экзамен не за горами - а до сих <пор> были все в Петербурге на празднике; я не забыл, что зывали вы меня за мои частые пословицы Саншо-Пансо [брат ты], что ж худого-то: понабрался их, а они и пригодятся - мал золотник да дорог - также заключите и о письме с почтением пребывающего к вам Ивана Малиновского. - Посмотрим, кто из нас: вы ли почтеннейший, Степан Степанович, приедете в Царское или я прискачу к вам в Лонку. Желаю впрочем, чтоб вы первый посетили нас и увидели исполнение желания вашего. Каковы ваши труды? Под надзором доброго хозяина думаю я вся Лонка расцвела; - как весело! - Будьте здоровы и не забудьте вашего Есакова. - Вспомните и обо мне, почтеннейший Степан Степанович! Нам же вс° напоминает вас; мы встретили и провели праздники, но - без вас, и теперь опять по прежнему начинаем бродить по саду, но вас уже нет: возвратитесь скорее. Царское село не хуже Лонки, и здесь вы будете между русскими, между теми, которые знают вас и любят столько, сколько любить можно добрейшего наставника. Позвольте уверить вас в чувствах глубокого почтения и преданности вашего покорнейшего слуги Владимира Вольховского. Не забывайте его, не забывайте нас. С брата по строчке, выдет целое письмо. С каким удовольствием приписываю я к другим и моих два слова - Христос воскресе! Степан Степанович! почтеннейший начальник! С праздниками поздравляем вас. Алексей Илличевский. Позвольте и мне написать вам несколько слов, почтеннейший Степан Степанович! Извините, что до сих пор сего не сделал; но право времени ни минуты не имел свободной. Праздники провел я в Петербурге - и теперь опять в кругу милых моих товарищей, но вс° не то: вас не нахожу - Козырь вскрылся - нырнул в лонку - а нас военных покинул. Худо, Степан Степанович, но уж так и быть вс° прощу вам, если только вы не забудете любящего и почитающего вас друга. Иван Пущин. Маслов много, много вам кланяется. И я, любезнейший Степан Степанович, свидетельствую вам почтение, христосуюсь с вами и очень желаю вас опять увидеть. Остаюсь всегда желающим (5) вам здоровья и счастия. Б.<арон> Дельвиг. Почтеннейший Степан Степанович, Извините, ежели старинный приятель пишет вам только две строчки с половиной - в будущую почту напишет он две страницы 1/2. Егоза Пушкин. - Finis coronat opus - Biscup. - 6. П. А. Вяземскому и В. Л. Пушкину. (6) 1 сентября 1817 г. Петербург. Любезный князь, Если увидите вы Ломоносова, то напомните ему письмо, которое должен был он мне вручить и которое потерял он у Луи, между тем как я скучал в псковском моем уединеньи. Я очень недавно приехал в Петербург и желал бы как можно скорее его оставить для Москвы, то есть для Вяземского; не знаю сбудется ли мое желание; покаместь с нетерпением ожидаю твоих новых стихов и прошу у тебя твоего благословения. l. Sept. 1817. Адрес: Их высокопреосвященствам (7) Василью Львовичу Вот и Петру Андреевичу Асмодею. В Москве. ПЕРЕПИСКА 1818. 7. А. Е. Измайлов - Пушкину. 26 июля 1818 г. Петербург. М.<илостивый> г.<осударь> мой Александр Сергеевич С.<анкт> П.<етер>бургское Вольное Общество любителей Словесности, Наук и Художеств, в заседании своем вчерашнего числа избрав единогласно вас в свои действительные члены, возложило на меня приятную обязанность уведомить вас, м.<илостивый> г.<осударь> мой, об оном. Исполняя с особенным удовольствием такое поручение Общества, имею честь быть с совершенным почтением всегда Вашим м.<илостивого> г.<осударя> моего покорнейшим слугою А. Измайлов, Председатель Общества. •14 26 июля 1818 Его благород.<ию> А. С. Пушкину ПЕРЕПИСКА 1819 8. А. И. Тургеневу. 9 июля 1819 г. Петербург. Очень мне жаль, что я не простился ни с вами, ни с обоими Мирабо. Вот вам на память послание Орлову; примите его в ваш отеческой карман, напечатайте в собственной типографии и подарите один экземпляр пламенному питомцу Беллоны, у трона верному гражданину. К стате о Беллоне: когда вы увидете белоглазого Кавелина, поговорите ему, хоть ради вашего Христа, за Соболевского, восп.<итанника> Унив.<ерситетского> панс.<иона>. Кавелин притесняет его за какие-то теологические мнения и достойного во всех отношениях молодого человека вытесняет из пансиона, оставляя его в нижних классах, не смотря на успехи и великие способности. Вы были покровителем Соболевского, вспомните об нем и - как кардинал-племянник - зажмите рот доктору теологии Кавелину, который добивается в инквизиторы. - Препоручаю себя вашим молитвам и прошу камергера Don Basile забыть меня по крайней мере на три месяца. Пушкин. 1819 9 июля. 9. H. И. Кривцову. Вторая половина июля - начало августа 1819 г. Михайловское. (Черновое) Помнишь ли ты, житель свободной Англии, что есть на свете Псковская губерния, твой ленивец, которого ты верно помнишь, который о тебе каждый день грустит, на которого сердишься и (8) Я <не> люблю писать писем. Язык и голос едва ли достаточны для наших мыслей - а перо так глупо, так медленно - письмо не может заменить разговора. Как бы то ни было, я виноват, знавши, что мое письмо может на минуту напомнить тебе об нашей России, о вечерах у Т.<ургеневых> и Кар.<амзиных> [и не исполнив дружеского долга]. 10. П. Б. Мансурову. 27 октября 1819 г. Петербург. Насилу упросил я Всеволожского, чтоб он позволил мне написать [тебе] несколько строк, любезный Мансуров, чудо-Черкес! Здоров ли ты, моя радость; весел ли ты, моя прелесть - помнишь ли нас, друзей твоих (мужеского полу)... Мы не забыли тебя и в 7 часов с 1/2 каждый день поминаем [тебя] в театре рукоплесканьями, вздохами - и говорим: свет-то наш Павел! что-то делает он теперь в великом Новгороде? завидует нам - и плачет о Кр...... (разумеется нижним проходом). Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон нашего Никиты, по прежнему подымаются на нее телескопы и <---> - но увы... ты не видишь ее, она не видит тебя. Оставим элегии, мой друг. Исторически буду говорить тебе о наших. Вс° идет по прежнему; шампанское, слава богу, здорово - актрисы также - то (9) пьется, а те <------> - аминь, аминь. Так и должно. У Юрьева <------>, слава (10) богу, здоров - у меня открывается маленькой; и то хорошо. Всеволожской Н. играет; мел столбом! деньги сыплются! Сосницкая и кн. Шаховской толстеют и глупеют - а я в них не влюблен - однакож его вызывал за его дурную комедию, а ее за посредственную игру. Tolstoy болен - не скажу чем - у меня и так уже много <--------> в моем письме. Зеленая Лампа нагорела - кажется гаснет - а жаль - масло есть (т. е. шампанское нашего друга). Пишешь ли ты, мой собрат - напишешь ли мне, мой холосенькой. Поговори мне о себе - о военных поселеньях. Это все мне нужно - потому что я люблю тебя - и ненавижу деспотизм. Прощай, лапочка. Свер<чок> А. Пушкин. 27 oct. 1819. Адрес: Павлу Борисовичу Мансурову ПЕРЕПИСКА 1820 11. П. А. Вяземский - Пушкину и А. И. Тургеневу. Ночь с 19 на 20 и 20 февраля 1820 г. Варшава. Два слова, а может быть и более, Сверчку-Пушкину. Поздравь, мой милый сверчок, приятеля своего N.N. с счастливым испражнением барельефов пиров Гомера, которые так долго лежали у него на желудке. Признаюсь, я вложил Эсхилу выражение ему чуждое. Проклятый, хотя и святый отец Брюмоа, ввел меня в соблазн: он сказал: "C'est une justice, que lui rendait Eschyle lui-mкme, qui avait coutume de dire, que ses piиces n'йtaient que des reliefs des festins йtalйs dans l'Iliade et l'Odissйe". Увлеченный поэтическим смыслом уподобления (28) (а на поверку выходит: вымысла моего), я позабыл справиться или лучше сказать не позаботился справиться с другим источником, или по крайней мере с французским словарем, который, сказавши мне, что reliefs на (11) языке старинном значит: restes de viandes, меня избавил бы от преступления против Эсхила, а желудок г-на N. N. от барельефов, которые, легко сознаюсь с ним, не так скоро переваришь, как мясные объедки. За то уже Аристофановскую индижестию (которую кажется не мне подобает брать на совесть) не скоро выгонешь из него. Хотя я и не великой грек, но смею поручиться, что без всякого оскорбления греческой чести, можно всегда назвать Аристофаном каждого комика, которого бесстыдная дерзость выводит на сцену гражданина честного с намерением предать его осмеянию общественному. Тут идет дело не о даровании писателя, а о гнусном умысле человека. Убийцею Сократа в буквальном смысле не льзя назвать Аристофана: но Аристофан первый и всенародно донес на Сократа, как на безбожника, и вот почему Плутарх (опять чорт дергает меня) сказал о нем: "Шутки его самые низкие и отвратительные; он даже и для черни не забавен, а людям здравомыслящим и честным нестерпим; нельзя снести его надменности, и добрые люди ненавидят его злость!" После этого, кажется, нам грешным можно иногда и всуе даже употреблять имя Аристофана. Далее: в одной комедии своей [он] (название спроси у Преображенского моста, я запомнил) он именно о смеивает греческих трагиков в шутках самых плоских и низких, и вот почему Вольтер говорил о нем: "Ce poиte comique, qui n'est ni comique ni poиte, n'aurait pas йtй admis parmis nous а donner ses farces а la foire de St. Laurent". Скажи по совести, не мог ли бы Вольтер сказать того же о герое г-на N. N., и следственно нам грешным не простительно ли иногда смешивать понятия о Аристофане с судом над героем г-на N. N. Это вс° могло бы раскормить немного Сына Отечества, но я не хочу, чтобы не только Москва, но и Варшава разгорелась от сальной свечки, а потому, погасив свой огарок, желаю тебе доброй ночи, обнявши наперед от всего сердца и поблагодарив за Лидиньку. Присылай еще что есть. <А. И. Тургеневу:> Пятница. 20. Сей час получил твою грамоточку от, бог весть, которого числа. Что скажешь ты, что скажите Вы о французских делах? Бери, чорт его бери; но плохо то, что вс° обрывается на свободу. Уже подали три проэкта законов, из коих два подкапываются под самое здание общественных вольностей, угрожая свободе личной и свободе мысли. Заварится каша. Опять заведутся Конгресы, эти кузницы оков народных: цари станут на стороже, народы потерпят, да и выдут из терпения: а нам вс° не легче будет. Власть любит generализировать и там, где идет дело о мере частной, принимать меры общие. Вот и мое Прадтовское пророчество. Я о Франции плачу, как о родной. Ей, все друзья свободы, вверили надежды свои в рост: боже сохрани, от второго банкрутства. Если и тут опытность не была в прок, то где же искать государственной мудрости на земле? Куда девать упования свои на преобразование России? Теперь у нас ни калачом не выманить конституции в России: разве придется отъискивать ее собаками? Какие получаете Вы французские листы? В l'Indйpendant, который посылается Вельяшеву - la chaussйe, вс° это дело и последствия рассказаны хорошо. Что говорит об этом Капо, и как принято было известие двором? - Мой немец не Якоби, а Якоб, в Петербурге не был и выписан сюда из Германии в профессоры греческого языка. С ним читать приятно, он человек молодый. Отъискал ли ты мое тряпье во 2-м Благонамеренном? Этот народ не умеет никак продавать товар лицом. Как можно разом бухнуть вс° в одну книжку? и на мою долю всегда падают опечатки. Что сделал ты с моими тремя последними баснями? Ты, кажется, хотел их отдать Измайлову. Неужели и на них наложил Яценко лапу? Пуще всего Библию и перевод Евангелия!!! (12) А затем прости-прощай. Если встретишь Меньщикова, скажи ему, что ответ его ожидается с нетерпением. Что делает Жуковский? Что ты заупрямился и не отвечаешь мне на вопрос: едут ли они в Берлин, и будет ли он проводником? Братьям мой сердечный поклон. Поручи дружбе любезного почт-директора два мои письма в Москву и поблагодари за строки, при доставлении письма от брата. Книги пришлю. Если на Сына не подписался, то не нужно. Библию и Евангелие русское пуще всего. Вот Сыну. Пусть остряков союзных тупость Готовит на меня свой нож: Против меня глупцы! так что ж? Да за меня их глупость. 12. П. А. Вяземскому. 28 марта 1820 г. Петербург. (Отрывок) Deux grands auteurs, les hйros du Parnasse Sont par le monde et choyйs et chйris. En vain leur Muse et dйtonne et grimace, Des Visigoths ils sont les favoris. Certain Quidam distinguant leurs йcrits De ces Messieurs nous dйsigne la place. L'un est, dit-il, le chantre du Midi, L'autre du Nord. Touchez lа. C'est bien dit: Tant l'un est sec! et tant l'autre est de glace! Поэма моя на исходе - думаю кончить (13) последнюю песнь на этих днях. Она мне надоела - потому и не присылаю тебе отрывков. Св.<ерчок> Пушкин. 1820 28 март. 13. П. А. Вяземскому. Около (не позднее) 21 апреля 1820 г. Петербург. Я читал моему Преображенскому приятелю - несколько строк, тобою мне написанных в письме к Тургеневу, и поздравил его с счастливым испражнением пиров Гомеровых. Он отвечал, что <-----> твое, а не его. Желательно, чтоб дело на этом остановилось - он кажется боится твоей сатирической палицы; твои первые четыре стиха на счет его в послании к Дмитриеву - прекрасны; остальные, нужные для пояснения личности, слабы и холодны - и, дружба в сторону, Катенин стоит чего- нибудь получше и позлее. Он опоздал родиться - и своим характером и образом мыслей, весь принадлежит 18 столетию. В нем (14) та же авторская спесь, те же литературные сплетни и интриги, как и в прославленном веке философии. Тогда ссора Фрерона и Вольтера занимала Европу, но теперь этим не удивишь; что ни говори, век наш не век поэтов - жалеть кажется нечего - а вс°-таки жаль. Круг поэтов делается час от часу теснее - скоро мы будем принуждены, по недостатку слушателей, читать свои стихи друг другу на ухо. - И то хорошо. Покаместь присылай нам своих стихов; они пленительны и оживительны - Первый снег прелесть; Уныние - прелестнее. Читал ли ты последние произведения Жуковского, в бозе почивающего? слышал ты его Голос с того света - и что ты об нем думаешь? Петербург душен для поэта. Я жажду краев чужих; авось полуденный воздух оживит мою душу. Поэму свою я кончил. И только последний, т. е. окончательный, (15) стих ее принес мне истинное удовольствие. Ты прочтешь отрывки [ее] в журналах, а получишь ее уже напечатанную - она так мне надоела, что не могу решиться переписывать ее клочками для тебя. - Письмо мое скучно, потому что с тех пор, как я сделался историческим лицом для сплетниц С<анк>т Петербурга, я глупею и старею не неделями, а часами. Прости. Отвечай мне - пожалуйста - я очень рад, что придрался к переписке. Пушкин. 14. П. А. Вяземский - Пушкину. 30 апреля 1820 г. Варшава. 30-го маия. (16) Я очень рад, что тебе вздумалось написать ко мне: у меня есть до тебя дело. Сделай одолжение, высылай тот час по напечатании твою поэму и скажи мне, в каких местах подражал ты и кому. Я хочу придраться к тебе и сказать кое-что о поэзии, о нашей словесности, о писателях, читателях и прочее. Не забудь моей просьбы. Впрочем я очень жалею, что ты в письме своем мало говоришь о себе, а много о Катенине. Его ответ не удобопонятен: как быть моему <-----> его испражнением? разве я ему в штаны <------>? Ты знаешь ли заклад Фокса. Он приятелю велел на себя <-------> и приходит в беседу; все от вонючего убегают и говорят, что он <- -------->: заводят споры; бьются об заклад, Фокса раздевают, и противники хватаются за выложенные гвинеи. Извините, возражает Фокс, вот, кто мне <------>, указывая на приятеля, и есть свидетели. - Но я о Катенине ни с кем не спорил и <-----> свое держу про себя. Вот начало письма весьма <-------->; но, Благочестивых слов в душе признавши цену, Я каждому его смиренно отдаю. Далее следую за твоим письмом, и то не о золоте приходится говорить: о стихах моих. Если ты непременно хочешь, чтобы стихи мои в послании к Дмитриеву метили на Катенина, то буде воля твоя; но признайся, что я не слыхал, чтобы он когда- нибудь унижал достоинства Державина или хотел пускаться писать басни: следственно на его долю выпадает один стих о Людмиле; жалею, что он не достойным образом разит - извини мне выражение - нахальство входить в рукопашный бой с Жуковским на поприще, ознаменованном блистательными его успехами. Тут уже идет не о личности, а о нравственном безобразии такого поступка; ибо не признавать превосходства Жуковского в урожае нынешних поэтов значит быть ослепленным завистью: здесь слепота глупости подозреваться не может. Еще окончательное слово: стихотворческого дарования, не говорю уже о поэтическом, в Катенине не признаю никакого; с Шаховским можно еще быть зуб за зуб: бой ровнее: он род удельного князя, который также при случае может напасть в расплох, и отразить его приносит некоторую честь. Каков он ни есть, а вс° в наше время единственный комик. Бог душу мою видит; спроси у него, и он скажет, что ни за какие лица, а еще менее того за мою харю вступаться не буду; но, как есть честь, истинна, есть так же и изящность, которой должно служить верою и правдою и потому, где и как можно, изобличать тех, которые оскорбляют представителей ее. - Ну полно ли? уговор лучше денег: если ответ твой на мой ответ будет ответом на мой ответ, то не иметь тебе от меня ни ответа, ни привета. Я так отстал от русской словесности, то есть от ее житья-бытья, что дурные стихи меня уже не бесят; сохранил одно чувство сладострастия при чтении хороших. Сам пишу стихи полусонный и махинально: читать их здесь не кому, а ты сам ремесленник и знаешь, что следственно первейшего и главнейшего удовольствия я не имею; а стоять на ряду с к.<нязем> Цертелевым в Сыне Отечества под клеймом: Варшава, чести и прибыли большой нет. Пиши ко мне о себе; о радостях и неудовольствиях своих, надеждах и предположениях. Пока у нас не будет журнала с нравственною и политическою целию, писать весело нельзя. Мы все переливаем из пустого в порожнее и играем в слова, как в бирюлки. Прости, мой искусный Бирюлкин. Обнимаю тебя от всего сердца. 15. H. И. Гнедичу. 17-19 апреля или 29 апреля - 4 мая 1820 г. Петербург. Чедаев хотел меня видеть непременно - и просил отца прислать меня к нему как можно скорее... по счастию - тут и вс°. - Дело шло о новых слухах, которые (17) нужно предупредить. Благодарю за участие - и беспокойство Пушкин. Адрес: Николаю Ивановичу Гнедичу. 16. Л. С. Пушкину. 24 сентября 1820 г. Кишинев. Кишенев. 24 сент. 1820 Милый брат, я виноват перед твоею дружбою, постараюсь загладить вину мою длинным письмом и подробными рассказами. Начинаю с яиц Леды. Приехав в Екатеринославль, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновенью. Генерал Раевской, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада. Сын его (ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные), сын его предложил мне путешествие к Кавказским водам, лекарь, который с ним ехал, обещал меня в дороге не уморить, Инзов благословил меня на счастливый путь - я лег в коляску больной; через неделю вылечился. 2 месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень нужны и черезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впроччем купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных. Все эти целебные ключи находятся не в дальном расстояньи друг от друга, в последних отраслях Кавказских гор. Жалею, мой друг, что ты [не] со мною вместе не видал великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии - любопытен во всех [своих] отношениях. Ермолов наполнил его своим именем и благотворным гением. Дикие черкесы напуганы; древняя дерзость их исчезает. Дороги становятся час от часу безопаснее, многочисленные конвои - излишними. Должно надеяться, что эта завоеванная сторона, до сих пор не приносившая никакой существенной пользы России, скоро сблизит нас с персиянами безопасною торговлею, не будет нам преградою в будущих войнах - и, может быть, сбудется для нас химерической план Наполеона в рассуждении завоевания Индии. Видел я берега Кубани и сторожевые станицы - любовался нашими казаками. Вечно верьхом; вечно готовы драться; в вечной предосторожности! Ехал в виду неприязненных полей свободных, горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка, с зажженным фитилем. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа - они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасться на аркан какого-нибудь чеченца. Ты понимаешь, как эта тень опасности нравится мечтательному воображению. Когда-нибудь прочту тебе мои замечания [об] на черноморских и донских казаков - теперь тебе не скажу об них ни слова. С полуострова Таманя, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи, думал я - на ближней горе посереди кладбища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных - заметил несколько ступеней, дело рук человеческих. Гроб ли это, древнее ли основание башни - не знаю. За несколько верст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнившийся с землею - вот вс°, что осталось от города Пантикапеи. Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками; какой-то француз прислан из Петербурга для разысканий - но ему недостает ни денег, ни сведений, как у нас обыкновенно водится. Из Керча приехали мы в Кефу, остановились у Броневского, человека почтенного по непорочной службе и по бедности. Теперь он под судом - и, подобно Старику Виргилия, разводит сад на берегу моря, не далеко от города. Виноград и миндаль составляют его доход. Он не (18) умный человек, но имеет большие сведения об Крыме, стороне важной и запущеной. Отсюда морем отправились мы мимо полуденных берегов Тавриды, в Юрзуф, где находилось семейство Раевского. Ночью на корабле написал я Элегию, которую тебе присылаю; отошли ее Гречу без подписи. Корабль плыл перед (19) горами, покрытыми тополами, виноградом, лаврами и. кипарисами; везде мелькали татарские селения; он остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества. Старший сын его будет более нежели известен. Все его дочери - прелесть, старшая - женщина необыкновенная. Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался - счастливое, полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение - горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда [есть] увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского. Будешь ли ты со мной? скоро ли соединимся? Теперь я один в пустынной для меня Молдавии. По крайней мере пиши ко мне - благодарю тебя за стихи; более благодарил бы тебя за прозу. Ради бога, почитай поэзию - доброй, умной старушкою, к которой можно иногда зайти, чтоб забыть на минуту сплетни, газеты и хлопоты жизни, повеселиться ее милым (20) болтаньем и сказками; но [не] влюбиться в нее - безрассудно. Михайло Орлов с восторгом повторяет ----------- русским безвестную!... я также. Прости, мой друг! Обнимаю тебя. Уведомь меня об наших. Вс° ли еще они в деревне. Мне деньги нужны, нужны! Прости. Обними же за меня Кюхе<ль>б<екера> (21) и Дельв.<ига>. Видишь ли ты иногда молодого Молчанова? Пиши мне обо всей братьи. Пушкин. 17. Арзамасцам. 20-е числа сентября 1820 г. (?) Кишинев. (Черновое) В лето 5 от Липецкого потопа - - [м<ы>, превосходительный Рейн и] жалобный сверчок, на лужице города Кишенева, именуемой Быком, сидели и плакали, воспоминая тебя, о Арзамас, ибо благородные [гуси] величественно барахтались пред на<шими> глазами в мутных водах упомянутой. Живо представились им ваши отсутствующие превосходительства, и в полноте сердца своего положили они уведомить о себе членов православного братства, украшающ<его> берега Мойки и Фонтанки - 18. H. И. Гнедичу. 4 декабря 1820 г. Каменка. Вот уже восемь месяцев, как я веду странническую жизнь, почтенный Николай Иванович. Был я на Кавказе, в Крыму, в Молдавии и теперь нахожусь в Киевской губернии, в деревне Давыдовых, милых и умных отшельников, братьев генерала Раевского. Время мое протекает между аристократическими обедами и демагогическими спорами. Общество наше, теперь рассеянное, было недавно разнообразная и веселая смесь умов оригинальных, людей известных в нашей России, любопытных для незнакомого наблюдателя. - Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, немного стихов. Вы поверите легко, что, преданный мгновенью, мало заботился я о толках петербургских. Поэму мою, напечатанную под вашим отеческим надзором и <при> поэтическом покровительстве, я не получил - но сердечно благодарю вас за милое ваше попечение. Некоторые •-ра Сына доходили до меня. Видел я прекрасный перевод Андромахи, которого читали вы мне в вашем эпикурейском кабинете, и вдохновенные строфы: Уже в последний раз приветствовать я мнил и проч. Они оживили во мне воспоминанья об вас и чувство прекрасного, всегда драгоценное для моего сердца - но не примирили меня с критиками, которые нашел я в том же Сыне Отечества. Кто такой этот В., который хвалит мое целомудрие, укоряет меня в бесстыдстве, говорит мне: красней, несчастный? (что между проччим очень неучтиво), говорит, что характеры моей поэмы писаны мрачными красками этого нежного, чувствительного Корреджио и смелою кистию Орловского, который кисти в руки не берет, а (22) рисует только почтовые тройки да киргизских лошадей? Согласен со мнением неизвестного эпиграммиста - критика его для меня ужасно как тяжка. Допрощик (23) умнее, а тот, кто взял на себя труд отвечать ему (благодарность и самолюбие в сторону), умнее всех их. В газетах читал я, что Руслан, напечатанный для приятного препровожденья скучного времени, продается с превосходною картинкою - кого мне за нее благодарить? Друзья мои! надеюсь увидеть вас перед своей смертию. Покаместь у меня еще поэма готова или почти готова. Прощайте - нюхайте гишпанского табаку и чихайте громче, еще громче. Пушкин. Каменка 4 декабря 1820 Где Жуковской, уехал ли он с ее в.<ысочеством>? Обнимаю с братским лобзанием Дельвига и Кюхельбекера. Об них нет ни слуха ни духа - журнала его не видал; писем также. Мой адрес: В Кишенев - Его пр.<евосходительству> Ивану Никитичу Инзову. ПЕРЕПИСКА 1821 19. В. Л. Давыдову (?). Первая половина марта 1821 г. Кишинев (?). (Черновое) (24) Уведомляю тебя о происшедствиях, которые будут иметь следствия, важные не только для нашего края, но и для всей Европы. Греция восстала и провозгласила свою свободу. Теодор Владимиреско, служивший некогда в войске покойного князя Ипсиланти, в начале февраля ныняшнего года - вышел из Бухареста с малым чис<лом> вооруженных арнаутов и объявил, что греки не в силах более выносить притеснений и грабительств туре<цких> начальников, что они решились освободить роди<ну> от ига незаконного, что <нам>ерены платить только подати, <н>аложенные правительством. Сия прокламация <встр>евожила всю <Молд>авию. К.<нязь> Суццо и <русской> консул н<апрас>но хотели удержать р<аспростра>нения бунт<а> - пандуры и арнауты от<овсю>ду бежали к смелому Владимиреско - и в несколько дней он уже начальствовал 7000 войска. 21 февр<аля> генерал князь Александр Ипсиланти - с двумя из своих братьев и с кня.<зем> Георг.<ием> Кан<такузеном> прибыл в Яссы из Кишенева, где оставил он мать, сестер и двух братий. Он был встречен 3 стами арнаутов, кн.<язем> Су.<ццо> и р.<усским> к<онсулом> и тотчас принял начальство города. Там издал он прокламации, которые быстро разлилися повсюду - в них сказано - что Феникс Греции воспрянет из своего пепла, что час гибели для Турции настал и проч., и что Великая Держава одобряет подвиг великодушный! Греки стали стекаться толпами под его трое знамен, из которых одно трехцветно, на другом развевается крест, обвитый лаврами, с текстом сим знаменем победиши, на третьем изображен возрождающийся Феникс. - Я видел письмо одного инсургента - с жаром описывает он обряд освящения знамен и меча князя Ипсиланти - восторг духовенства и народа - и прекрасные минуты Надежды и Свободы... В Яссах вс° спокойно. Семеро турков были приведены к Ипсиланти - и тотчас казнены - странная новость со стороны европейского генерала. <В Г>алацах турки в числе 100 человек были перер<езаны>; <двен>адцать греков также убиты. <И>звестие о возмущ<ении> <пора>зило Константинополь. Ожидают уж<асов,> <но> еще их нет. Трое бежавши<х> греков <на>ходятся со вчерашнего дня в здешнем карантине. Они уничтожили многие ложные слухи - старец Али принял христианскую веру и окрещен именем Константина - двухтысячный отряд его, который шел на соединение с сулиотами - уничтожен турецким войском. Восторг умов дошел до высочайшей степени, все мысли устремлены к одному предмету - к независимости древнего Отечества. В Одессах я уже не застал любопытного зрелища: в лавках, на улицах, в трактирах везде собирались толпы греков, все продавали за ничто свое имущество, покупали сабли, ружьи, пистолеты, все говорили об Леониде, об Фемистокле, все шли в войско счастливца Ипсиланти. Жизнь, имения греков в его распоряжении. С начала имел он два миллиона. Один Паули дал 600 т<ысяч> пиаст<ров> с тем, чтоб ему их возвратить по восстановлении Греции. 10,000 греков записались в войско. Ипсиланти идет на соединение с Владимиреско. Он называется Главнокомандующим северных греч.<еских> войск - и уполномоченным Тайного Правительства. Должно знать, что уже тридцать лет составилось и распространилось тайное общ<ество>, коего целию было освобож<дение> Греции, ч<лены общест>ва разделены на три <степе>ни... Низ<шую> <ст>епень составляла военная <кас>та - втору<ю граж>дане, чле<ны втор>ой степени имели право каждый пр<ииск>ать себе товарищей - но не воино<в>, которых избирала только 3 высшая степень. Ты видишь простой ход и главную мысль сего общества, которого основатели еще неизвестны... Отдельная вера, отдельный язык, независимость книгопечатания, с одной стороны просвещение, с другой глубокое невежество - вс° покровительствовало вольнолюбивым патриотам - все купцы, вс° духовенство до последнего монаха считалось в обществе - которое ныне торжествует и коего чис<ло> дост<игает> Вот тебе подробный отчет последних происшедствий нашего края. Странная картина! Два великие народа, давно падших в презрительное ничтожество, в одно вре<мя> восстают из праха - и, возобновленные, являются на политическом поприще мира. Первый шаг Ал<ександра> Ипсиланти прекрасен и блистателен. Он счастливо начал - отныне и мертвый или победи<тель> п<рин>адлежит истории - 28 лет, оторванная рука, цель великодушная! - завидная <у>часть. <Кин>жал изменника опаснее дл<я него> сабли <турк>ов; Константин- Паш<а> не совестней будет Клодовика <или Владимира , влияние молодого мстителя Греции <долж>но его встревожить. Признаюсь я [бы] <сове>товал к.<нязю> Ипсиланти предупредить престарелого злодея: нравы той страны, где он теперь действует, оправдают политическое убийство. Важный вопрос: что станет делать Россия; займем ли мы Молдавию и Валахию под видом миролюбивых посредников; перейдем ли мы за Дунай союзниками греков и врагами их врагов? Во всяком случае буду уведомлять - 20. А. А. Дельвигу. 23 марта 1821 г. Кишинев. Друг Дельвиг, мой парнасской брат, Твоей я прозой был утешен; Но признаюсь, барон, я грешен: Стихам я больше был бы рад.... Ты знаешь, я в минувши годы, У берегов Кастальских вод, Любил марать поэмы, оды. - Ревнивый зрел меня народ На кукольном театре моды; Поклонник правды и свободы, Бывало, что ни напишу, Вс° для иных не Русью пахнет; О чем цензуру ни прошу, Ото всего Тимковский ахнет. Теперь я право чуть дышу, От воздержанья Муза чахнет, И редко, редко с ней грешу; К Молве болтливой я хладею И из учтивости одной Доныне волочусь за нею, Как муж ленивый за женой. Наскуча Муз бесплодной службой, Другой богиней, тихой Дружбой Я славы заменил кумир. Но вс° люблю, мои поэты, Фантазии волшебный мир, И чуждым пламенем согретый, Внимаю звуки ваших лир. Так точно, позабыв сегодня Проказы, игры прежних дней, Глядит с лежанки ваша сводня На шашни молодых <------>... Жалею, Дельвиг, что до меня дошло только одно из твоих писем, именно то, которое мне доставлено любезным Гнедичем, вместе с девственной Людмилою. - Ты не довольно говоришь о себе и об друзьях наших - о путешествиях Кюх....<ельбекера> слышал я уж в Киеве. Желаю ему в Париже дух целомудрия, в канцелярии Нарышкина дух смиренномудрия и терпения, об духе любви я не беспокоюсь, в этом нуждаться не будет, о празднословии молчу - дальный друг не может быть излишне болтлив. В твоем отсутствии сердце напоминало о тебе, об твоей Музе - журналы. Ты вс° тот же - талант прекрасный и ленивый. Долго ли тебе шалить, долго ли тебе разменивать свой гений на серебренные четвертаки. Напиши поэму славную, только не четыре части дня и не четыре времени <года>, напиши своего Монаха. Поэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническая - твой истинный удел - умертви в себе ветхого человека - не убивай вдохновенного поэта. Что до меня, моя радость, скажу тебе, что кончил я новую поэму - Кавказский Пленник, которую надеюсь скоро вам прислать. Ты ею не совсем будешь доволен и будешь прав; еще скажу тебе, что у меня в голове бродят еще поэмы, но что теперь ничего не пишу. Я перевариваю воспоминания и надеюсь набрать вскоре новые; чем нам и жить, душа моя, под старость нашей молодости - как не воспоминаниями? - Недавно приехал в Кишенев и скоро оставляю благословенную Бессарабию - есть страны благословеннее. Праздный мир не самое лучшее состояние жизни. Даже и Скарментадо кажется не прав - самого лучшего состояния нет на свете, но разнообразие спасительно для души. - Друг мой, есть у меня до тебя просьба - узнай, напиши мне, что делается с братом - ты его любишь, потому что меня любишь, он человек умный во всем смысле слова - и в нем прекрасная душа. Боюсь за его молодость, боюсь воспитания, которое дано будет ему обстоятельствами его жизни и им самим - другого воспитания нет для существа, одаренного душою. Люби его, я знаю, что будут стараться изгладить меня из его сердца, - в этом найдут выгоду. - Но я чувствую, что мы будем друзьями я братьями не только по африканской нашей крови. Прощай. А. Пушкин. 1821 г. марта 23 Кишенев. - 21. H. И. Гнедичу. 24 марта 1821 г. Кишинев. В стране, где Юлией венчанный И хитрым Августом изгнанный (25) Овидий мрачны дни влачил; Где элегическую лиру Глухому своему кумиру Он малодушно посвятил; Далече северной столицы Забыл я вечный ваш туман, И вольный глас моей цевницы Тревожит сонных молдаван. Вс° тот же я - как был и прежде; С поклоном не хожу к невежде, С Орловым спорю, мало пью, Октавию - в слепой надежде - Молебнов лести не пою. И Дружбе легкие посланья Пишу без строгого старанья. Ты, коему судьба дала И смелый ум и дух высокой И важным песням обрекла, Отраде жизни одинокой; О ты, который воскресил Ахилла призрак величавый, Гомера Музу нам явил И смелую певицу славы От звонких уз освободил - Твой глас достиг уединенья, Где я сокрылся от гоненья Ханжи и гордого глупца, И вновь он оживил певца, Как сладкий голос вдохновенья. Избранник Феба! твой привет, Твои хвалы мне драгоценны; Для Муз и дружбы жив поэт. Его враги ему презренны - Он Музу битвой площадной Не унижает пред народом; И поучительной лозой Зоила хлещет - мимоходом. Вдохновительное письмо ваше, почтенный Николай Иванович - нашло меня в пустынях Молдавии; оно обрадовало и тронуло меня до глубины сердца. Благодарю за воспоминание, за дружбы, за хвалу, за упреки, за формат этого письма - вс° показ<ыв>ает участие, которое принимает живая душа ваша во всем, что касается до меня. Платье сшитое, по заказу вашему, на Руслана и Людмилу прекрасно; и вот уже четыре дни как печатные стихи, виньета и переплет детски утешают меня. Чувствительно благодарю почтенного &_0031_050_055_0 эти черты сладкое для меня доказательство его любезной благосклонности. - Не скоро увижу я вас; здешние обстоятельства пахнут долгой, долгою разлукой! молю Феба и казанскую богоматерь, чтоб возвратился я к вам с молодостью, воспоминаньями и еще новой (26) поэмой; - та, которую недавно кончил, окрещена Кавказским пленником. Вы ожидали многого, как видно из письма вашего - найдете малое, очень малое. С вершин заоблачных бесснежного Бешту видел я только в отдаленьи ледяные главы Казбека и Эльбруса. Сцена моей поэмы должна бы находиться на берегах шумного Терека, на границах Грузии, в глухих ущелиях Кавказа - я поставил моего героя в однообразных равнинах, где сам прожил [я] два месяца - где возвышаются в дальном расстоянии друг от друга 4 горы, отрасль последняя Кавказа; - во всей поэме не более 700 стихов - в скором времени пришлю вам ее - дабы сотворили вы с нею, что только будет угодно. Кланяюсь всем знакомым, которые еще меня не забыли - обнимаю друзей. С нетерпеньем ожидаю 9 тома Русской Истории. Что делает Н.<иколай> М.<ихайлович>? здоровы ли он, жена и дети. Это почтенное семейство ужасно недостает моему сердцу. - Дельвигу пишу в вашем письме. Vale. Пушкин. Кишенев. 1821 марта 24. 22. А. И. Тургеневу. 7 мая 1821 г. Кишинев. Не правда ли, что вы меня не забыли, хотя я ничего не писал и давно не получал об вас никакого известия? Мочи нет, почтенный Александр Иванович, как мне хочется недели две побывать в этом пакостном Петербурге: без Карамзиных, без вас двух, да еще без некоторых избранных, соскучишься и не в Кишеневе, а вдали камина к.<нягини> Голицыной замерзнешь и под небом Италии. В руце твои предаюся, отче! Вы, который сближены с жителями Каменного острова, не можете ли вы меня вытребовать на несколько дней (однакож не более) с моего острова Пафмоса? Я привезу вам за то сочинение во вкусе Апокалипсиса и посвящу вам, христолюбивому пастырю поэтического нашего стада; но сперва дайте знать минутным друзьям моей минутной младости, чтоб они прислали мне денег, чем они чрезвычайно обяжут искателя новых впечатлений. В нашей Бессарабии в впечатлениях недостатку нет. Здесь такая каша, что хуже овсяного киселя. Орлов женился; вы спросите каким образом? Не понимаю. Разве он ошибся плешью и <-------- ----> головою. Голова его тверда; душа прекрасная; но чорт ли в них? Он женился; наденет халат и скажет: Beatus qui procul.... Верьте, что, где б я ни был, душа моя, какова ни есть, принадлежит вам и тем, которых умел я любить. Пушкин. Кишенев 7 мая 1821. Если получу я позволение возвратиться, то не говорите ничего никому, и я упаду, как снег на голову. Адрес: Его превосходительству Александру Ивановичу Тургеневу. в С. Петербурге. - 23. Дегильи. 6 июня 1821 г. Кишинев. Avis а M-r Deguilly, ex-officier franзais. Il ne suffit pas d'кtre un J. F.; il faut encore l'кtre franchement. A la veille d'un foutu duel au sabre, on n'йcrit pas sous les yeux de sa femme des jйrйmiades et son testament. On ne fabrique pas des contes а dormir debout avec les autoritйs de la ville, afin d'empкcher une йgratignure. On ne compromet pas deux fois son second. (29) Tout ce qui est arrivй, je l'ai prйvu, je suis fвchй de n'avoir pas pariй. Maintenant tout est fini, mais prenez garde а vous. Agrйez l'assurance des sentiments que vous mйritez. Pouchkine. 6 juin, 1821. Notez encore que maintenant en cas de besoin je saurai faire agir mes droits de gentilhomme russe, puisque vous n'entendez rien au droit des armes. 24. Л. С. Пушкину и О. С. Пушкиной. 27 июля 1821 г. Кишинев. Брату. Здраствуй, Лев, не благодарю тебя за письмо твое, потому что ты мне дельного ничего не говоришь - я называю дельным вс°, что касается до тебя. Пиши ко мне, покаместь я еще в Кишеневе. Я тебе буду отвечать со всевозможной болтливостью, и пиши мне по-русски, потому что, слава богу, с моими конституционными друзьями я скоро позабуду русскую азбуку. Если ты в родню, так ты литератор (сделай милость не поэт): пиши же мне об новостях нашей словесности; что такое Сотворение мира Милонова? что делает Катенин? Он ли задавал вопросы Воейкову в С.<ыне> О.<течества> прошлого года? Кто на ны? Черная Шаль тебе нравится - ты прав, но ее чорт знает как напечатали. Кто ее так напечатал? пахнет Глинкой. Если ты его увидишь, обними его братски, скажи ему, что он славная душа - и что я люблю его, как должно. Вот еще важнее: постарайся свидиться с Всеволожским - и возьми у него на мой счет число экземпляров моих сочинений (буде они напечатаны), розданное моими друзьями - экземпляров 30. Скажи ему, что я люблю его, что он забыл меня, что я помню вечера его, любезность его, V. С. Р. его, L. D. (27) его, Овошникову его, Лампу его - и вс° елико друга моего. Поцелуй, если увидишь, Юрьева и Мансурова - пожелай здравия калмыку - и напиши мне обо всем. Пришли мне Тавриду - Боброва. Vale. Твой брат А. 27 июля. Сестре. Etes-vous de retour de votre voyage? avez-vous visitй de nouveau les souterrains, les chвteaux, les cascades de Narva? cela vous a-t-il amusй? aimez- vous toujours vos promenades solitaires? quels sont vos chiens favoris? avez- vous oubliй la mort tragique d'Omphale et de Bizarre? qu'est-ce qui vous amuse? que lisez-vous? avez-vous revu la voisine Annette Vouif? montez-vous а cheval? quand revenez-vous а Pйtersbourg? que font les Korf? кtes-vous mariйe, кtes-vous prкte а l'кtre? doutez-vous de mon amitiй? bonjour, ma bonne amie. 25. С. И. Тургеневу. 21 августа 1821 г. Кишинев. Поздравляю вас, почтенный Сергей Иванович, с благополучным прибытием из Турции чуждой в Турцию родную. С радостию приехал бы я в Одессу побеседовать с вами и подышать чистым европейским воздухом, но я сам в карантине, и смотритель Инзов не выпускает меня, как зараженного какою-то либеральною чумою. Скоро ли увидите вы северный Стамбул? обнимите там за меня милого нашего муфти Александра Ивановича и мятежного драгомана брата его; его преосвященству писал я письмо, на которое ответа еще не имею. Дело шло об моем изгнании - но если есть надежда на войну, ради Христа, оставьте меня в Бессарабии. Пред вами я виноват, полученное от вас письмо я через два дни перечитываю - но до сих пор не отвечал - надеюсь на великодушное прощение и на скорое свидание. Кланяюсь Чу, если Чу меня помнит - а Долгорукой меня забыл. Пушкин. 21 авг. Адрес: Сергею Ивановичу Тургеневу 26. H. И. Гречу. 21 сентября 1821 г. Кишинев. Извините, любезный наш Аристарх, если опять беспокою вас письмами и просьбами; сделайте одолжение - доставьте письмо, здесь прилагаемое, брату моему; молодой человек меня забыл и не прислал мне даже своего адреса. Вчера видел я в С.<ыне> О.<течества> мое послание к Ч-у; уж эта мне цензура! Жаль мне, что слово вольнолюбивый ей не нравится: оно так хорошо выражает нынешнее libйral, оно прямо русское, и верно почтенный А. С. Шишков даст ему право гражданства в своем словаре, вместе с шаротыком и с топталищем. Там напечатано глупца философа; зачем глупца? стихи относятся к Американцу Толстому, который вовсе не глупец; но лишняя брань не беда. А скромное письмо мое на счет моего же письма - видно не лезет сквозь цензуру? Плохо. Дельвигу и Гнедичу пробовал я было писать - да они и в ус не дуют. Что б это значило: если просто забвение - то я им не пеняю: забвенье - естественный удел всякого отсутствующего; я бы и сам их забыл, если бы жил с эпикурейцами, в эпикурейском кабинете, и умел читать Гомера; но если они на меня сердятся или разочли, что письмы их мне не нужны - так плохо. Хотел было я прислать вам отрывок из моего Кавказского Пленника, да лень переписывать; хотите ли вы у меня купить весь кусок поэмы? длиною в 800 стихов; стих шириною - 4 стопы; разрезано на 2 песни. Дешево отдам, чтоб товар не залежался. Vale. Пушкин. 21 сентября 1821. Кишенев. 27. Неизвестному. 1821 г. Кишинев (?). (Черновое) Votre lettre est arrivйe fort а propos, j'en avais besoin... Примечания (1) его величеству зачеркнуто и рукой Н. Ф. Кошанского надписано: г<ос.<ударю> им<ператору> (2) Исправлено самим Пушкиным из &_0032_063_021_0 (3) мое вписано (4) В Яжелбицах мы нашли почталиона хромаго, и Вяземский мне эту задал эпиграмму. (5) переделано из желающий (6) листок с частью письма, обращенной к В. Л. Пушкину, оторван (7) переделано из высокопреосвященству (8) фраза не закончена (9) переделано из вс° (10) переделано из славу (11) переделано из въ (12) последние шесть слов в подлиннике подчеркнуты двумя чертами (13) переделано из окончить (14) В нем вписано (15) т. е. окончательный вписано (16) описка (17) переделано из которых (18) не вписано (19) переделано из пред (20) милым вписано (21) В подлиннике: Кюхеб... (22) переделано из и (23) переделано из допросчик (24) подлинник в нескольких местах прожжен (25) изгнанный вместо зачеркнутого венчанный (26) новой вписано (27) марки вин (28) замечание Вяземского: Ибо признайся сам: в ошибке моей есть погрешность против истинны, но не против здравого смысла; барельефы так сказать дополнение сюжета, подробности, рассказ, ему соответствующий. И, не трогая чести г-на Эсхила, в моем сравнении более поэзии и благородства. (29) замечание Пушкина: Ni un gйnйral qui daigne recevoir un pied-plat dans sa maison. ПЕРЕПИСКА 1822 28. П. А. Вяземскому. 2 января 1822 г. Кишинев. Попандонуло (1) привезет тебе мои стихи, Липранди берется доставить тебе мою прозу - ты, думаю, видел его в Варшаве. Он мне добрый приятель и (верная порука за честь и ум) не любим нашим правительством и в свою очередь не любит его. В долгой разлуке нашей одни (2) дурацкие журналы изредка сближали нас друг с другом. Благодарю тебя за все твои сатирические, пророческие и вдохновенные творенья, они прелестны - благодарю за все вообще - бранюсь с тобою за одно послание к Каченовскому; как мог ты сойти в арену вместе с этим хилым кулачным бойцом - ты сбил его с ног, но он облил бесславный твой венок кровью, желчью и сивухой... Как с ним связываться - довольно было с него легкого хлыста, а не сатирической твоей палицы. Ежели я его задел в послании к Че<даеву> - то это не из ненависти к нему, но чтобы поставить с ним на одном ряду Американца Толстого, которого презирать мудренее. Жуковской меня бесит - что ему понравилось в этом Муре? чопорном подражателе безобразному восточному воображению? Вся Лалла-рук не стоит десяти строчек Тристрама Шанди; пора ему иметь собственное воображенье и крепостные вымыслы. Но каков Баратынской? Признайся, что он превзойдет и Парни и Батюшкова - если впредь зашагает, как шагал до сих пор - ведь 23 года - счастливцу! Оставим все ему эротическое поприще и кинемся каждый в свою сторону, а то спасенья нет. Кавказский мой пленник кончен - хочу напечатать, да лени много, а денег мало - и меркантильный успех моей прелестницы Людмилы отбивает у меня охоту к изданиям - желаю счастия дяде - я не пишу к нему; потому что опасаюсь журнальных почестей - скоро ли выйдут его творенья? все они вместе не стоят Буянова; а что-то с ним будет в потомстве? Крайне опасаюсь, чтобы двоюродный брат мой не [со<чтен> ] почелся моим сыном - а долго ли до греха. Пиши мне, с кем ты хочешь и как хочешь - стихами или прозой - ей богу буду отвечать. Пушкин. 2 январь 1822. Пишу тебе у Рейна - вс° тот же он, не изменился, хоть и женился. Начал он тебе было диктовать письмо в своем роде - но заблагорассудил изорвать его. Он тебе кланяется и занят ужасно сургучом. Прибавление. Орлов велел тебе сказать, что он делает палки сургучные, а палки в дивизии своей уничтожил. 29. Л. С. Пушкину. 24 января 1822 г. Кишинев. Сперва хочу с тобою побраниться; как тебе не стыдно, мой милый, писать полу-русское, полу-французское письмо, ты не московская кузина - во-вторых письма твои слишком коротки - ты или не хочешь или не можешь мне говорить открыто обо всем - жалею; болтливость братской дружбы была бы мне большим утешением. Представь себе, что до моей пустыне не доходит ни один дружний голос - что друзья мои как нарочно решились оправдать элегическую мою мизантропию - и это состояние несносно. Письмо, где говорил я тебе о Тавриде, не дошло до тебя - это меня бесит - я давал тебе несколько препоручений самых важных в отношении ко мне - чорт с ними; постараюсь сам быть у вас на несколько дней - тогда дела пойдут иначе. Ты говоришь, что Гнедич на меня сердит, он прав - я бы должен был к нему прибегнуть с моей новой поэмой - но у меня шла голова кругом - от него не получал я давно никакого известия; Гречу должно было писать - и при сей верной оказии предложил я ему Пленника... К тому же ни Гнедич со мной, ни я с Гнедичем не будем торговаться и слишком наблюдать каждый свою выгоду, а с Гречем я стал бы бессовестно торговаться, как со всяким брадатым ценителем книжного ума. Спроси у Дельвига, здоров ли он, вс° ли, слава богу, пьет и кушает - каково (3) нашел мои стихи к нему и пр. О проччих дошли до меня темные известия. Посылаю тебе мои стихи, напечатай их в Сыне (без подписи и без ошибок). Если хочешь, вот тебе еще эпиграмма, которую ради Христа не распускай, в ней каждый стих - правда. Иной имел мою Аглаю За свой мундир и черный ус. Другой за деньги; понимаю. Другой за то, что был француз. Клеон - умом ее стращая; Дамис - за то, что нежно пел: Скажи теперь, моя Аглая, За что твой муж тебя имел? Хочешь еще? на Каченовского - Клеветник без дарованья, Палок ищет он чутьем А дневного пропитанья Ежемесячным враньем - покушай, пожалуйста. Прощай, Фока, обнимаю тебя, твой друг Демьян. 24 генв. 1822. 30. В. Ф. Раевскому. 1821 г. - начало февраля 1822 г. Кишинев. Пришли мне, Раевской, Histoire de Crimйe, книга не моя, и у меня ее требуют. Vale et mihi faveas. Пушкин. Адрес: Г.ну майору Раевскому. 31. H. И. Гнедичу. 29 апреля 1822 г. Кишинев. 29 апреля. 1822. Кишенев. Parve (nec invideo) sine me, liber, ibis in urbern, Heu mihil quo domino non licet ire tuo. Не из притворной скромности прибавлю: Vade, sed incultus, qualem decet exulis esse! недостатки этой повести, поэмы или чего вам угодно, так явны, что я долго не мог решиться ее напечатать. Поэту возвышенному, просвещенному ценителю поэтов, вам предаю моего Кавказского пленника; в награду за присылку прелестной вашей Идилии (о которой мы поговорим на досуге) завещаю вам скучные заботы издания; но дружба ваша меня избаловала. Назовите это стихотворение сказкой, повестию, поэмой или вовсе никак не называйте, издайте его в двух песнях или только в одной, с предисловием или без; отдаю вам его в полное распоряжение. Vale. Пушкин. Адрес: Николаю Ивановичу Гнедичу. 32. П. А. Катенину. 20-е числа апреля - май 1822 г. Кишинев. (Черновое) (4) азе виден поэт. Я не. чести быть поэтом, но эта похвала показалась бы мне не очень лестною Я прочел конеч<но> твое письмо к Гречу с большим удовольствием, и во-первых потому что ты даешь мне знать о себе только через журналы, [во 2) что] 33. Лев Герасимовскнй - Пушкину. 2 июня 1822 г. С. Вассиены. 2-го июня 822. С. Вассиены. Соловкин издерживает как видно в полной мере свое слово гнать меня до последнего своего издыхания; - сей час получил я изьвестие, поразившее меня до того, что забываю сам себя и даже [въ] прихожу в неистовство от чрезмерной его подлости. - Баталионный командир, не хотя озадачить меня на первый раз лично, поручил своему адъютанту сказать мне, что Нилус приказал ему: держать меня в руках, как замеченного в кой чем в прежнем полку еще. - Видя из сего ясно рекомендацию подлеца (как он и обещал мне) - я не знаю, на что решиться, будучи уверен, что несчастие мое и здесь неизбежно; - Нилус три раза только меня видел. Прошу у вас, любезнейший Пушкин, совета; мне кажется, одно спасение мое в предстательстве Павел Сергеича - одно слово его Нилусу, и - мнение, злобою произведенное, обо мне переменится. - Будучи облагодетельствован столь много его превосходительством, я не смею утруждать и о сем еще, хотя и знаю правила его не оставлять - по доброте души своей - без покровительства к нему прибегающих. Не откажите, естли это можно, попросить о сем генерала; естли ж нет, то посоветуйте, что в таком случае мне делать. - Ч.<орт> меня возьми; я взбешон сверх меры. - Естли б не мать моя..... Клянусь! отправил бы мерзавца к фуриям, ему подобным!!.. Простите моему выражению - едва могу пером водить от огорченья. Сию записку посылаю с моим человеком к Метлеркамфу, он у него дождется вашего ответа, который я с нетерпением ожидаю. - До свидания. На вас моя в пособии надежда. - Лев Герасимовский. Адрес: Его благородию милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину. 34. А. А. Бестужеву. 21 июня 1822 г. Кишинев. Милостивый государь, Александр Александрович, Давно собирался я напомнить В.<ам> о своем существовании. Почитая прелестные ваши дарования, и, признаюсь, невольно любя едкость вашей остроты, хотел я связаться с вами на письме, не из одного самолюбия, но также из любви к истинне. Вы предупредили меня. Письмо ваше так мило, что невозможно с вами скромничать. Знаю, что ему не совсем бы должно верить, но верю поневоле и благодарю вас, как представителя вкуса и верного стража и покровителя нашей словесности. Посылаю (5) вам мои бессарабские бредни и желаю, чтоб они вам пригодились. Кланяйтесь от меня цензуре, старинной моей приятельнице; кажется голубушка еще поумнела. Не понимаю, что могло встревожить ее целомудренность в моих элегических отрывках - однако должно нам настоять из одного честолюбия - отдаю их в полное ваше распоряжение. Предвижу препятствия в напечатании стихов к Овидию, но старушку можно и должно обмануть, ибо она очень глупа - по видимому ее настращали моим именем; не называйте меня, а поднесите ей мои стихи под именем кого вам угодно (например, услужливого Плетнева или какого-нибудь нежного путешественника, скитающегося по Тавриде), повторяю вам, она ужасно бестолкова, но впроччем довольно сговорчива. Главное дело в том - чтоб имя мое до нее не дошло, и вс° будет слажено. С живейшим удовольствием увидел я в письме вашем несколько строк К. Ф. Рылеева, они порука мне в его дружестве и воспоминании. Обнимите его за меня, любезный Александр Александрович, как я вас обниму при нашем свидании. Пушкин. Кишенев. 21 июня 1822 35. H. И. Гнедичу. 27 июня 1822 г. Кишинев. Письмо ваше такое существительное, которому не нужно было прилагательного, чтоб меня искренно обрадовать. От сердца благодарю вас за Ваше дружеское попечение. Вы избавили меня от больших хлопот, совершенно обеспечив судьбу Кавказского пленника. Ваши замечания на счет его недостатков совершенно справедливы и слишком снисходительны; но дело сделано. Пожалейте обо мне: живу меж гетов и сарматов; никто не понимает меня. Со мною нет просвещенного Аристарха, пишу как-нибудь, не слыша ни оживительных советов, ни похвал, ни порицаний. Но какова наша цензура? признаюсь, никак не ожидал от нее таких больших успехов в эстетике. Ее критика приносит честь ее вкусу. Принужден с нею согласиться во всем: Небесный пламень слишком обыкновенно; долгий поцелуй поставлено слишком на выдержку (trop hasardй). Его томительную негу // вкусила тут она вполне - дурно, очень дурно - и потому осмеливаюсь заменить этот киргиз-кайсацкий стишок следующими -: какой угодно поцелуй разлуки Союз любви запечатлел. Рука с рукой, унынья полны, Сошли ко брегу в тишине - И Русской в шумной глубине Уже плывет и пенит волны, Уже противных скал достиг, Уже хватается за них. Вдруг и проч. - С подобострастием предлагаю эти стихи на рассмотрение цензуры - между тем поздравьте ее от моего имени - конечно иные скажут, что эстетика не ее дело; что она должна воздавать Кесареве Кесарю, а Гнедичеве Гнедичу, но мало ли что говорят. Я отвечал Бестужеву и послал ему кое-что. Не льзя ли опять стравить его с Катениным? (6) любопытно бы. Греч рассмешил меня до слез своею сравнительною скромностию. Жуковскому я также писал, а он и в ус не дует. Не льзя ли его расшевелить? Не льзя ли потревожить и Сленина, если он купил остальные экземпляры Руслана? С нетерпением ожидаю Шильонского узника; это не чета Пери и достойно [его] такого переводчика, каков певец Громобоя и Старушки. Впроччем мне досадно, что он переводит и переводит отрывками - иное дело Тасс, Ариост и Гомер, иное дело песни Маттисона и уродливые повести Мура. Когда-то говорил он мне о поэме Родрик Саувея; попросите его от меня, чтоб он оставил его в покое, не смотря на просьбу одной прелестной дамы. Английская словесность начинает иметь влияние на русскую. Думаю, что оно будет полезнее влияния французской поэзии робкой и жеманной. Тогда некоторые люди упадут, и посмотрим, где очутится Ив. Ив. Дмитриев - с своими чувствами и мыслями, взятыми из Флориана и Легуве. Так-то пророчу я не в своей земле - а между тем не предвижу конца нашей разлуки. Здесь у нас молдованно и тошно; ах, боже мой, что-то с ним делается - судьба его меня беспокоит до крайности - напишите мне об нем, если будете отвечать. А. Пушкин. 27 июня. 36. П. А. Катенину. 19 июля 1822 г. Кишинев. Ты упрекаешь меня в забывчивости, мой милый: воля твоя! Для малого числа избранных желаю еще увидеть Петербург. Ты конечно в этом числе, но дружба - не италианской глагол piombare, ты ее также хорошо не понимаешь. Ума не приложу, как ты мог взять на свой счет стих: И сплетней разбирать игривую затею. Это простительно всякому другому, а не тебе. Разве ты не знаешь несчастных сплетней, коих я был жертвою, и не твоей ли дружбе (по крайней мере так понимал я тебя) обязан я первым известием об них? Я не читал твоей комедии, никто об ней мне не писал; не знаю, задел ли меня Зельской. Может быть да, вероятнее - нет. Во всяком случае не могу сердиться. Если б я имел что-нибудь на сердце, стал ли бы я говорить о тебе на ряду с теми, о которых упоминаю? Лица и отношения слишком различны. Если б уж на то решился, написал ли стих столь слабый и неясный, выбрал ли предметом эпиграммы прекрасный перевод комедии, которую почитал я непереводимою? Как дело ни верти, ты вс° меня обижаешь. Надеюсь, моя радость, что это вс° минутная туча, и что ты любишь меня.. Итак оставим сплетни и поговорим об другом. Ты перевел Сида; поздравляю тебя и старого моего Корнеля. Сид кажется мне лучшею его трагедиею. Скажи: имел ли ты похвальную смелость оставить пощечину рыцарских веков на жеманной сцене 19-го столетия? Я слыхал, что она неприлична, смешна, ridicule. Ridicule! Пощечина, данная рукою гишпанского рыцаря воину, поседевшему под шлемом! ridicule! Боже мой, она должна произвести более ужаса, чем чаша Атреева. Как бы то ни было, надеюсь увидеть эту трагедию зимой, по крайней мере постараюсь. Радуюсь, предвидя, что пощечина должна отяготеть на ланите Толченова или Брянского. Благодарю за подробное донесение, знаю, что долг платежом красен, но non erat his locus... Прощай, Эсхил, обнимаю тебя, как поэта и друга... 19 июля. 37. Л. С. Пушкину и О. С. Пушкиной. 21 июля 1822 г. Кишинев. <Л С. Пушкину:> Ты на меня дуешься, милый; нехорошо. Пиши мне пожалуйста и как тебе угодно; хоть на шести языках; ни слова тебе не скажу - мне без тебя скучно - что ты делаешь? в службе ли ты? пора, ей богу пора. Ты меня в пример не бери - если упустишь время, после будешь тужить - в русской службе - должно непременно быть 26 лет полковником, если хочешь быть чем-нибудь когда-нибудь -; следственно разочти; - тебе скажут: учись, служба не пропадет. А я тебе говорю: служи - учение не пропадет. Конечно я не хочу, чтоб ты был такой же невежда, как В. И. Козлов, да ты и сам не захочешь. Чтение - вот лучшее учение - знаю, что теперь не то у тебя на уме, но вс° к лучшему. Скажи мне - вырос ли ты? Я оставил тебя ребенком, найду молодым человеком; скажи, с кем из моих приятелей ты знаком более? что ты делаешь, что ты пишешь? Если увидишь Катенина, уверь его ради Христа, что в послании моем к Чедаеву нет ни одного слова об нем; вообрази, что он принял на себя стих И сплетней разбирать игривую затею; я получил от него полу-кислое письмо, он жалуется, что писем от меня не получил, не моя вина. Пиши мне новости литературные; что мой Руслан? не продается? не запретила ли его цензура? дай знать... Если же Cленин купил его, то где же деньги? а мне в них нужда. Каково идет издание Бестужева? читал ли ты мои стихи, ему посланные? что Пленник? Радость моя, хочется мне с вами увидеться; мне в П.<етер>Б.<урге> дела есть. Не знаю, буду ли к вам, а постараюсь. Мне писали, что Батюшков помешался: быть не льзя; уничтожь это вранье. Что Жуковский, и за чем он ко мне не пишет? Бываешь ли ты у Карамзина? Отвечай мне на все вопросы, если можешь - и поскорее. Пригласи также Дельвига и Баратынского. Что Вильгельм? есть ли об нем известия? Прощай. Отцу пишу в деревню. 21 июля. <О. С. Пушкиной:> Ma bonne et chиre amie, je n'ai pas besoin de vos lettres pour me rassurer sur votre amitiй, mais elles me sont uniquement nйcessaires comme quelque chose qui vient de vous - je vous embrasse et je vous aime - amusez-vous et mariez- vous. 38. П. А. Вяземскому. (7) 1 сентября 1822 г. Кишинев. 1 сентября. Посуди сам, сколько обрадовали меня знакомые каракулки твоего пера. Почти три года имею про тебя только неверные известия стороною - а здесь не слышу живого слова европейского. Извини меня, если буду говорить с тобою про Толстого, мнение твое мне драгоценно. Ты говоришь, что стихи мои никуда не годятся. Знаю, но мое намерение было <не> заводить остроумную литературную войну, но резкой обидой отплатить за тайные обиды человека, с которым расстался я приятелем и которого с жаром защищал всякой раз, как представлялся тому случай. Ему по<ка>за<лось> <за>бавно сделать из меня неприятеля и смешить на мой счет письмами чердак к.<нязя> Шаховского, я узнал обо всем, будучи уже сослан, и, почитая мщение одной из первых христианских добродетелей - в бессилии своего бешенства закидал издали Толстого журнальной грязью. Уголовное обвинение, по твоим словам, выходит из пределов поэзии; я не согласен. Куда не досягает меч законов, туда достает бич сатиры. Горацианская сатира, тонкая, легкая и веселая не устоит против угрюмой злости тяжелого пасквиля. Сам Вольтер это чувствовал. Ты упрекаешь меня в том, что из Кишенева, под эгидою ссылки, печатаю ругательства на человека, живущего в Москве. Но тогда я не сомневался в своем возвращении. Намерение мое было <е>хать в Москву, где только и могу совершен<но> очиститься. Столь явное нападение на гр.<афа> Толстого не есть малодушие. Сказывают, что он написал на меня что-то ужасное. Журналисты должны были принять отзыв человека, обруганного в их журнале. Можно подумать, что я с ними за одно, и это меня бесит. Впроччем я свое дело сделал и с Толстым на бумаге более связываться не хочу. Я бы мог оправдаться перед тобой сильнее и яснее, но уважаю твои связи с человеком, который (8) так мало на тебя походит. Каченовский представитель какого-то мнения! voilа des mots qui hurlent de se trouver ensemble. Мне жаль, что ты не вполне ценишь прелестный талант Баратынского. Он более чем подражатель подражателей, он пол<о>н истинной элегической поэзии. Шильонского Узника еще не читал. То, что видел в С.<ыне> О.<течества>, прелестно.... Он на столбе, как вешний цвет, Висел с опущенной главой. Ты меня слишком огорчил, предположением, что твоя живая поэзия приказала долго жить. Если правда - жила довольно для славы, мало для отчизны. К счастию не совсем тебе верю, но понимаю тебя - лета клонят к прозе, и если ты к ней привяжешься не на шутку, то нельзя не поздравить Европейскую Россию. Впроччем, чего тебе дожидаться? неужели тебя пленяет ежемесячная слава Прадтов? Предприими постоянный труд <, пиши> в тишине самовластия, образуй наш метафизической язык, зарожденный в твоих письмах - а там что бог даст. Люди, которые умеют читать и писать, скоро будут нужны в России, тогда надеюсь с тобою более сблизиться; покаместь обнимаю тебя от души. П. Посылаю тебе поэму в мистическом роде - я стал придворным. 39. Л. С. Пушкину. 4 сентября 1822 г. Кишинев. 4 сентября. На прошедшей почте - (виноват: с Долгоруким) - я писал к отцу, а к тебе не успел, а нужно с тобою потолковать кой о чем. Во-первых о службе. Если б ты пошел в военную - вот мой план, который предлагаю тебе на рассмотрение. В гвардию тебе не за чем; служить 4 года юнкером вовсе не забавно. К тому же тебе нужно, чтоб о тебе немножко позабыли. Ты бы определился в какой-нибудь полк корпуса Раевского - скоро был бы ты офицером, а потом тебя перевели бы в гвардию - Раевской или Киселев - оба не откажут. Подумай об этом, да пожалуйста не слегка: дело идет о жизни. - Теперь, моя радость, поговорю о себе. Явись от меня к Никите Всеволожскому - и скажи ему, чтобы он ради Христа погодил продавать мои стихотворенья, до будущего года - если же они проданы, явись с той же прозьбой к покупщику. Ветренность моя и ветренность моих товарищей надела<ла> мне беды. Около 40 билетов розданы - само по себе разумеется, что за них я буду должен заплатить. В послании к Ов..<идию> перемени таким образом: Ты сам - дивись, Назон, дивись судьбе превратной, Ты, с юных дней презрев [тре<воги>] волненья жизни ратной, Привыкнув и проч. К стати об стихах: то, что я читал из Ш.<ильонского> Узн.<ика>, прелесть. С нетерпением ожидаю успеха Орлеанской Ц<---->. Но актеры, актеры! - 5- стоп.<ные> стихи без рифм (9) требуют совершенно новой декламации. Слышу отсюда драммо-торжественный рев Глухо-рева. Трагедия будет сыграна тоном Смерти Роллы. Что сделает великолепная Семенова, окруженная так, как она окружена? Господь защити и помилуй - но боюсь. Не забудь уведомить меня об этом и возьми от Жуковского билет для 1-го представления на мое имя. Читал стихи и прозу Кю<хельбекера> - что за чудак! Только в его голову могла войти жидовская мысль воспевать Грецию, великолепную, классическую, поэтическую Грецию, Грецию, где вс° дышет мифологией и героизмом - славяно-русскими стихами, целиком взятыми из Иеремия. Что бы сказал Гомер и Пиндар? - но что говорят Дельвиг и Баратынский? Ода к Ермо<лову> лучше, но стих: Так пел в Суворова влюблен Державин... слишком уже греческой - стихи к Грибоедову достойны поэта, некогда написавшего - Страх при звоне меди заставляет народ, устрашенный, толпами стремиться в храм священный. Зри, боже! число, великий, унылых, тебя просящих, сохранить <и>м (10) - цел труд, многим людям - принадлежащий и проч. Справься об этих стихах у б.<арона> Дельвига. Батюшков прав, что сердится на Плетнева; на его [бы] месте я бы с ума сошел со злости - Б. из Рима не имеет человеческого смысла, даром что новость на Олимпе очень мила. Вообще мнение мое, что Плетневу приличнее проза, нежели стихи - он не имеет никакого чувства, никакой живости - слог его бледен, как мертвец. Кланяйся ему от меня (т. е. Плетневу - а не его слогу) (11) и уверь его, что он наш Г°те. А. П. Mon pиre a eu une idйe lumineuse - c'est celle de m'envoyer des habits - rappelez-la lui de ma part. - Еще слово - скажи Cл°нину, чтоб он мне присылал Сукина Сына Отечества 2-ю половину года. Может вычесть, что стоит, из своего долга. Милый мой - у вас пишут, что луч денницы проникал в полдень в темницу Хмельницкого. Это не Хвостов написал - вот что меня огорчило - что делает Дельвиг? чего он смотрит? 40. Я. Н. Толстому. 26 сентября 1822 г. Кишинев. Милый Яков Николаевич! Приступаю тотчас к делу. Предложение князя Лобанова льстит моему самолюбию, но требует с моей стороны некоторых изъяснений. Я хотел сперва печатать мелкие свои сочинения по подписке, и было роздано уже около 30 билетов - обстоятельства принудили меня продать свою рукопись Никите Всеволожскому, а самому отступиться от издания - разумеется, что за розданные билеты должен я заплатить, и это первое условие. Во-вторых, признаюсь тебе, что в числе моих стихотворений иные должны быть выключены, многие переправлены, для всех должен быть сделан новый порядок, и потому мне необходимо нужно пересмотреть свою рукопись; третье: в последние три года я написал много нового, благодарность требует, чтоб я вс° переслал князю Александру, но цензура, цензура!.... Итак, милый друг, подождем еще два, три месяца - как знать, - может быть к новому году мы свидимся, и тогда дело пойдет на лад. Покаместь прими мои сердечные благодаренья; ты один изо всех моих товарищей, минутных друзей минутной младости, вспомнил обо мне. К стати или не к стати. Два года и шесть месяцев не имею от них никакого известия, никто ни строчки, ни слова... Горишь ли ты, лампада наша, Подруга бдений и пиров? Кипишь ли ты, златая чаша, В руках веселых остряков? Вс° те же ль вы, друзья веселья, Друзья Киприды и стихов? Часы любви, часы похмелья По прежнему ль летят на зов Свободы, лени и безделья? В изгнаньи скучном каждый час Горя завистливым желаньем, Я к вам лечу воспоминаньем, Воображаю, вижу вас: Вот он, приют гостеприимный, Приют любви и вольных муз, Где с ними клятвою взаимной Скрепили вечный мы союз, Где дружбы знали мы блаженство, Где в колпаке за круглый стол Садилось милое равенство, Где своенравный произвол Менял бутылки, разговоры, Рассказы, песни шалуна - И разгорались наши споры От искр и шуток и вина, - Я слышу, верные поэты, Ваш очарованный язык..... Налейте мне вина кометы, Желай мне здравия, Калмык! Ты пишешь мне о своих стихотворениях, а я в бессарабской глуши, не получая ни журналов, ни новых книг - не знал об издании книги, которая утешила бы меня в моем уединении. Прости, милый, до свидания - и до послания! Обними наших. Что Всеволожские? что Мансуров? что Барков? что Сосницкие? что Хмельницкий? что Катенин? что Шаховской? что Ежова? что гр.<аф> Пушкин? что Семеновы? что Завадовской? что весь Театр? Кишенев, 26 сентября 1822 г. 41. H. И. Гнедичу. 27 сентября 1822 г. Кишинев. Приехали Пленники - и сердечно вас благодарю, милый Николай Иванович. Перемены, требуемые цензурою, послужили в пользу моего; признаюсь, что я думал увидеть знаки роковых ее когтей в других местах и беспокоился - например если б она переменила стих простите, вольные станицы, то мне было бы жаль. Но слава богу! горькой поцелуй прелесть. Ей дней ей-ей не благозвучнее ночей; уповательных мечтаний; упоительных. На домы дождь и град; на долы - вот единственные ошибки, замеченные мною. Александр Пушкин мастерски литографирован, но не знаю, похож ли, примечание издателей очень лестно - не знаю, справедливо ли. Перевод Жуковского est un tour de force. Злодей! в бореньях с трудностью силач необычайный! Должно быть Байроном, чтоб выразить с столь страшной истинной первые признаки сумасшедствия, а Жуковским, чтоб это перевыразить. Мне кажется, что слог Жуковского в последнее время ужасно возмужал, хотя утратил первоначальную прелесть. Уж он не напишит ни Светланы, ни Людмилы, ни прелестных элегий 1-ой части Спящих Дев. Дай бог, чтоб он начал создавать. Князь Александр Лобанов предлагает мне напечатать мои мелочи в Париже. Спасите ради Христа; удержите его по крайней мере до моего приезда - а я вынырну и явлюсь к вам. Катенин ко мне писал, не знаю, получил ли мой ответ. Как ваш Петербург поглупел! а побывать там бы нужно. Мне брюхом хочется театра и кой- чего еще. Дельвигу и Баратынскому буду писать. Обнимаю вас от души. А. Пушкин 27 сент. Кишенев. Я писал к брату, чтоб он Сленина упросил не печатать моего портрета - если на то нужно мое согласие - то я не согласен. Адрес: Его высокоблагородию милостивому государю Николаю Николаевичу (12) Гнедичу В С. Петербург в императорской библиотеке. 42. Л. С. Пушкину. Сентябрь (после 4) - октябрь (до 6) 1822 г. Кишинев. Vous кtes dans l'вge oщ l'on doit songer а la carriиre que l'on doit parcourir; je vous ai dit les raisons pourquoi l'йtat militaire me parait prйfйrable а tous les autres. En tout cas votre conduite va dйcider pour longtemps de votre rйputation et peut-кtre de votre bonheur. Vous aurez affaire aux hommes que vous ne connaissez pas encore. Commencez toujours par en penser tout le mal imaginable: vous n'en rabattrez pas de beaucoup. - Ne les jugez pas par votre coeur, que je crois noble et bon et qui de plus est encore jeune; mйprisez-les le plus poliment qu'il vous sera possible: c'est le moyen de se tenir en garde contre les petits prйjugйs et les petites passions qui vont vous froisser а votre entrйe dans le monde. Soyez troid avec tout le monde: la familiaritй nuit toujours; mais surtout gardez-vous de vous y abandonner avec vos supйrieurs, quelles que soient leurs avances. Ceux-ci vous dйpassent bien vite et sont bien aises de vous avilir au moment oщ l'on s'y attend le moins. Point de petits soins, dйfiez vous de la bienveillance dont vous pouvez кtre susceptible: les hommes ne la comprennent pas et la prennent volontiers pour de la bassesse, toujours charmйs de juger des autres par eux-mкmes. N'acceptez jamais de bienfaits. Un bienfait pour la plupart du temps est une perfidie. - Point de protection, car elle asservit et dйgrade. J'aurais voulu vous prйmunir contre les sйductions de l'amitiй, mais je n'ai pas le courage de vous endurcir l'вme dans l'вge de ses plus douces illusions. Ce que j'ai а vous dire а l'йgard des femmes serait parfaitement inutile. Je vous observerai seulement, que moins on aime une femme et plus on est sыr de l'avoir. Mais cette jouissance est digne d'un vieux sapajou du 18 siиcle. A l'йgard de celle que vous aimerez, je souhaite de tout mon coeur que vous l'ayez. N'oubliez jamais l'offense volontaire; peu ou point de oaroles et ne vengez jamais l'injure par l'injure. Si l'йtat de votre fortune ou bien les circonstances ne vous permettent pas de briller, ne tвchez pas de pallier vos privations, affectez plutфt l'excиs contraire: le cynisme dans son вpretй en impose а la frivolitй de l'opinion, au lieu que les petites friponneries de la vanitй nous rendent ridicules et mйprisables. N'empruntez jamais, souffrez plutфt la misиre; croyez qu'elle n'est pas aussi terrible qu'on se la peint et: surtout que la certitude oщ l'on peut se voir d'кtre malhonnкte ou d'кtre pris pour tel. Les principes que je vous propose, je les dois а une douloureuse expйrience. Puissiez-vous les adopter sans jamais y кtre contraint. Ils peuvent vous sauver des jours d'angoisse et de rage. Un jour vous entendrez ma confession; elle pourra coыter а ma vanitй; mais ce n'est pas ce qui m'arrкterai't lorsqu'il s'agit de l'intйrкt de votre vie. 43. Л. С. Пушкину. (13) Октябрь 1822 г. Кишинев. Если б ты был у меня под рукой, моя прелесть, то я бы тебе уши выдрал. Зачем ты показал Плетневу письмо мое? в дружеском обращении, я предаюсь резким и необдуманным суждениям; они должны оставаться между нами - вся моя ссора с Толстым происходит от нескромности к.<нязя> Шаховского. Впроччем послание Плетнева, может быть, первая его пиэса, которая вырвалась от полноты чувства. Она блещет красотами истинными. Он умел воспользоваться своим выгодным против меня <по>ложени<ем>; тон его смел и б<лагороден>. <На> будущей почте отвечу ему. Скажи мне, милый мой, шумит ли мой Пленник? A-t-il produit du scandale, пишет мне Orlof, voilа l'essentiel. Надеюсь, что критики не оставят в покое характера (14) Пленника, он для них создан, душа моя; я журналов не получаю, так потрудись, [так] напиши мне их толки - не ради исправления моего, но ради смирения кичливости моей. Я карабкаюсь и может быть явлюсь у вас. Но не <преж>де будущего года. - мне, на ле; Жуковск<ому> я писал, он мне не отвечает; министру я писал - он и в ус не дует - о други, Августу мольбы мои несите! но Август смотрит сентябрем... К стати: получено ли мое послание к Овидию? будет ли напечатано? что Бестужев? жду календаря его. Я бы тебе послал и новые стихи, да лень. Прощай, милый. А. П. Окт. 1822 Кишенев. Друг мой, попроси И. В. Cленина, чтоб он за вычетом остального долга, прислал мне 2 экз. Людмилы, 2 экз. Пленника, один Шильонского узника, книгу Греча - и Цертелова древние стихотворения. Поклонись ему от меня. 44. В. П. Горчакову. Октябрь - ноябрь 1822 г. Кишинев. Замечания твои, моя радость, очень справедливы и слишком снисходительны - зачем не утопился мой Пленник вслед за Черкешенкой? как человек - он поступил очень благоразумно - но в герое поэмы не благоразумия требуется. - Характер Пленника не удачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения. Я в нем хотел изобразить это равнодушие к жизни и к ее наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи 19-го века. Конечно поэму приличнее было бы назвать Черкешенкой - я об этом не подумал. Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести; но вс° это ни с чем не связано и есть истинный hors d'oeuvre. Вообще я своей поэмой очень недоволен и почитаю ее гораздо ниже Руслана - хоть стихи в ней зрелее. Прощай, моя радость. П. <На отдельном листке:> 5 стр. Читайте: изгнанной лиры. Когда я погибал безвинный, безотрадный И шопот клеветы внимал со всех сторон, Когда кинжал измены хладный, Когда любви тяжелый сон Меня терзали и мертвили, Я близ тебя и проч. 7 стр. Как жертву милую, как верный цвет надежд. Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем; Я жертва клеветы и мстительных невежд; Но сердце укрепив свободой и терпеньем, Я ждал и проч. Адрес: Горчакову. В Гурогулбине. 45. П. А. Плетневу. Ноябрь - декабрь 1822 г. Кишинев. (Черновое) Я долго не отвечал тебе, мой милый Плетнев; собирался отвечать стихами, достойными твоих, но отложил попечения, положение твое против меня слишком выгодно, и ты слишком хорошо, умеючи им воспользовался. Если первый стих твоего послания написан также от души, как и все проччие - то я не раскаиваюсь в минутной моей несправедливости - она доставила неожиданное украшение словесности. Если же ты на меня сердит, то стихи твои, как они ни прелестны, никогда не утешут меня. Ты конечно б извинил мои легкомысленные строки, если б знал, как часто бываю подвержен так называемой хандре. В эти минуты я зол на целый свет, и никакая поэзия не шевелит моего сердца. Не подумай однако, что не умею ценить неоспоримого твоего дарования. Чувство изящного не совсем во мне притупилось - и когда я в совершенной памяти - твоя гармония, поэтическая точность, благородство выражений, стройность, чистота в отделке стихов пленяют меня, как поэзия моих любимцев. По письмам моего брата вижу, что он с тобою дружен. Завидую ему и тебе. Sine ira, милый певец, - по рукам и до свидания. Не вполне подтверждаю то, что писал о твоей Иро<и>де, но признаюсь - это стихот.<ворение> не достойно ни тебя, ни Батюшкова. Многие приняли его за сочинение последн.<его>. Знаю, что с посредств.<енным> писателем этого не случится - но Бат.<юшков>, не будучи доволен тв.<оей> элег.<ией>, рассердился на тебя за ошибку других - а я рассердился после Батюшкова. Извини мое чистосердечие, но оно залог моего к тебе уважения. Sine ira и проч. - По пи<сьмам> брат<а> Примечания (1) в подлиннике, видимо, описка: Попандуполо (2) переделано из одне (3) переделано из каковы (4) лист с началом письма вырван (5) сперва было начато Сч (6) сперва было начато: с к<ем-нибудь> (7) кусков письма недостает (8) переделано из которым (9) без рифм вписано (10) прорвано (11) слова в скобках вписаны (12) описка, вместо Ивановичу (13) нижний край листка оторван (14) переделано из характер ПЕРЕПИСКА 1823 46. Л. С. Пушкину. l-10 января 1823 г. Кишинев. Душа моя, как перевести по-русски bйvues? - должно бы издавать у нас журнал Revue des Bйvues. Мы поместили бы там выписки из критик Воейкова, полудневную (1) денницу Рылеева, его же герб российской на вратах византийских - (во время Олега, герба русского не было - а двуглавый орел есть герб византийской и значит разделение Империи на Зап.<адную> и Вост.<очную> - у нас же он ничего не значит). Поверишь ли, мой милый, что нельзя прочесть ни одной статьи [из] ваших журналов, чтоб не найти с десяток этих bйvues, поговори об этом с нашими да похлопочи о книгах. Ты ко мне совсем не пишешь, да и все вы что-то примолкли. Скажи ради Христа Ж<уковскому> - чтоб он продиктовал Якову строчки три на мое имя. Батюшков в Крыму. Орлов с ним видался часто. Кажется мне он из ума шутит. Дельвигу поклон, Баратынскому также. Этот ничего не печатает, [оч<ень> ] а я читать разучусь. Видишь ли ты Тургенева и Карамзина? Чем тебя поподчивать? &_0033_168_019_0 Когда средь оргий жизни шумной Меня постигнул остракизм, Увидел я толпы безумной Презренный, робкий эгоизм. Без сл°з оставил я с досадой Венки пиров и блеск Афин, Но голос твой мне был отрадой, Великодушный Гражданин! Пускай Судьба определила Гоненья грозные мне вновь, Пускай мне дружба изменила, Как изменяла мне любовь, В моем изгнаньи позабуду Несправедливость их обид: Они ничтожны - если буду Тобой оправдан, Аристид. Я послал было их через тебя, но ты письма моего не получил, покажи их Глинке, обними его за меня и скажи ему, что он вс°-таки почтеннейший человек здешнего мира. Адрес: Брату. 47. К. В. Нессельроде. 13 января 1823 г. Кишинев. Monsieur le Comte, Attachй par ordre de Sa Majestй auprиs de Monsieur le Gйnйral-gouverneur de la Bessarabie, je ne puis sans une permission expresse venir а Pйtersbourg, oщ m'appellent les affaires d'une famille que je n'ai pas vue depuis trois ans. Je prends la libertй de m'adresser а Votre Excellence pour La supplier de m'accorder un semestre de deux ou trois mois. J'ai l'honneur d'кtre avec le respect le plus profond et la considйration la plus haute, Monsieur le Comte, de Votre Excellence le trиs humble et trиs obйissant serviteur Alexandre Pouchkine. 13 janvier 1823. Kichenef. 48. Л. С. Пушкину. 30 января 1823 г. Кишинев. Благоразумный Левинька! Благодарю за письмо - жалею, что проччие не дошли - пишу тебе, окруженный деньгами, афишками, стихами, прозой, журналами, письмами, - и вс° то благо, вс° добро. Пиши мне о Дидло, об Черкешенки Истоминой, за которой я когда-то волочился, подобно Кавказскому пленнику. Бестужев прислал мне Звезду - эта книга достойна всякого внимания; жалею, что Баратынский поскупился - я надеялся на него. Каковы стихи к Овидию? душа моя, и Руслан, и Пленник, и Noлl, и вс° дрянь в сравнении с ними. Ради бога, люби две звездочки, они обещают достойного соперника знаменитому Панаеву, знаменитому Рылееву и прочим знаменитым нашим поэтам. Мечта воина привела [меня] в задумчивость воина, что служит в иностранной коллегии и находится ныне в бессарабской канцелярии. Эта Мечта напечатана с ошибочного списка - призванье вместо взыванье, тревожных дум, слово, употребляемое знаменитым Рылеевым, но которое по-русски ничего не значит. Воспоминание и брата и друзей стих трогательный, а в Звезде просто плоский. (2) Но вс° это не беда; были бы деньги. Я рад, что Глинке полюбились мои стихи - это была моя цель. В отношеньи его я не Фемистокл; мы с ним приятели, и еще не ссорились за мальчика. Гнедич у меня перебивает лавочку - Увы напрасно ждал тебя жених печальный и проч. - непростительно прелестно. Знал бы своего Гомера а то и нам не будет места на Парнассе. Дельвиг, Дельвиг! Пиши ко мне и прозой и стихами; благословляю и поздравляю тебя - добился ты наконец до точности языка - единственной вещи, которой у тебя недоставало. En avant! marche. Приехал ли царь? впроччем это я узнаю прежде, чем ты мне ответишь. Ты собираешься в Москву - там увидишь ты моих друзей - напомни им обо мне; также и родне моей, которая впроччем мало заботится о судьбе племянника, находящегося в опале: может быть они правы - да и я не виноват... Прощай, душа моя! Если увидимся, то-то зацалую, заговорю и зачитаю. Я ведь тебе писал, что Кюхельбекерно мне, на чужой стороне. А где Кюхе<льбекер>? Ты мне пишешь об NN: en voilа assez. Assez так assez; а я вс° при своем мнении. Ты не приказываешь жаловаться на погоду - в августе месяце - так и быть - а ведь неприятно сидеть в заперти, когда гулять хочется. Прощай еще раз. 30 янв. 49. П. А. Вяземскому. 6 февраля 1823 г. Кишинев. Как тебе не стыдно не прислать своего адреса; я бы давно тебе написал. Благодарю тебя, милый Вяземский! пусть утешит тебя бог за то, что ты меня утешил. Ты не можешь себе представить, как приятно читать о себе суждение умного человека. До сих пор, читая рецензии Воейкова, Каченовского и проч. - мне казалось, что подслушиваю у калитки литературные толки приятельниц Варюшки и Буянова. Вс°, что ты говоришь о романтической поэзии, прелестно, ты хорошо сделал, что первый возвысил за нее голос - французская болезнь умертвила б нашу отроческую словесность. У нас нет театра, опыты Озерова ознаменованы поэтическим слогом - и то не точным и [зар] заржавым; впроччем где он не следовал [сво] жеманным правилам фр.<анцузского> театра? Знаю, за что полагаешь его поэтом романтическим: за мечтательный монолог Фингала - нет! песням никогда надгробным я не внемлю, но вся трагедия написана по всем правилам парнасского православия; а романтический трагик принимает за правило одно вдохновение - признайся: вс° это одно упрямство. Благодарю за щелчок цензуре, но она и не этого стоит: стыдно, что благороднейший класс народа, класс мыслящий как бы то ни было, подвержен самовольной расправе трусливого дурака. Мы смеемся, а кажется лучше бы дельно приняться за Бируковых; пора дать вес своему мнению и заставить правительство уважать нашим [мнением] голосом - презрение к русским писателям нестерпимо; подумай об этом на досуге, да соединимся - дайте нам цензуру строгую, согласен, но не бессмысленную - читал ли ты мое послание Бирукову? если нет, вытребуй его от брата или от Гнедича; читал я твои стихи в П.<олярной> Звезде; все прелесть - да ради Христа, прозу-то не забывай; ты да Карамзин одни владеют ею. Глинка владеет языком чувств.... это что такое! Бестужева статья об нашей братьи ужасно молода - но у нас вс° елико печатано, имеет действие на святую Русь: за то не должно бы ничем пренебрегать, и должно (3) печатать благонамеренные замечания на всякую статью - политическую, литературную - где тольк о есть немножко смысла. Кому, как не тебе, взять на себя скучную, но полезную должность надзирателя наших писателей. [Я] Стихи мои ищут тебя по всей России - я ждал тебя осенью в Одессу и к тебе бы приехал - да мне вс° идет на перекор. Не знаю, нынешний год увижусь ли с тобою. Пиши мне покаместь, если по почте так осторожнее, а по оказии что хочешь - да не льзя ли твоих стихов? мочи нет хочется; дядя прислал мне свои стихотворения - я было хотел написать об них, кое-что, более для того, чтоб ущипнуть Дмитриева, (4) нежели чтоб порадовать нашего старосту; да не возможно; он так глуп, что язык не повернется похвалить его и не сравнивая с экс-министром - Доратом. Видишь ли ты иногда Чедаева? он вымыл мне голову за пленника, он находит, что он недовольно blasй; Чедаев по несчастию знаток по этой части; оживи его прекрасную душу, поэт! ты верно его любишь - я не могу представить себе его иным, что прежде. Еще слово об Кавк.<азском> Пле.<ннике>. Ты говоришь, душа моя, что он [м<ерзавец> ] сукин сын за то, что не горюет о Черкешенки - но что говорить ему - вс° понял он выражает вс°; мысль об ней должна была овладеть его душою и соединиться со всеми его мыслями - это разумеется - иначе быть не льзя; ненадобно вс° (5) высказывать - это есть тайна занимательности. Другим досадно, что Плен.<ник> не кинулся в реку вытаскивать мою Черкешенку - да, сунься-ка; я плавал в кавказских реках, - тут утонишь сам, а ни чорта не сыщешь; мой пленник умный человек, рассудительный, он не влюблен в Черкешенку - он прав, что не утопился. Прощай, моя радость. Пушкин. 6 февр. 1823. У нас после завтра бал - приезжай потанцовать - Полторацк<ие> зовут. Счастие супружеское. Дома сидя я без дела, Буду нежно говорить: Ах мой друг: как ты <-------->! Прикажите покурить - вот модные стихи в Кишеневе - не мои - Полторацкого - в честь будущей моей женитьбы. 50. П. А. Вяземскому. Март 1823 г. Кишинев. Благодарю тебя за письмо, а не за стихи: мне в них не было нужды - Первый снег я читал еще в 20 году и знаю наизусть. Не написал ли ты чего (6) нового? пришли, ради бога, а то Плетнев и Рылеев отучат меня от поэзии. Сделай милость напиши мне обстоятельнее о тяжбе своей с цензурою. Это касается всей православной кучки. Твое предложение собраться нам всем и жаловаться на Бируковых может иметь худые последствия. На основании военного устава, если более двух офицеров в одно время подают рапорт, таковой поступок приемлется за бунт. Не знаю, подвержены ли писатели военному суду, но общая жалоба с нашей стороны может навлечь на нас ужасные подозрения и причинить большие беспокойства... Соединиться тайно - но явно действовать в одиночку, кажется, вернее. В таком случае должно смотреть на поэзию, с позволения сказать, как на ремесло. Руссо не впервой соврал, когда утверждает que c'est le plus vil des mйtiers. Pas plus vil qu'un autre. Аристократические предубеждения пристали тебе, но не мне - на конченную свою поэму я смотрю, как сапожник на пару своих сапог: продаю с барышом. Цеховой старшина находит мои ботфорты не по форме, обрезывает, портит товар; я в накладе; иду жаловаться частному приставу; вс° это в порядке вещей. Думаю скоро связаться с Бируковым и стану доезжать его в этом смысле - но за 2000 (7) верст мудрено щелкать его по носу. Я барахтаюсь в грязи молдавской, чорт знает когда выкарабкаюсь. Ты - барахтайся в грязи отечественной и думай: Отечества и грязь сладка нам и приятна. Св<ерчок> Вот тебе несколько пакостей: Христос воскрес. Христос воскрес, моя Реввека! Сегодня следуя душой Закону бога-человека, С тобой цалуюсь, ангел мой. А завтра к вере Моисея За поцалуй я не робея Готов, Еврейка, приступить - И даже то тебе вручить, Чем можно верного еврея От православных отличить. Эпиграмма. Клеветник без дарованья, Палок ищет он чутьем А дневного пропитанья Ежемесячным враньем. Лечись - иль быть тебе Панглосом, Ты, жертва вредной красоты - И то-то, братец, будешь с носом, Когда без носа будешь ты. Иной имел мою Аглаю За свой мундир и черный ус, Другой за деньги - понимаю, Другой за то, что был француз, Клеон - умом ее стращая, Дамис - за то, что нежно пел - Скажи теперь, мой друг Аглая, За что твой муж тебя имел? Оставя честь судьбе на произвол, ---- живая жертва фурий, От малых лет любила чуждый пол. И вдруг беда! казнит ее меркурий, Раскаяться приходит ей пора, Она лежит, глаз пухнет по немногу, Вдруг лопнул он; что ж <----->? - "Слава богу! Вс° к лучшему: вот новая дыра!" Этих двух не показывай никому - ни Денису Давыдову. 51. П. А. Вяземскому. 5 апреля 1823 г. Кишинев. Мои надежды не сбылись: мне нынешний год не льзя будет приехать ни в Москву, ни в Петербург. Если летом ты поедешь в Одессу, не завернешь ли по дороге в Кишенев? я познакомлю тебя с героями Скулян и Секу, сподвижниками Иордаки, и с гречанкою, которая цаловалась с Байроном. Правда ли, что говорят о Катенине? мне никто ничего не пишет - Москва, Петербург и Арзамас совершенно забыли меня. Охотников приехал? привез ли тебе письма и проччее? Говорят, что Чедаев едет за границу - давно бы так; но мне его жаль из эгоизма - любимая моя надежда была с ним путешествовать - теперь бог знает, когда свидимся. Важный вопрос и, сделай милость, отвечай: где Мария Ивановна Корсакова, что живет или жила (8) против какого - монастыря (Страстного, что ли), жива ли она, где она; если умерла, чего боже упаси, то где ее дочери, замужем ли и за кем, девствуют ли, или вдовствуют и проч. - мне до них дела нет, но я обещался обо всем узнать подробно. К стати не знаешь ли, минуло ли 15 лет генералу Ор<лову>? или нет еще? 5 апреля А. П. Стихов, ради бога, стихов да свеженьких. Адрес: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому - В Москве- в Чернышевском переулке, в собств. доме. 52. H. И. Гнедичу. 13 мая 1823 г. Кишинев. Благодарю вас, любезный и почтенный, за то, что вспомнили вы бессарабского пустынника. Он молчит, боясь надоедать тем, которых любит, но очень рад [по<говорить>] случаю поговорить с вами об чем бы то ни было. Если можно приступить ко второму изданию Руслана и Пленника, то всего бы короче для меня положиться на вашу дружбу, опытность и попечение; но ваши предложения останавливают меня по многим причинам. 1) Уверены ли вы, что цензура, по неволе пропустившая в 1-й раз Руслана, нынче не опомнится и не заградит пути второму его пришедствию? Заменять же прежнее новым в ее угоду я не в силах и не намерен. 2) Согласен с вами, что предисловие есть пустословие довольно скучное, но мне никак не льзя согласиться на присовокупление новых бредней моих; они мною обещаны Як.<ову> Толстому и должны поступить в свет особливо. Правда есть у меня готовая поэмка, да NB цензура. Tout bien vu, не кончить ли дела предисловием? Дайте попробовать, авось не наскучу. Я что-то в милости у русской публики. Je n'ai pas mйritй Ni cet excиs d'honneur ni cette indignitй Как бы то ни было, воспользуюсь своим случаем, говоря ей правду неучтивую, но, быть может, полезную. Я очень знаю меру понятия, вкуса и просвещения этой публики. Есть у нас люди, которые выше ее; этих она недостойна чувствовать; другие ей по плечу; этих она любит и почитает. Помню, что Хмельницкий читал однажды мне своего Нерешительного; услыша стих "И должно честь отдать, что немцы акуратны" - я сказал ему: вспомните мое слово, при этом стихе вс° захлопает и захохочет. - А что тут острого, смешного? очень желал бы знать, сбылось ли мое предсказание. Вы, коего гений и труды слишком высоки для этой детской публики, что вы делаете, что делает Гомер? Давно не читал я ничего прекрасного. Кюхельбекер пишет мне четырестопными стихами, что он был в Германии, в Париже, на Кавказе, и что он падал с лошади. Вс° это к стати о Кавк.<азском> Пленнике. От брата давно не получал известия, о Дельвиге и Баратынском также - но я люблю их и ленивых. Vale, sed delenda est censura. Пушкин. 13 мая Кишенев Своего портрета у меня нет - да на кой чорт иметь его. Знаете ли вы трогательный обычай русского мужика в светлое воскресение выпускать на волю птичку? вот вам стихи на это - В чужбине свято наблюдаю (9) Родной обычай старины: На волю птичку отпускаю На светлом празднике весны. Я стал доступен утешенью: Зачем на бога мне роптать, Когда хоть одному творенью Могу я волю даровать? Напечатают ли без имени в С.<ыне> О.<течества>? 53. А. А. Бестужеву. 13 июня 1823 г. Кишинев. Милый Бестужев, Позволь мне первому перешагнуть через приличия и сердечно поблагодарить тебя за Пол.<ярную> Звез.<ду>, за твои письма, за статью о литературе, за Ольгу и особенно за Вечер на биваке. Вс° это ознаменовано твоей печатью, т. е. умом в чудесной живостью. О Взгляде можно бы нам поспорить на досуге, признаюсь, что ни с кем мне так не хочется спорить, как с тобою да с Вяземским - вы одни можете разгорячить меня. Покаместь жалуюсь тебе об одном: как можно в статье о русской словесности забыть Радищева? кого же мы будем помнить? Это умолчание не простительно ни тебе, ни Гречу - а от тебя его не ожидал. Еще слово: зачем хвалить холодного однообразного Осипова, а обижать Майкова. Елисей истинно смешон. Ничего не знаю забавнее обращения поэта к порткам: Я мню и о тебе, исподняя одежда, Что и тебе спастись худа была надежда! А любовница Елисея, которая сожигает его штаны в печи, Когда для пирогов она у ней топилась; И тем подобною Дидоне учинилась. А разговор Зевеса с Меркурием, а герой, который упал в песок И весь седалища в нем образ напечатал. И сказывали те, что ходят в тот кабак, Что виден и поднесь в песке сей самый знак - вс° это уморительно. Тебе кажется более нравится благовещение, однако ж Елисей смешнее, следств. полезнее для здоровья. В рассуждении 1824 года, постараюсь прислать тебе своя бессарабские бредни; но не льзя ли вновь осадить цензуру и, со второго приступа, овладеть моей Анфологией? Разбойников я сжег - и по делом. Один отрывок уцелел в руках Николая Раевского, если отечественные звуки: харчевня, кнут, острог - не испугают <н>еж<н>ых (10) ушей читательниц Пол.<ярной> Зв.<езды>, то напечатай его. Впроччем чего бояться читательниц? их нет и не будет на русской земле, да и жалеть не о чем. Я уверен, что те, которые приписывают новую сатиру Арк.<адию> Родзянке, ошибаются. Он человек благородных правил и не станет воскрешать времена слова и дела. Донос на человека сосланного есть последняя степень бешенства и подлости, да и стихи, сами по себе, недостойны певца сократической любви. Дельвиг мне с год уже ничего не пишет. (11) Попеняйте ему и обнимите его за меня; он вас, т. е. тебя, обнимет за меня - прощай, до свиданья. А. П. 13 июня. 54. M. Е. Крупенский - Пушкину. Октябрь 1820 г. - июнь 1823 г. Кишинев. Monsieur Pouskin, ayez la complaisance de passer dans l'instant chez moi. 55. Неизвестному. Октябрь 1820 г. - июнь 1823 г. Кишинев. Voilа, mon colonel, une lettre de Kroupensky que je viens de recevoir. Ayez la bontй de m'attendre. Pouchkine. 56. Неизвестной. Июнь - июль 1823 г. Кишинев - Одесса. (Черновое) [Ce n'est pas pour vous braver que je vous йcris, mais j'ai eu la faiblesse de vous avouer une passion ridicule et je veux m'en expliquer franchement -] (12) Ne feignez rien, ce serait indigne de vous - la coquetterie serait une cruautй frivole et surtout bien inutile - votre colиre, je n'y croirai pas plus - en quoi puis-je vous offenser; je vous aime avec tant d'йlan de tendresse, si peu de privautй - votre orgueil mкme ne peut en кtre blessй. Si j'avais des espйrances, cela ne serait pas la veille de votre dйpart que j'aurais attendu pour me dйclarer. attribuez mon aveu qu'а une exaltation dont je n'йtais plus le maоtre, qui allait jusqu'а la dйfaillance. Je ne demande rien, je ne sais moi-mкme ce que je veux - cependant je vous 57. П. А. Вяземскому. 19 августа 1823 г. Одесса. Мне скучно, милый Асмодей, я болен, писать хочется - да сам не свой. Мне до тебя дело есть: Гнедич хочет купить у меня второе издание Русл.<ана> и К.<авказского> Пле.<нника> - но timeo danaos т. е. боюсь, чтоб он со мной не поступил, как прежде. Я обещал ему предисловие - но от прозы меня тошнит. Перепишись с ним - возьми на себя это 2 издание и освяти его своею прозой, единственною в нашем прозаическом отечестве. Не хвали меня, но побрани Русь и русскую публику - стань за немцев и англичан - уничтожь этих маркизов классической поэзии... Еще одна просьба: есть-ли возьмешься за издание - не лукавь со мною, возьми с меня, что оно будет стоить - не дари меня - я для того только до сих пор и не хотел иметь с тобою дела, милый мой аристократ. Отвечай мне по extra-почте! Я брату должен письмо. Что он за человек? говорят, что он славный малой и московский франт - правда ли? Прощай, моя прелесть - вперед буду писать тебе толковее. А Орлов? 19 авг. Адрес: Князю Петру Андреевичу Вяземскому. 58. Л. С. Пушкину. 25 августа 1823 г. Одесса. Мне хочется, душа моя, написать тебе целый роман - три последние месяца моей жизни. Вот в чем дело: здоровье мое давно требовало морских ванн, я насилу уломал Инзова, чтоб он отпустил меня в Одессу - я (13) оставил мою Молдавию и явился в Европу - ресторация и италианская опера напомнили мне старину и ей богу обновили мне душу. Между тем приезжает Воронцов, принимает меня очень ласково, объявляют мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе - кажется и хорошо - да новая печаль мне сжала грудь - мне стало жаль моих покинутых цепей. Приехал в Кишенев на несколько дней, провел их неизъяснимо элегически - и, выехав оттуда навсегда, - о Кишеневе я вздохнул. Теперь я опять в Одессе и вс° еще не могу привыкнуть к европейскому образу жизни - впроччем я нигде не бываю, кроме в театре. Здесь Туманский. Он добрый малой, да иногда врет - напр. он пишет в П.<етер>Б.<ург> письмо, где говорит между проччим обо мне: Пушкин открыл мне немедленно свое сердце и porte-feuille - любовь и пр...- фраза, достойная В. Козлова; дело в том, что я прочел ему отрывки из Бахчисарайского фонтана (новой моей поэмы), сказав, что я не желал бы ее напечатать, потому что многие места относятся к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблен, и что роль Петрарки мне не по нутру. Туманский принял это за сердечную доверенность и посвящает меня в Шаликовы - помогите! - Здесь еще Раич. Знаешь ли ты его? Будет Родзянка-предатель - жду его с нетерпением. Пиши же мне в Одессу - да поговорим о деле. Изъясни отцу моему, что я без его денег жить не могу. Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре; ремеслу же столярному я не обучался; в учителя не могу идти; хоть я знаю закон божий и 4 первые правила - но служу и не по своей воле - и в отставку идти невозможно. - Вс° и все меня обманывают - на кого же, кажется, надеяться, если не на ближних и родных. На хлебах у Воронцова я не стану жить - не хочу и полно - крайность может довести до крайности - мне больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию - хоть письмы его очень любезны. Это напоминает мне П.<етер> Бург - когда, больной, в осеннюю грязь или в трескучие морозы я брал извощика от Аничк.<ова> моста, он вечно бранился за 80 коп. (которых верно б ни ты, ни я не пожалели для слуги). Прощай, душа моя - у меня хандра - и это письмо не развеселило меня. Одесса 25 августа. Так и быть я Вяземскому пришлю Фонтан - выпустив любовный бред - а жаль! 59. Ф. Ф. Вигель - Пушкину. 8 октября 1823 г. Кишинев. Посылаю вам, любезнейший Александр Сергеевич, письмо Тургенева, более вам, (14) чем мне, принадлежащее. Я сбирался писать с Шварцом, но скоро ли мне безграмотному, хотя и Арзамасцу, решиться писать к Поэту? того и гляди, что проврешься. Прочитав Тургенева послание, вы увидите, (15) что вы по прежнему чадо избранное Арзамаса, сердитесь, браните ваших восприемников, они всегда осуждены вас любить. - Скажите, мой милый безбожник, как вы могли несколько лет выжить в Кишеневе? хотя за ваше неверие и должны вы были от бога быть наказаны, но не так много. Что касается до меня, я скажу тоже: хотя мои грехи или лучше сказать мой грех велик, но не столько, чтобы судьба определила мне местопребыванием помойную эту яму. - Письмо сие доставит вам г. Рено, который торопит меня кончить его, ибо торопится в Одессу, и я очень желание сие понимаю. - Напишите ко мне несколько строчек, вы тем большое мне сделаете удовольствие, а естьли [письмо] в них возвестите [сюда] намерение сюда приехать, то сделаете меня счастливым. Обнимаю вас весь ваш Вигель. Кишенев 8 октября 1823. Попросите от меня Никиту взять у портного платье и уверить, что денег у меня теперь нет, а непременно скоро заплачу. С отъезжающими пришлите его ко мне. Шварцу кланяйтесь; на днях большую эпистолу к нему пошлю. 60. П. А. Вяземскому. 14 октября 1823 г. Одесса. По твоему совету, милый Асмодей, я дал знать Гнедичу, что поручаю тебе издание Русл.<ана> и Плен.<ника>, следственно дело сделано. Не помню, просил ли я тебя о вступлении, предисловии и т. под., но сердечно благодарю тебя за обещание. Твоя проза обеспечит судьбу моих стихов. О каких переменах говорил тебе Раич? я никогда не мог поправить раз мною написанное. В Руслане должно только прибавить эпилог и несколько стихов к 6-той песне, слишком поздно доставленные мною Жуковскому. Руслан напечатан исправно, ошибок нет, кроме свежий сон в самом конце. Не помню, как было в рукописи, но свежий сон тут смысла не имеет. К.<авказский> Пленник иное дело. Остановлял он долго взор - должно: вперял он неподвижный взор. Живи - и путник оживает - Живи - и пленник оживает. Пещеры темная прохлада - влажная. И вдруг на домы дождь и град - долы. В чужой аул ценою злата - за много злата (впроччем как хочешь). Не много радостных ей дней Судьба на долю ниспослала. Зарезала меня цензура! я не властен сказать, я не должен сказать, я не смею сказать ей дней в конце стиха. Ночей, ночей - ради Христа, ночей Судьба на долю ей послала. То ли дело. Ночей, ибо днем она с ним не видалась - смотри поэму. И чем же ночь неблагопристойнее дня? которые из 24 часов имянно противны духу нашей цензуры? Бируков добрый малой, уговори его или я слягу. На смертном поле свой бивак У меня прежде было У стен Парижа. Не лучше ли, как думаешь! верил я надежде И уповательным мечтам. Это что? Упоительным мечтам. Твоя от твоих: помнишь свое прелестное послание Давыдову? Да вот еще два замечания, в роде Антикритики. 1) Под влажной буркой. Бурка не промокает и влажна только сверху, следственно можно спать под нею, когда нечем иным накрыться - а сушить нет надобности. 2) На берегу заветных вод. Кубань граница. На ней карантин и строго запрещается казакам переезжать об он пол. Изъясни это потолковее забавникам Вес.<тника> Евр.<опы>. Теперь замечание типографическое: Вс° понял он..... несколько точек, в роде Шаликова и - а la ligne прощальным взором и пр. Теперь я согласен в том, что это место писано слишком в обрез, да силы нет ни поправить, ни прибавить. Sur ce - обнимаю тебя с надеждой и благодарностию. Письмо твое я получил через Фурнье и отвечал по почте. Дружба твоя с Шаховским радует миролюбивую мою душу. Он право добрый малой, изрядный автор и отличный сводник. Вот тебе новость в том же роде. Здесь Стурдза монархической; я с ним не только приятель, но кой о чем и мыслим одинаково, не лукавя друг перед другом. Читал ли ты его последнюю brochure о Греции? Гр.<аф> Ланжерон уверяет меня qu'il y a trop de bon Dieu. Здесь Северин, но я с ним поссорился и не кланяюсь. Вигель здесь был и поехал в Содом-Кишенев, где, думаю, будет виц- губернатором. У нас скучно и холодно. Я мерзну под небом полуденным. А. П. 14 окт. Од. Замечания твои на счет моих разбойников несправедливы; как сюжет, c'est un tour de force, это не похвала, напротив; но, как слог, я ничего лучше не написал. Бахчи-сарайской фонтан, между нами, дрянь, но эпиграф его прелесть. К стати об эпиграфах - знаешь ли эпиграф К.<авказского> Пле.<нника>? Под бурей рока твердый камень, В волненьях страсти - легкой лист. - Понимаешь, почему не оставил его. Но за твои 4 стиха я бы отдал 3 четверти своей поэмы. Addio. 61. A. H. Раевскому (?). 15-22 октября 1823 г. Одесса. (Черновое) Je rйponds а votre P. S. comme а ce qui intйresse surtout votre vanitй. M. S. n'est pas encore de retour а Odessa, je n'ai donc pas encore pu faire usage de votre lettre, en 2 lieu comme ma passion a baissй de beaucoup et qu'en attendant je suis amoureux ailleurs - j'ai rйflйchi. Et comme Lara Hansky assis sur mon canapй, j'ai dйcidй de ne plus me mкler de cette affaire-lа. C'est-а-dire que je ne montrerai pas votre йpоtre а M-de S. en ne lui cachant que ce que jettait sur vous l'intйrкt d'un caractиre Melmothique, comme j'en avais d'abord eu l'intention - et voici ce que je me suis proposй - votre lettre ne sera que citйe avec les restrictions convenables; en revanche j'y ai prйparй tout au long une belle rйponse dans laquelle je me donne sur vous tout autant d'avantages que vous en avez pris sur moi dans votre lettre, j'y commence par vous dire: je ne suis pas votre dupe, aimable Job lovelace, je vois votre vanitй et votre faible а travers l'affectation de votre cynisme etc., le reste dans le mкme genre. Croyez que зa fasse de l'effet - mais comme je vous toujours pour mon maоtre en fait de morale, je vous demande pour tout cela votre permission et surtout vos conseils, - mais dйpкchez-vous, car on arrive. J'ai eu de vos nouvelles, on m'a dit qu'Atala Hansky vous avait rendu fat et ennuyeux - votre derniиre lettre n'est pas ennuyeuse. Je souhaite que la mienne puisse un moment vous distraire dans vos douleurs. M-r votre oncle qui est un cochon comme vous savez a йtй ici, a brouillй tout le monde et s'est brouillй avec tout le monde. Je lui prйpare une fameuse lettre en sous-accord • 2, mais cette fois-ci il aura du g. J.-f. afin qu'il soit du secret comme tout le monde. 62. Ф. Ф. Вигелю. 22 октября - 4 ноября 1823 г. Одесса. (Черновое) Проклятый город Кишенев! Тебя бранить язык устанет. Когда-нибудь на старый кров Твоих запачканных домов Небесный гром конечно грянет - И не найду твоих следов. Падут, погибнут пламенея И лавки грязные жидов, И пестрый дом Варфоломея. Так, если верить Моисею, Погиб несчастливый Содом - Но только с этим городком Я Кишенев равнять не смею, - Я слишком с библией знаком (И к лести вовсе не привычен!) Содом - ты знаешь - был отличен Не только вежливым грехом, Но просвещением, пирами, Гостеприимными домами И красотой нестрогих дев. Мне жаль, <что> [пламенем] громами Его сразил Еговы гнев. В блаженстве, в развлеченьях света Избранный богом человек Провел бы я смиренно век. Но в Кишеневе, видишь сам - Ты не найдешь ни милых дам, Ни сводни, ни книгопродавца. Жалея о твоей судьбе, Не знаю, придут ли к тебе Под вечер [милых] три красавца; На всякой случай, грустный друг, Лишь только будет мне досуг, Прощусь с Одессою, явлюся. Тебе служить я буду рад Своей беседою шальною - Стихами, прозою, душою, Но, Вигель, - пощади мой зад! Это стихи, следственно шутка - не сердитесь и усмехнитесь, любезный Филип Филипович, - вы скучаете в вертепе, где скучал я 3 года. Желаю вас рассеять хоть на минуту - и сообщаю вам сведения, которых вы требовали от меня в письме к Шв<арцу>; из 3 зна<комцев> , думаю, годен на употребление в пользу собственно самый меньшой; NB. он спит в одной комнате с братом Михаилом и трясутся немилосердно - из этого можете вывести важные заключения, предоставляю их вашей опытности и благоразумию - старший брат, как вы уже заметили, глуп, как архиерейский жезл - Ванька <------> - следственно чорт с ними - обними<те> их от меня дружески - сестру также - и скажите им, что Пушкин цалует ручки Майгин и желает ей счастья на земле - умалчивая о небесах - о которых не получил еще достаточных сведений. Пулхерии В.<арфоломей> объявите за тайну, что я влюблен в нее без памяти и буду на днях экзекутор и камер-юнкер в подр.<ажание> другу Завальевскому; Полторацким поклон и старая дружба! Алексееву тоже и еще что- нибудь. Где и что Липранди? Мне брюхом хочется видеть его. У нас холодно, грязно - обедаем славно - я пью, как Лот содомский, и жалею, что не имею с собой ни одной дочки. Недавно выдался нам молодой денек - я был презид<ентом> попойки - все перепились и потом поехали по <-------->. 63. П. А. Вяземскому. 4 ноября 1823 г. Одесса. 4 ноября Од. Вот тебе, милый и почтенный Асмодей, последняя моя поэма. Я выбросил то, что цензура выбросила б и без меня, и то, что не хотел выставить перед публикою. Если эти бессвязные отрывки покажутся тебе достойными тиснения, то напечатай, да сделай милость, не уступай этой суке цензуре, отгрызывайся за каждый стих и загрызи ее если возможно, в мое воспоминание. Кроме тебя у меня там нет покровителей; еще просьба: припиши к Бахчисараю предисловие или послесловие, если не ради меня, то ради твоей похотливой Минервы, Софьи Киселевой; прилагаю при сем полицейское послание, яко материал; почерпни из него сведения (разумеется, умолчав об их источнике). Посмотри также в Путешествии Апостола- Муравьева статью Бахчи-сарай, выпиши из нее что посноснее - да заворожи вс° это своею прозою, богатой наследницею твоей прелестной поэзии, по которой ношу траур. Полно не воскреснет ли она, как тот, который пошутил? Что тебе пришло в голову писать оперу и подчинить поэта музыканту. Чин чина почитай. Я бы и для Россини не пошевелился. Что касается до моих занятий, я теперь пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница. В роде Дон-Жуана - о печати и думать нечего; пишу спустя рукава. Цензура наша так своенравна, что с нею невозможно и размерить круга своего действия - лучше об ней и не думать - а если брать, так брать, не то, что и когтей марать. А. П. Новое издание очень мило - с богом - милый ангел или аггел Асмодей. Вообрази, что я еще не читал твоей статьи, победившей цензуру? вот каково жить по-азиатски, не читая журналов. Одесса город европейской - вот почему русских книг здесь и не водится. А. П. В.<асилию> Л.<ьвовичу> дяде кланяюсь и пишу на днях. 64. П. А. Вяземскому. 11 ноября 1823 г. Одесса Вот тебе и Разбойники. Истинное происшедствие подало мне повод написать этот отрывок. В 820 году, в бытность мою в Екатеринославле, два разбойника, закованные вместе, переплыли через Днепр и спаслись. Их отдых на островке, потопление одного из стражей мною не выдуманы. Некоторые стихи напоминают перевод Шил.<ьонского> Узн.<ика>. Это несчастие для меня. Я с Жуковским сошелся нечаянно, отрывок мой написан в конце 821 года. 11 ноябр. 65. А. А. Дельвигу. 16 ноября 1823 г. Одесса. Мой Дельвиг, я получил все твои письма и отвечал почти на все. Вчера повеяло мне жизнию лицейскою, слава и благодарение за то тебе и моему Пущину! Вам скучно, нам скучно: сказать ли вам сказку про белого быка? Душа моя, ты слишком мало пишешь, по крайней мере слишком мало печатаешь. [Со<неты> (16) пре<лестны>] Впроччем я живу по-азиатски, не читая ваших журналов. На днях попались мне твои прелестные сонеты - прочел их с жадностью, восхищением и благодарностию за вдохновенное воспоминание дружбы нашей. Разделяю твои надежды на Языкова и давнюю любовь к непорочной Музе Баратынского. Жду и не дождусь появления в свет ваших стихов; только их получу, заколю агнца, восхвалю господа - и украшу цветами свой шалаш - хоть Бируков находит это слишком сладострастным. Сатира к Гнед.<ичу> мне не нравится, даром что стихи прекрасные; в них мало перца; Сомов безмундирный непростительно. Просвещенному ли человеку, русскому ли сатирику пристало смеяться над независимостию писателя? Это шутка, достойная кол.<лежского> совет.<ника> Измайлова. Жду также Полярной Звезды. Жалею, что мои элегии писаны против религии и правительства: я полу-Хвостов: люблю писать стихи (но не переписывать) и не отдавать в печать (а видеть их в печати). Ты просишь Бахчисарайского фонтана - он на днях отослан к Вяземскому. Это бессвязные отрывки, за которые ты меня пожуришь, и (17) вс°-таки похвалишь. Пишу теперь новую поэму, в которой забалтываюсь до-нельзя. Бируков ее не увидит за то, что он фи-дитя, блажной дитя. Бог знает когда и мы прочитаем ее вместе - скучно, моя радость! вот припев моей жизни. Если б хоть брат Лев прискакал ко мне в Одессу! где он, что он? ничего не знаю. Друзья, друзья, пора променять мне почести изгнания на радость свидания. Правда ли, что едет к вам Россини и италианская опера? - боже мой! это представители рая небесного. Умру с тоски и зависти. 16 (18) нояб. А. П. Вели прислать мне немецкого Пленника. 66. А. А. Шишкову. Август - ноябрь 1823 г. Одесса. С ума ты сошел, милый Шишков; ты мне писал несколько месяцев тому назад: Милостивый государь, лестное ваше знакомство, честь имею, покорнейший слуга.... так что я и не узнал моего царско-сельского товарища. Естьли заблагорассудишь писать ко мне, вперед прошу тебя быть со мною на старой ноге. Не то мне будет грустно. До сих пор жалею, душа моя, что мы не столкнулись с тобою на Кавказе; могли бы мы и стариной тряхнуть, и поповесничить, и в язычки постучать. Впроччем судьба наша, кажется, одинакова, и родились мы видно под единым созвездием. Пишет ли к тебе общий наш приятель Кюхельбекер? Он на меня надулся, бог весть почему. Помири нас. Что стихи? куда зарыл ты свой золотой талант? под снега ли Эльбруса, под тифлисскими ли виноградниками? Естьли есть у тебя что-нибудь, пришли мне - право сердцу хочется. Обнимаю тебя - письмо мое бестолково, да некогда мне быть толковее. А. П. Недавно узнал я, что ты знакомец и родственник почтенному нашему Александру Ивановичу. Он доставляет мне случай снестись с тобою, а сам завален бумагами и делами - любить тебя есть ему время - а писать к тебе - навряд. 67. H. И. Кривцову. Октябрь - ноябрь 1823 г. (?) Одесса (?). Милый мой Кривцов, помнишь Пушкина? Не думай, что он впервые после разлуки пишет к тебе. Но бог знает почему письма мои к тебе не доходили. О тебе доходят до меня только темные слухи. А ты ни строчкой не порадовал изгнанника. Правда ли, что ты стал аристократом? - Это дело. Но не забывай демократических друзей 1818 года. Все мы разбрелись. Все мы переменились. А дружба, дружба - 68. Майгин N. и неизвестной. Ноябрь (после 4) 1823 г. Одесса. (Черновое) Oui, sans doute j'e les ai devinйes, les deux femmes charmantes qui ont daignй se ressouvenir de l'hermite d'Od, ci-devant hermite de Kichenef. J'ai baisй mille fois ces lignes qui m'ont rappelй tant de folie, de tourment, d'esprit, de grвce, de soirйes, mazourka etc. Mon dieu que vous кtes cruelle. Madame, de croire que j'e puis m'amuser lа oщ je ne puis ni vous rencontrer ni vous oublier. Hйlas, aimable Maiguine, loin de vous tout malaise, tout maussade, mes facultйs s'anйantissent, j'ai perdu jusqu'au talent des carricatures, quoique la famille du Pr. Mourouzi soit si bien digne de m'en inspirer. Je n'ai qu'une idйe - celle de revenir encore а vos pieds et de vous consacrer, comme le disait ce bon homme de poлte, le petit bout de vie qui me reste... Vous rappelez-vous de la petite correction que vous avez faite dans la feuille de l'A - mon Dieu, si vous la rйpйtiez ici! Mais est-il vrai que vous comptez venir а Odessa - venez au nom du ciel, nous aurons pour vous attirer bal, opйra italien, soirйes, concerts, sigisbйes, soupirants, tout ce qui vous plaira; je contreferai le singe, je mйdirai et je vous dessinerai M-de <нрзб.> dans les 36 postures de l'Arйtin. A propos de l'Arйtin je vous dirai que je suis devenu chaste et vertueux, c'est а dire en paroles, car ma conduite a toujours йtй telle. C'est un vйritable plaisir de me voir et de m'entendre parler - cela vous engagera-t-il а presser votre arrivйe. Encore une fois venez au nom du ciel et pardonnez moi des libertйs avec lesquelles j'йcris а celles qui ont trop d'esprit pour кtre prudes mais que j'aime et que je respecte de par mon coeur. Quant а vous, charmante boudeuse, dont l'йcriture m'a fait palpiter (quoique par grand hasard elle ne fыt point contrefaite) ne dites pas que vous connaissez mon caractиre; vous ne m'eussiez pas affligй en faisant semblant de douter de mon dйvouement et de mes regrets. Devinez qui а votre tour. S. qui passait pour avoir des goыts anti-physiques l'a а passer un fil par le trou d'une aiguille en en mouillant le bout - A. dit de lui qu'il excellait partout oщ il fallait de la patience et de la salive - 69. Неизвестному. Конец ноября -1 декабря 1823 г. Одесса. (Черновое) J'ose espйrer qu'un exil de quatre ans n' pas effacй de votre mйmoire 70. А. И. Тургеневу. 1 декабря 1823 г. Одесса. 1 декабря Вы помните Кипренского, который из поэтического Рима напечатал вам в С.<ыне> От.<ечества> поклон и свое почтение. Я обнимаю вас из прозаической Одессы, не благодаря ни за что, но ценя в полной мере и ваше воспоминание и дружеское попечение, которому обязан я переменою своей судьбы. Надобно подобно мне провести 3 года в душном азиатском заточении, чтоб почувствовать цену и не вольного европейского воздуха. Теперь мне было бы совершенно хорошо, если б не отсутствие кой-кого. Когда мы свидимся, вы не узнаете меня, я стал скучен, как Грибко, и благоразумен, как Чеботарев, исчезла прежня живость, Простите ль иногда мою мне молчаливость, Мое уныние?... терпите, о друзья, Терпите хоть за то, что к вам привязан я. К стати о стихах: вы желали видеть оду на смерть Н.<аполеона>. Она не хороша, вот вам самые сносные строфы: Когда надеждой озаренный От рабства пробудился мир, И Галл десницей разъяренной Низвергнул ветхий свой кумир; Когда на площади мятежной Во прахе царский труп лежал, И день великий, неизбежный - Свободы яркий день вставал - Тогда в волненьи бурь народных Предвидя чудный свой удел, В его надеждах благородных Ты человечество презрел. В свое погибельное счастье Ты дерзкой веровал душой, Тебя пленяло самовластье Разочарованной красой, И обновленного народа буйность юную смирил, Новорожденная свобода, Вдруг онемев, лишилась сил; Среди рабов до упоенья Ты жажду власти утолил, Помчал к боям их ополченья, Их цепи лаврами обвил. Вот последняя: Да будет омрачен позором Тот малодушный, кто в сей день Безумным возмутит укором Твою развенчанную тень! Хвала! ты русскому народу Высокий жребий указал И миру вечную свободу Из мрака ссылки завещал... Эта строфа ныне не имеет смысла, но она писана в начале 1821 года - впроччем это (19) мой последний либеральный бред, я закаялся и написал на днях подражание басни умеренного демократа И.<исуса> Х.<риста> (Изыде сеятель сеяти семена своя): Свободы сеятель пустынный, Я вышел рано, до звезды; Рукою чистой и безвинной В порабощенные бразды Бросал живительное семя - Но потерял я только время, Благие мысли и труды..... Паситесь, мирные народы! К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь. Наследство их из рода в роды Ярмо с гремушками да бич. Поклон братьям и братье. Благодарю вас за то, что вы успокоили меня на счет Н.<иколая> М.<ихайловича> и К.<атерины> А.<ндреевны> К<арамзиных> - но что делает поэтическая, незабвенная, конституциональная, анти-польская, небесная княгиня Голицына? возможно ли, чтоб я еще жалел о вашем Петербурге. Жуковскому грех; чем я хуже принц.<ессы> Шарлотты, что он мне ни строчки в 3 года не напишет. Правда ли, что он переводит Гяура? а я на досуге пишу новую поэму, Евгений Онегин, где захл°бываюсь желчью. Две песни уже готовы. 71. П. А. Вяземскому. 1-8 декабря 1823 г. Одесса. Конечно ты прав, и вот тебе перемены - Язвительные лобзания напоминают тебе твои <------->? поставь пронзительных. Это будет ново. Дело в том, что моя Грузинка кусается, и это непременно должно быть известно публике. Хладного скопца уничтожаю из уважения к давней девственности А<нны> Л.<ьвовны> Не зрит лица его гарем. Там -------- И не утешены никем, Стареют жены. Меня ввел во искушение Бобров : он говорит в своей Тавриде: Под стражею скопцов гарема. Мне хотелось что-нибудь у него украсть, а к тому же я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и фр.<анцузской> утонченности. Грубость и простота более ему пристали. Проповедую из внутреннего убеждения, но по привычке пишу иначе. Но верой матери моей Была твоя - - если найдешь удачную перемену, то подари меня ею; если ж нет, оставь так, оно довольно понятно. Нет ничего легче поставить Равна, Грузинка, красотою, но инка кр... а слово Грузинка тут необходимо - впроччем делай, что хочешь. Апостол написал свое путешествие по Крыму; оно печатается - впроччем, ожидать его нечего. Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чедаева; в теперешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны. Посылаю Разбойников. Как бишь у меня? Вперял он неподвижный взор? Поставь любопытный, а стих вс°-таки калмыцкий. 72. В. И. Туманский - В. К. Кюхельбекеру (с припиской Пушкина) 11 декабря 1823 г. Одесса 11 декабря 1823 Одесса. Спасибо тебе, друг мой Вильгельм, за память твою обо мне: я всегда был уверен, что ты меня любишь не от делать нечего, (21) а от сердца. Два поклона твои в письме к Пушкину принимаю я с благодарностью и с мыслию, что нам снова можно возобновить переписку, прекращенную неожиданною твоею изменою Черкесу- Ермолову и долгим уединением твоим во Смоленской губернии. Само воображение не всегда успеет следовать за странностями твоей жизни, и я дожидаюсь твоего известия, чтобы понять ссору твою с Русским Саладином, как тебе случалось называть Алексея Петровича. Мне очень горестно видеть, что до сих пор какой-то неизбежный Fatum управляет твоими днями и твоими талантами и совращает те и другие с прямаго пути. Который тебе год, любезный Кюхельбекер? Мне очень стыдно признаться тебе, что, будучи гораздо моложе, я обогнал тебя в благоразумии. Страшусь раздражить самолюбие приятеля, но право и вкус твой несколько очеченился! Охота же тебе читать Шихматова и Библию. Первый - карикатура Юнга; вторая - не смотря на бесчисленные красоты, может превратить Муз в церковных певчих. Какой злой дух, в виде Грибоедова, удаляет тебя в одно время и от наслаждений истинной поэзии и от первоначальных друзей твоих! Наша литература похожа на экипаж, который бы везли рыба, птица и четвероногий звер°к. Тот улетает в романтизм, другой плавает в классической лахани, а третий тащится в Библейское общество! Горькую чашу мы пьем! Теперь бы время было соединиться узами таланта и одинаких правил, дабы успеть еще спасти народную нашу словесность. Но для этого надобно столько же ума, сколько трудолюбия, а у нас господа поэты, исключая двух-трех, подобно мотылькам страшатся посидеть долго и на цветке, чтоб не утерять частицу блеска своего. Умоляю тебя, мой благородный друг, отстать от литературных мнений, которые погубят твой талант и разрушат наши надежды на твои произведения. Читай Байрона, Гете, Мура и Шиллера, читай, кого хочешь, только не Шихматова! Я должен бы сказать теперь несколько слов о себе, но для этого нужно длинное письмо, а я боюсь утомить тебя описанием перемены в моем положении и в моих мыслях. Мне здесь хорошо: у меня довольно знакомых и мало времени для скуки и бездействия. Часто воспоминаю прошедшее; освещенное солнцем молодости, оно имеет для меня одни приятности. Жером и Фанни, ты и Madame Смит, Лимперани и Агнеса, как лица занимательного романа, оживляют мои уединенные мечты. Быть может и Муза посещает иногда старого своего друга - но я стараюсь уже сохранять втайне эти свидания. Прощай, милый друг, пиши ко мне, особливо о твоих похождениях в Грузии, и верь дружбе твоего неизменного. Туманского Поклонись за меня хорошенько нашему умному Вяземскому и ученому Раичу! Да пожалуйста не приправляй писем своих французскими фразами. 73. П. А. Вяземскому. 20 декабря 1823 г. Одесса. Какая б ни была вина так и у меня на черно. Символ конечно дерзновенный, Незнанья жалкая вина. Вина, culpa, faute. Symbole tйmйraire, faute dйplorable de l'ignorance. У нас слово вина имеет два значенья; одно из них здесь не имело бы смысла. Оставь эти стихи, пускай они Aux Saumaise futurs prйparent des tortures. Я бы хотел знать, не льзя ли (20) в переписки нашей избегнуть как-нибудь почты - я бы тебе переслал кой-что слишком для нее тяжелое. Сходнее нам в Азии писать по оказии. Что Кривцов? Его прев.<осходительство> мог бы мне аукнуть. Я жду Пол.<ярной> Зв.<езды> в надежде видеть тебя распечатного. Что журнал Анахарсиса-Клоца-Кю<хельбекера>? Рисунок с фонтана оставим до другого издания. Печатай скорее; не ради славы прошу, а ради Мамона. 20 декабря. Поздр.<авляю> тебя с рожд.<еством> сп.<асителя> наш.<его> госп.<ода> И.<исуса> Х.<риста>. Ты кажется сбираешься сделать заочное описание Бахчисарая? брось это. Мадригалы Софье Потоцкой, это дело другое. Впроччем в моем эпилоге описание дворца в нынешнем его положении подробно и верно, и Зонтаг более моего не заметит. Что если б ты заехал к нам на Юг нынче весною? Мы бы провели лето в Крыму, куда собирается пропасть дельного народа, женщин и мущин. Приезжай, ей богу веселее здесь, чем у вас на Севере. Адрес: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве в Чернышевском переулке, в собственном доме. Примечания (1) переделано из полуденную (2) переделано из плоской (3) должно вписано (4) в подлиннике: ущипнуть Дмитриеву (5) переделано из всего (6) переделано из что (7) сперва было: 20000 (8) или жила вписано (9) переделано из наблюдая (10) прорвано (11) сперва было начато: не о<твечает.> (12) вся эта фраза перечеркнута двумя тонкими поперечными чертами (13) я вписано (14) вам переделано из къ (15) сперва было начато: вы видите (16) сперва было начато: Тв<ои> (17) переделано из а (18) переделано из 13 (19) переделано из этой (20) ли вписано (21) Citation de mon nouveau poлme. Suum cui-que. P. ПЕРЕПИСКА 1824 74. А. А. Бестужеву. 12 января 1824 г. Одесса. Конечно я на тебя сердит и готов с твоего позволения браниться хоть до завтра. Ты напечатал именно те стихи, об которых я просил тебя: ты не знаешь до какой степени это мне досадно. Ты пишешь, что без трех последних стихов Элегия не имела бы смысла. Велика важность! а какой же смысл имеет: Как ясной влагою полубогиня грудь - воздымала или: с болезнью и мольбой Твои глаза, и проч.? Я давно уже не сержусь за опечатки, но в старину мне случалось забалтываться стихами и мне грустно видеть что со мною поступают, как с умершим, не уважая ни моей воли, ни бедной собственности. Это простительно Воейкову, но et tu autem, Brute! Гнедич шутит со мной шутки в другом роде. Он разгласил, будто бы все новые стихи, обещанные мною Я. Толстому, проданы уже ему, Гнедичу. Толстой написал мне письмо пресухое, в котором он справедливо жалуется на мое легкомыслие, отказался от издания моих стихотворений, уехал в Париж, и мне об нем нет ни слуху, ни духу. Он переписывается с тобою в С.<ыне> О.<течества>; напиши ему слово обо мне, оправдай меня в его глазах да пришли его адрес. Повторяю тебе в последний раз мои пени и просьбы и обнимаю тебя sans rancune и с благодарностью за вс° остальное - прозу и стихи. Ты - вс° ты: т. е. мил, жив, умен. Баратынский - прелесть и чудо, Признание - совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий, хотя бы наборщик клялся мне евангелием поступать со мною милостивее. Рылеева Войнаровский несравненно лучше всех его Дум, слог его возмужал и становится истинно-повествовательным, чего у нас почти еще нет. Дельвиг - молодец. Я буду ему писать. Готов христосоваться с тобой стихами, но сделай милость...... пощади. Прощай, мой милый Walter! Туманского вчера и сегодня я не видал и письма твоего не отдавал. Он славный малой, но, как поэта, я не люблю его. Дай бог ему премудрости. А. П. 1824, 12 янв. Одесса. Адрес: Его высокоблагородию Николаю Ивановичу Гречу, в С.-Петербург, в газетную экспедицию. Прошу доставить г. Бестужеву. 75. Ф. В. Булгарину. 1 февраля 1824 г. Одесса. С искренней благодарностью получил я 1-й • Сев.<ерного> Арх.<ива>, полагая, что тем обязан самому почтенному издателю, с тем же чувством видел я снисходительный ваш отзыв о татарской моей поэме. Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут быть и должны быть уважаемы. Вы очень меня обяжете, если поместите в своих листках здесь прилагаемые две пьесы. Они были с ошибками напечатаны в Полярной Звезде, отчего в них и нет никакого смысла. Это в людях беда не большая, но стихи не люди. Свидетельствую вам искреннее почтение. Пушкин. Одесса. 1 февраля 1824. 76. Л. С. Пушкину. Январь (после 12) - начало февраля 1824 г. Одесса. Так как я дождался оказии, то и буду писать тебе спустя рукава. Н. Раевской здесь. Он о тебе привез мне недостаточные известия; зачем ты с ним чинился и не поехал повидаться со мною? денег не было? после бы сочлись - а иначе бог знает когда сойдемся. Ты знаешь, что я дважды просил Ивана Ивановича о своем отпуске чрез его министров - и два раза воспоследовал всемилостивейший отказ. Осталось одно - писать прямо на его имя - такому-то, в Зимнем дворце, что против Петропавловской крепости, не то взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь. Святая Русь мне становится не в терпеж. Ubi bene ibi patria. А мне bene там, где растет трин-трава, братцы. Были бы деньги, а где мне их взять? что до славы, то ею в России мудрено довольствоваться. Русская слава льстить может какому-нибудь В. Козлову, которому льстят и петербургские знакомства, а человек немного порядочный презирает и тех и других. Mais pourquoi chantais-tu? на сей вопрос Ламартина отвечаю - я пел, как булочник печет, портной шьет, Козлов пишет, лекарь морит - за деньги, за деньги, за деньги - таков я в наготе моего цинизма. Плетнев пишет мне, что Бахч.<исарайский> Фонт.<ан> у всех в руках. Благодарю вас, друзья мои, за ваше милостивое попечение о моей славе! благодарю в особенности Тургенева, моего благодетеля; благодарю Воейкова, моего (1) высокого покровителя и знаменитого друга! Остается узнать, раскупится ли хоть один экземпляр печатный теми, у которых есть полные рукописи; но это безделица - поэт не должен думать о своем пропитании, а должен, как Корнилович, писать с надеждою сорвать улыбку прекрасного пола. Душа моя, меня тошнит с досады - на что ни взгляну, вс° такая гадость, такая подлость, такая глупость - долго ли этому быть? К стати о гадости - читал я Федру Лобанова - хотел писать на нее критику, не ради Лобанова, а ради маркиза Расина - перо вывалилось из рук. И об этом у вас шумят, и это называют ваши журналисты прекраснейшим переводом известной трагедии г. Расина! Voulez-vous dйcouvrir la trace de ses pas - надеешься найти Тезея жаркой след иль темные пути - мать его в рифму! вот как вс° переведено. А чем же и держится Иван Иванович Расин, как не стихами, полными смысла, точности и гармонии! План и характеры Федры верх глупости и ничтожества в изобретении - Тезей ни что иное, как первый Мольеров рогач; Иполит, le superbe, le fier Hypolite - et mкme un peu farouche, Иполит, суровый скифской <--------> - ни что иное, как благовоспитанный мальчик, учтивый и почтительный - D'un mensonge si noir....... и проч. прочти всю эту хваленую тираду и удостоверишься, что Расин понятия не имел об создании трагического лица. Сравни его с [монологом] речью молодого любовника Паризины (2) Байроновой, увидишь разницу умов. А Терамен аббат и сводник - Vous-mкme oщ seriez vous etc... - вот глубина глупости! С Рылеевым мирюсь - Войнаровской полон жизни. Что Кюхля? Дельвигу буду писать, но, естьли не успею, скажи ему, чтоб он взял у Тургенева Олега вещего и напечатал. Может бытья пришлю ему отрывки из Онегина; это лучшее (3) мое произведение. Не верь Н. Раевскому, который бранит его - он ожидал от меня романтизма, нашел сатиру и цинизм и порядочно не расчухал. 77. А. А. Бестужеву. 8 февраля 1824 г. Одесса. Ты не получил видно письма моего. Не стану повторять то, чего довольно и на один раз. О твоей повести в П.<олярной> Зв<езде> скажу, что она не в пример лучше (т. е. занимательнее) тех, которые были напечатаны в прошлом годе et c'est beaucoup dire. Корнилович славный малой и много обещает - но зачем пишет он для снисходительного внимания мил. госуд.<арыни> NN. и ожидает ободрительной улыбки прекрасного пола для продолжения любопытных своих трудов? Вс° это старо, ненужно и слишком уже пахнет Шаликовскою невинностию. Булгарин говорит, что Н. Бестужев отличается новостию мыслей. Можно бы с большим уважением употреблять слово мысли. Арабская сказка прелесть; советую тебе держать за ворот этого Сенковского. Между поэтами не вижу Гнедича, это досадно; нет и Языкова - и его жаль; (похабный) (4) мадригал А. Родзянки можно бы оставить покойному Нахимову; вчера - - - люблю и мыслю поместят современем в грамматику для примера бессмыслицы. Плетнева Родина хороша, Баратынской - чудо - мои пиэсы плохи: вот тебе и вс° о Полярной. Радуюсь, что мой Фонтан шумит. Недостаток плана не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины Aux douces loix des vers je pliais les accents De sa bouche aimable et naпve. Впроччем я писал его единственно для себя, а печатаю потому что деньги были нужны. 3 пункт и самый нужный с эпиграфом без церемонии: ты требуешь от меня десятка пиэс, как будто у меня их сотни. Едва ли наберу их и пяток, да и то не забудь моих отношений с цензурой. Даром у тебя брать денег не стану; к тому же я обещал Кюхельбекеру, которому верно мои стихи нужнее, нежели тебе. Об (5) моей поэме нечего и думать - если когда-нибудь она и будет напечатана, то верно не в Москве и не в Петербурге. Прощай, поклон Рылееву, обними Дельвига, брата и братью. 8 февр. 1824. Адрес: Его высокоблагородию милостивому государю Николаю Ивановичу Гречу. В С-Петербург. В газетной Экспедиции Пр.<ошу> дост.<авить> г<осподи>ну Бестужеву. 78. П. А. Вяземскому. 8 марта 1824 г. Одесса. От всего сердца благодарю тебя, милый Европеец, за неожиданное послание или посылку. Начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше право не хуже другого. Одно меня затрудняет, ты продал вс° издание за 3000 р., (6) а сколько ж стоило тебе его напечатать? Ты вс°-таки даришь меня, бессовестный! Ради Христа, вычти из остальных денег, что тебе следует, да пришли их сюда. Расти им не за чем. А у меня им не залежаться, хоть я право не мот. Уплачу старые долги и засяду за новую поэму. Благо я не принадлежу к нашим писателям 18-го века: я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного пола. Жду с нетерпением моего Фонтана, т. е. твоего предисловия. Недавно прочел я твои давишние замечания на Булг.<арина>, это лучшая из твоих полемических статей. Жизни Дмитриева еще не видал. Но, милый, грех тебе унижать нашего Крылова. Твое мнение должно быть законом в нашей словесности, а ты по непростительному пристрастию судишь вопреки своей совести и покровительствуешь чорт знает кому. И что такое Дмитриев? Все его басни не стоят одной хорошей басни Крылова; все его сатиры одного из твоих посланий, а вс° проччее первого стихотворения Жуковского. Ты его когда-то назвал Le poлte de notre civilisation. Быть так, хороша наша civilisation! Твое поручение отыскать тебе дом обрадовало меня несказанно. Дело не к спеху, однако изволь изъяснить мне потолковее, что такое в начале лета и не дорого. Лев Нарышкин, с которым я уж об этом говорил, уезжает в чужие края в начале лета. Он нанимает здесь дом за 500 р. в месяц, и (7) дачу не очень помню за сколько. Я бы советовал тебе для детей нанять дачу, потому что в городе пыль несносна. Буду еще хлопотать; впроччем твоего слишком дорого не понимаю; ты деньги вс° ведь истратишь, если не на то, так на другое. Жду ответа. С. Волконского здесь еще нет. 8 марта 1824 Одесса Адрес: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве в Чернышевском переулке, в собственном доме 79. И. H. Инзову (?) Около 8 марта 1824 г. Одесса. (Черновое) Je vous envoie, Gйnйral, les 360 roubles que je vous dois depuis si longtemps; veuillez recevoir mes sincиres remerciements, quant aux excuses, je n'ai pas le courage de vous en faire. Je suis confus et humiliй de n'avoir pu jusqu'а prйsent vous payer cette dette - le fait est que je crevais de misиre. Agrйez, Gйnйral, les assurances de mon profond respect. 80. Л. С. Пушкину. 1 апреля 1824 г. Одесса. Вот что пишет ко мне Вяземской: "В Благон.<амеренном> читал я, что в каком-то ученом обществе читали твой Фонтан еще до напечатания. На что это похоже? И в П.<етер>Б.<урге> ходят тысяча списков с него - кто ж после будет покупать; я на совести греха не имею и проч." Ни я. Но мне скажут: а какое тебе дело? ведь ты взял свои 3000 р. - а там хоть трава не расти. - Вс° так, но жаль, если книгопродавцы, в первый раз поступившие по-европейски, обдернутся и останутся в накладе - да вперед невозможно и мне будет продавать себя с барышом. Таким образом обязан я за вс° про вс° - друзьям моей славы - чорт их возьми и с нею; тут смотри как бы с голоду не околеть, а они кричат слава! Видишь, душа моя, мне на всех вас досадно; требую от тебя одного: напиши мне, как Фонтан расходится - или запишусь в гр.<афы> Хвостовы и сам раскуплю половину издания. Что это со мною делают журналисты! Булгарин хуже Воейкова - как можно печатать партикулярные письма - мало ли что мне приходит на ум в дружеской переписке - а им бы вс° и печатать. Это разбой; решено: прерываю со всеми переписку - не хочу с ними иметь ничего общего. А они, глупо ругай или глупо хвали меня - мне вс° равно - их не в грош не ставлю - а публику почитаю на ровне с книгопродавцами - пусть покупают и врут, что хотят. 1 апреля 1824. Письмо это доставит тебе Синявин, адьют.<ант> гр.<афа> Воронцова, славнейший малой, мой приятель; он доставит тебе обо мне все сведения, которых только пожелаешь. Мне сказывали, что ты будто собираешься ко мне; куда тебе! Разве на казенный счет да в сопровождении жандарма. Пиши мне. Ни ты, ни отец ни словечка не отвечаете мне на мои элегические отрывки - денег не шлете - а подрываете мой книжный торг. Куда хорошо. Адрес: Льву Сергеевичу Пушкину. У Обуховского мосту, в доме Полторацкого. 81. П. А. Вяземскому. Начало апреля 1824 г. Одесса. Сей час возвратился из Кишенева и нахожу письма, посылки и Бахчисарай. Не знаю, как тебя благодарить; Разговор прелесть, как мысли, так и блистательный образ их выражения. Суждения неоспоримы. Слог твой чудесно шагнул вперед. Недавно прочел я и жизнь Дмитриева; вс°, что в ней рассуждение - прекрасно. Но эта статья tour de force et affaire de parti. Читая твои критические сочинения и письма, я и сам собрался с мыслями и думаю на днях написать кое-что о нашей бедной словесности, о влиянии Ломоносова, Карамзина, Дмитриева и Жуковского. Авось и тисну; тогда du choc des opinions jaillira de l'argent. Знаешь ли что? твой Разговор более писан для Европы, чем для Руси. Ты прав (8) в отношении романтической поэзии. Но старая <-----> классическая, на которую ты нападаешь, полно существует ли у нас? это еще вопрос. - Повторяю тебе перед эвангелием и святым причастием - что Дмитриев, не смотря на вс° старое свое влияние, не имеет, не должен иметь более весу, чем Херасков или дядя В.<асилий> Львович. Разве он один представляет в себе классическую нашу словесность, как Мордвинов заключает в себе одном всю русскую опозицию? и чем он классик? где его трагедии, поэмы дидактические или эпические? разве классик в посланиях к Севериной да в эпиграммах, переведенных из Гишара? - Мнения Вест.<ника> Евр.<опы> не можно почитать за мнения, на Благ.<онамеренного> сердиться невозможно. Где же враги романтической поэзии? где столпы классические? Обо всем этом поговорим на досуге. Теперь поговорим о деле, т. е. о деньгах. Сл°нин предлагает мне за Онегина, сколько я хочу. Какова Русь, да она в самом деле в Европе - а я думал, что это ошибка географов. Дело стало за цензурой, а я не шучу, потому что дело идет о будущей судьбе моей, о независимости - мне необходимой. Чтоб напечатать Онегина, я в состоянии - - - т. е. или рыбку съесть, или на <---> сесть. Дамы принимают эту пословицу в обратном смысле. Как бы то ни было, готов хоть в петл ю. Кюхельбекеру, Матюшкину, Верстовскому усердный мой поклон, буду немедленно им отвечать. Брата я пожурил за рукописную известность Бахчисарая. Каков Булгарин и вся братья. Это не соловьи-разбойники, а грачи-разбойники. Прости, душа - да пришли мне денег. А. П. Ты не понял меня, когда я говорил тебе об оказии - почтмейстер мне в долг верит, да мне не верится. (9) 82. П. А. Вяземскому. Апрель - первая половина мая (?) 1824 г. Одесса. (Отрывок) читая Шекспира и Библию, святый дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Г°те и Шекспира. - Ты хочешь знать, что я делаю - пишу пестрые строфы романтической поэмы - и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я еще встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, qu'il ne peut exister d'кtre intelligent Crйateur et rйgulateur, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но к несчастию более всего правдоподобная. 83. А. И. Казначееву. 22 мая 1824 г. Одесса. (Вторая черновая редакция) П.<очтенный> А.<лександр> И.<ванович> Будучи совершенно чужд ходу деловых бумаг, не знаю в праве ли отозваться на предписание е.<го> с.<иятельства>. Как бы то ни было, надеюсь на вашу снисходительность и приемлю смелость объясниться откровенно на счет моего положения. 7 лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношении ни с одним начальником. Эти 7 лет, как вам известно, вовсе для меня потеряны. Жалобы с моей стороны были бы не у места. Я сам заградил себе путь и выбрал другую цель. Ради бога не думайте, чтоб я смотрел на стихотворство с детским тщеславием рифмача или как на отдохновение чувствительного человека: оно просто мое ремесло, отрасль честной промышленности, доставляющая мне пропитание и домашнюю независимость. Думаю, что граф Воронцов не захочет лишить меня ни того, ни другого. Мне скажут, что я, получая 700 рублей, обязан служить. Вы знаете, что только в Москве или П.<етер>Б.<урге> можно вести книжный торг, ибо только там находятся журналисты, цензоры и книгопродавцы; я поминутно должен отказываться от самых выгодных предложений единственно по той причине, что нахожусь за 2000 в. от столиц. Правительству угодно вознаграждать некоторым образом мои утраты, я принимаю эти 700 рублей не так, как жалование чиновника, но как па°к ссылочного невольника. Я готов от них отказаться, если не могу быть властен в моем времени и занятиях. Вхожу в эти подробности, потому что дорожу мнением гр.<афа> Воронцова, также как и вашим, как и мнением всякого честн.<ого> человека. Повторяю здесь то, что уже известно графу М.<ихаилу> С.<еменовичу>: если бы я хотел служить, то никогда бы не выбрал себе другого начальника, кроме его сиятельства; но, чувствуя свою совершенную неспособность, я уже отказался от всех выгод службы и от всякой надежды на дальнейшие успехи в оной. Знаю, что довольно этого письма, чтоб меня, как говорится, уничтожить. Если гр.<аф> прикажет подать в отставку, я готов; но чувствую, что, переменив мою зависимость, я много потеряю, а ничего выиграть не надеюсь. Еще одно слово: Вы может быть не знаете, что у меня аневризм. Вот уж 8 лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство которого угодно доктора. Ужели не льзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая верно не продлится. Свидетельствую вам глуб.<окое> почт.<ение> и серд.<ечную> пред.<анность>. 84. П. А. Вяземский - Пушкину. Конец мая (?) 1824 г. Москва. (Секретное) Сделай милость, будь осторожен на язык и на перо. Не играй своим будущим. Теперешняя ссылка твоя лучше всякого места. Что тебе в Петербурге? Дай мне отделаться от дел своих, но не так, чтобы можно было вс° бросить на несколько лет и ехать в чужие краи, я охотно поселился бы у вас. Верные люди сказывали мне, что уже на Одессу смотрят, как на champ d'asyle, а в этом поле верно никакая ягодка более тебя не обращает внимания. В случае какой-нибудь непогоды Воронцов не отстоит тебя и не защитит, если правда, что в он подозреваем в подозрительности. Да к тому же, признаюсь, откровенно: я не твердо уповаю на рыцарство Воронцова. Он человек приятный, благонамеренный, но не пойдет донкишотствовать против власти ни за лице, ни за мнение, какие бы они ни были, если власть поставит его в необходимость объявить себя за них или за нее. Ты довольно сыграл пажеских шуток с правительством; довольно подразнил его, и полно! А вся наша опозиция ничем иным ознаменоваться не может, que par des espiиgleries. Нам не дается мужествовать против него; мы [должны] можем только ребячиться. А всегда ребячиться надоест. 85. В. А. Жуковский - Пушкину. 1 июня 1824 г. Петербург. Ты уверяешь меня. Сверчок моего сердца, что ты ко мне писал, писал и писал - но я не получал, не получал и не получал твоих писем. Итак бог судья тому, кто наслаждался ими. На последнее и единственное твое письмо буду отвечать двумя словами, ибо тремя некогда. Имя Сафианос прекрасное и для меня столь же священное, как и для Греции. Но не знаю, удастся ли мне почтить его так, как я бы желал. Поговорю с теми, кто это дело знает и кто что-нибудь по этому делу может. Естьли не получишь никакого от меня отзыва - то знай, что не удалось. Естьли же удастся, то лень исчезнет, и напишу подробно. Обнимаю тебя за твоего Демона. К чорту чорта! Вот пока твой девиз. Ты создан попасть в боги - вперед. Крылья у души есть! вышины она не побоится, там настоящий ее элемент! дай свободу этим крыльям, и небо твое. Вот моя вера. Когда подумаю, какое можешь состряпать для себя будущее, то сердце разогреется надеждою за тебя. Прости, чортик, будь ангелом. Завтра же твой ангел. Твои звали меня к себе, но я быть у них не могу: пошлю только им полномочие выпить за меня заздравный кубок и за меня провозгласить: Быть сверчку орлом и долететь ему до солнца. Жуковский. 1 июня. 86. А. И. Казначееву. Начало (после 2) июня 1824 г. Одесса. (Черновое) Je suis bien fвchй que mon congй vous ait fait tant de peine, et l'affliction que vous m'en tйmoignez me touche sincиrement. Quant а la crainte que vous avez relativement aux suites que ce congй peut avoir, je ne la crois pas fondйe. Que regretterais-je - est-ce ma carriиre manquйe? C'est une idйe а laquelle j'ai eu le temps de me rйsigner. - Sont-ce mes appointe? - Puisque mes occupations littйraires [peuvent me procurer] plus [d'argent] il est tout naturel [de leurs sacrifier des occupations de mon service etc.] Vous me parlez de protection [et d']amitiй. Deux choses incompatibles; je ne puis ni ne veux prйtendre а l'amitiй du C-te Wor, encore moins а sa protection: rien que je sache ne dйgrade plus que le patronage, et j'estime trop cet homme pour vouloir m'abaisser devant lui. Lа-dessus j'ai des prйjugйs dйmocratiques qui valent (10) bien les prйj de l'org de l'Aristocratie. Je suis fatiguй de dйpendre de la digestion bonne ou mauvaise de tel et tel chef, je suis ennuyй d'кtre traitй dans ma patrie avec moins d'йgard que le premier galopin anglais qui vient y promener parmi nous sa platitude et son baragouin. Je n'aspire qu'а l'indйpendance - pardonnez-moi le mot en faveur de la chose - а force de courage et persйvйrance je finirai par en jouir. J'ai dйjа vaincu ma rйpugnance d'йcrire et de vendre mes vers pour vivre - le plus grand pas est fait. Si je n'йcris encore que sous l'influence capricieuse de l'inspiration, les vers une fois йcrits je ne les regarde plus que comme une marchandise а tant la piиce. - Je ne conзois pas la consternation de mes amis (je ne sais pas trop ce que c'est que mes amis). Il n'y a pas e doute que le C-te W. qui est un homme d'esprit saura me donner le tort dans l'opinion du public - triomphe trиs flatteur et dont je le laisserai jouir tout а son [grй] vu que je me soucie tout autant l'opinion de ce public que du blвme de l'admiration de nos journaux. 87. П. А. Вяземскому. 7 июня 1824 г. Одесса. Жена твоя приехала сегодня, привезла мне твои письма и мадригал Василия Львовича, в котором он мне говорит: ты будешь жить с княгинею прелестной; не верь ему, душа моя, и не ревнуй. Письма твои обрадовали меня по многим отношениям: кажется ты успокоился после своей эпиграммы. Давно бы так! Критики у нас, чувашей, не существует, палки как-то неприличны; о поединке и смех и грех было и думать: то ли дело цып-цып или цыц-цыц. Пришли мне эпиграмму Грибоедова. В твоей неточность: и визг такой; должно писк. Впроччем она прелестна. То, что ты говоришь на счет журнала, давно уже бродит у меня в голове. Дело в том, что на Воронцова нечего надеяться. Он холоден ко всему, что не он; а меценатство вышло из моды. Никто из нас не захочет великодушного покровительства просвещенного вельможи, это обветшало вместе с Ломоносовым. Нынешняя наша словесность есть и должна быть благородно-независима. Мы одни должны взяться за дело и соединиться. Но беда! мы все лентяй на лентяе - материалы есть, материалисты есть, но oщ est le cul de plomb qui poussera зa? где найдем своего составителя, так сказать, своего Каченовского? (в смысле Милонова - что для издателя хоть Вестника Европы, не надобен тут ум, потребна только <---->). Еще беда: ты Sectaire, а тут бы нужно много и очень много терпимости; я бы согласился видеть Дмитриева в заглавии нашей кучки, а ты (11) уступишь ли мне моего Катенина? отрекаюсь от Василья Львовича; отречешься ли от Воейкова? Еще беда: мы все прокляты и рассеяны по лицу земли - между нами сношения затруднительны, нет единодушия; золотое к стати поминутно от нас выскользает. Первое дело: должно приструнить все журналы и держать их в решпекте - ничего легче б не было, если б мы были вместе и печатали бы завтра, что решили бы за ужином вчера; а теперь сообщай из Москвы в Одессу замечание на какую-нибудь глупость Булгарина, отсылай ег о к Бирукову в П.<етер>Б.<ург> и печатай потом через 2 месяца в revue des bйvues. Нет, душа моя Асмодей, отложим попечение, далеко кулику до Петрова дня - а еще дале [нам] бабушке до Юрьева дня. Радуюсь, что мог услужить тебе своей денежкой, сделай милость не торопись. С женою отошлю тебе 1-ую песнь Онегина. Авось с переменой министерства она и напечатается - покаместь мне предла<гают> (12) за второе издание К.<авказского> Пленника 2000 рублей. <Как> (12) думаешь? согласиться? Третье ведь <от> (12) нас не ушло. Прощай, милый; пишу тебе в пол-пьяна и в постеле - отвечай. Адрес (рукою В. Ф. Вяземской): Его сиятельству милостивому государю князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Чернышевском переулке (13) в собственном доме В Москве. 88. Л. С. Пушкину. 13 июня 1824 г. Одесса. 13 июня Ты спрашиваешь моего мнения насчет Булгаринского вранья - чорт с ним. Охота тебе связываться с журналистами на словах, как Вяземскому на письме. Должно иметь уважение к самому себе. Ты, Дельвиг и я можем все трое плюнуть на сволочь нашей литературы - вот тебе и весь мой совет. Напиши мне лучше что-нибудь о Северных Цветах - выдут ли и когда выдут? С переменою министерства, ожидаю и перемены цензуры. А жаль..... la coupe йtait pleine. Бируков и Красовской не в терпеж были глупы [и] своенравны и притеснительны. Это долго не могло продлиться. На каком основании начал свои действия дедушка Шишков? Не запретил ли он Бахчисарайский> Фонтан из уважения к святыни Академического словаря и неблазно составленному слову водомет? Шутки в сторону, ожидаю добра для литературы (14) вообще и посылаю ему лобзание не яко Иуда-Арзамасец, но яко Разбойник-Романтик. Попытаюсь толкнуться ко вратам цензуры с первою главой или песнью Онегина. Авось пролезем. Ты требуешь от меня подробностей об Онегине - скучно, душа моя. В другой раз когда-нибудь. Теперь я ничего не пишу; хлопоты другого рода. Неприятности всякого рода; скучно и пыльно. Сюда приехала кн.<ягиня> Вера Вяземская, добрая и милая баба - но мужу был бы я больше рад. Жуковского я получил. Славный был покойник, дай бог ему царство небесное! Слушай, душа моя, деньги мне нужны. Продай на год Кавк.<азского> плен.<ника> за 2000 р. Кому бишь? Вот (15) перемены: И путник оживает - и пленник. Остановлял он долго взор - вперял он любопытный взор. И уповательным мечтам - И упоительным. Не много.... ей дней (16) - ночей - ради бога. Прощай. Адрес: Милостивому государю Льву Сергеевичу Пушкину в С.-Петербург. У Обухова мосту в доме Полторацкого. 89. П. А. Вяземскому. 24-25 июня 1824 г. Одесса. Я ждал отъезда Трубецкого, чтоб писать тебе спустя рукава. Начну с того, что всего ближе касается до меня. Я поссорился с Воронцовым и завел с ним полемическую переписку, которая кончилась с моей стороны просьбою в отставку. Но чем кончат власти, еще неизвестно. Тиверий рад будет придраться; а европейская молва о европейском образе мыслей графа Сеяна обратит всю ответственность на меня. Покаместь не говори об этом никому. А у меня голова кругом идет. По твоим письмам к кн.<ягине> Вере, вижу, что и тебе и кюхельбекерно и тошно; тебе грустно по Байроне, а я так рад [ей] его смерти, как высокому предмету для поэзии. Гений Байрона [ослаб ] бледнел с его молодостию. В своих трагедиях, не выключая и Каина, он уж не тот пламенный демон, который создал Гяура и Чильд Гарольда. Первые 2 песни Дон Жуана выше следующих. Его поэзия видимо изменялась. Он весь создан был на выворот; постепенности в нем не было, он вдруг созрел и возмужал - пропел и замолчал; и первые звуки его уже ему не возвратились - после 4-ой (17) песни Child-Harold Байрона мы не слыхали, а писал какой-то другой поэт с высоким человеческим (18) талантом. Твоя мысль воспеть его смерть в 5-ой песни его Героя прелестна - но мне не по силам - Греция мне огадила. О судьбе греков позволено рассуждать, как о судьбе моей братьи негров, [и] можно тем и другим желать освобождения от рабства нестерпимого. Но чтобы все просвещенные европейские народы бредили Грецией - это непростительное ребячество. Иезуиты натолковали [им] нам о Фемистокле и Перикле, а мы вообразили, что пакостный народ, состоящий из разбойников и лавошников, есть законнорожденный их потомок, и наследник их школьной славы. (19) Ты скажешь, что я переменил свое мнение, приехал бы ты к нам в Одессу посмотреть на соотечественников Мильтиада и ты бы со мною согласился. Да посмотри, что писал тому несколько лет сам Байрон [сде<лав>?] в замечаниях на Child Harold - там, где он ссылается на мнение Фовеля, французского конс ула, помнится, в Смирне. - Обещаю тебе однакож вирши на смерть его превосходительства. Хотелось мне с тобою поговорить о перемене министерства. Что ты об этом думаешь? я и рад и нет. Давно девиз всякого русского есть чем хуже, тем лучше. Опозиция русская, составившаяся, благодаря русского бога, из наших писателей, каких бы то ни было, приходила уже в какое-то нетерпение, которое я из под тишка поддразнивал, ожидая чего-нибудь. А теперь, как позволят Фите Глинке говорить своей любовнице, что она божественна, что у ней очи небесные, [и] что любовь есть священное чувство, вся эта сволочь опять угомонится, журналы пойдут врать своим чередом, чины своим чередом, Русь своим чередом - вот как Шишков сделает всю обедню <------>. С другой стороны деньги, Онегин, святая заповедь Корана - вообще мой эгоизм. Еще слово: я позволил брату продать [2-ую] второе издание Кавк.<азского> Пле.<нника>. Деньги были нужны - а (как я говорил) 3-е издание от нас не уйдет. Да ты пакостишь со мною : даришь меня и связываешься чорт знает с кем. Ты задорный издатель - а Гнедич хоть и не выгодный приятель, за то уж копейки не подарит и смирно себе сидит, не бранясь ни с Каченовским, ни с Дмитриевым. А. П. Пришли же и ты мне стихов. 90. А. А. Бестужеву. 29 июня 1824 г. Одесса. Милый Бестужев, ты ошибся, думая, что я сердит на тебя - лень одна мне помешала отвечать на последнее твое письмо (другого я не получил). Булгарин другое дело. С этим человеком опасно переписываться. Гораздо веселее его читать. Посуди сам: мне случилось когда-то быть влюблену без памяти. Я обыкновенно в [это время] таком случае пишу элегии, как другой мажет <нрзб.> свою кровать . (20) Но приятельское ли дело вывешивать на показ мокрые мои простыни? Бог тебя простит! но ты острамил меня в нынешней Звезде - напечатав 3 последние стиха моей Элегии; чорт дернул меня написать еще к стати о Бахч.<исарайском> фонт.<ане> какие-то чувствительные строчки и припомнить тут же (21) элегическую мою красавицу. Вообрази мое отчаяние, когда увидел (22) их напечатанными - журнал может попасть в ее руки. Что ж она подумает [обо мне], видя с какой охотою беседую об ней с одним из п.<етер>б.<ургских> моих приятелей. Обязана ли она знать, что она (23) мною не названа, что письмо распечатано и напечатано Булгариным - что проклятая Элегия доставлена тебе чорт знает кем - и что никто не виноват. Признаюсь, одной мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики. Голова у меня закружилась. Я хотел просто напечатать в Вестн.<ике> Евр.<опы> (единственном журнале, на которого не имею права жаловаться), что Булг.<арин> не был в праве пользоваться перепискою двух частных лиц, еще живых, без согласия их собственного. Но перекрестясь предал это вс° забвению. Отзвонил и с колокольни долой. Мне грустно, мой милый, что ты ничего не пишешь. Кто же будет писать? М. Дмитриев да А. Писарев? хороши! если бы покойник Байрон связался браниться с полупокойником Г°те, то и тут бы Европа не шевельнулась, чтоб их стравить, поддразнить или окатить холодной водой. [По<лемика> ] Век полемики миновался. Для кого же занимательно мнение Дмитриева о мнении Вяземского или [лучше] мнение Писар ева (24) о самом себе. Я принужден был вмешаться, ибо призван был в свидетельство М. Дм.<итриевы>м. Но больше не буду. Онегин мой [раз] растет. Да чорт его напечатает - я думал, что цензура ваша поумнела при Шишкове - а вижу, что и при старом по старому. - Если согласие мое, не шутя, тебе нужно для напечатания Разбойников, то я никак его не дам, если не пропустят жид и харчевни (скоты! скоты! скоты!), а попа - к чорту его. Кончу дружеской комисией - постарайся увидеть Никиту Всеволожского, лучшего из минутных друзей моей минутной младости. Напомни этому милому, беспамятному эгоисту, что существует некто А. Пушкин, такой же эгоист и приятный стихотворец. Оный Пушкин продал ему когда-то собрание своих стихотворений за 1000 р. ассигн.<ациями>. Ныне за ту же цену хочет у него их купить. Согласится ли Аристип Всеволодович? я бы в придачу предложил [бы] ему мою дружбу mais il l'a depuis longtemps, d'ailleurs ca ne fait que 1000 roubles. Покажи ему мое письмо. Мужайся - дай ответ скорей, как говорит бог Иова или Ломоносова. 29 июня 1824. Одесса. 91. П. А. Вяземскому (?) 5 июля 1824 г. Одесса. (Набросок) Французы ничуть не ниже англичан в истории. Если первенство чего-нибудь да стоит, то вспомните, что Вольтер первый пошел по новой дороге - и внес светильник философии в темные архивы истории. Робертсон сказал, что если бы Вольтер потрудился указать на источники своих сказаний, то бы он, Робертсон, никогда не написал своей Истории. 2-е, Лемонте есть гений 19-го столетия - прочти его Обозрение царствования Людовика XIV и ты поставишь его выше Юма и Робертсона. Рабо де С-т Этьен - дрянь. 5 июля 1824 Одесса. Век романтизма не настал еще для Франции - Лавинь бьется в старых сетях Аристотеля - он ученик трагика Вольтера, а не природы - tous les recueils de poлsies nouvelles dites Romantiques sont la honte de la littйrature franзaise - Ламартин хорош в Наполеоне, в Умирающем поэте - вообще хорош какой-то новой гармонией. Никто более меня не любит прелестного Andrй Chйnier - но он из классиков классик - от него так и несет древней греческой поэзией. Вспомни мое слово: первый гений в отечестве Расина и Буало - ударится в такую бешеную свободу, в такой литературный карбонаризм - что что твои немцы - а покаместь поэзии во Франции менее, чем у нас. 92. А. И. Тургеневу. 14 июля 1824 г. Одесса. Вы уж узнали, думаю, о просьбе моей в отставку; с нетерпеньем ожидаю решения своей участи и с надеждой поглядываю на ваш север. Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением, я мог дождаться больших неприятностей и своей просьбой предупредил его желания. Воронцов - вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое. Старичок Инзов сажал меня под арест всякой раз как мне случалось побить молдавского боярина. Правда - но за то добрый мистик в то же время приходил меня навещать и беседовать со мною об гишпанской революции. Не знаю, Воронцов посадил ли бы меня под арест, но уж верно не пришел бы ко мне толковать о конституции Кортесов. Удаляюсь от зла и сотворю благо: брошу службу, займусь рифмой. Зная старую вашу привязанность к шалостям окаянной Музы, я было хотел прислать вам несколько строф моего Онегина, да лень. Не знаю, пустят ли этого бедного Онегина в небесное царствие печати; на всякой случай, попробую. Последняя перемена министерства обрадовала бы меня вполне, если бы вы остались на прежнем своем месте. Это истинная потеря для нас, писателей; удаление Голицына едва ли может оную вознаградить. Простите, милый и почтенный! Это письмо будет вам доставлено кн.<ягиней> Волконской, которую вы так любите и которая так любезна. Если вы давно не видались с ее дочерью, то вы изумитесь правоте и верности прелестной ее головы. Обнимаю всех, то есть весьма немногих - цалую руку К. А. Карамзиной и княгине Голицыной constitutionnelle ou anti-constitutionnelle, mais toujours adorable comme la libertй. А. П. 14 juillet Адрес: A Monsieur Monsieur Tourguenief а St. Pйtersbourg. 93. П. А. Вяземскому. 15 июля 1824 г. Одесса. За что ты меня бранишь в письмах к своей жене? за отставку? т. е. за мою независимость? За что ты ко мне не пишешь? Приедешь ли к нам в полуденную пыль? Дай бог! но поладишь ли ты с здешними властями - это вопрос, на который отвечать мне не хочется, хоть и можно бы. Кюхельбекер едет сюда - жду его с нетерпением. Да и он ничего ко мне не пишет; что он не отвечает на мое письмо? Дал ли ты ему Разбойников для Мнемозины? - Я бы и из Онегина переслал бы что-нибудь, да нельзя: вс° заклеймено печатью отвержения. Я было хотел сбыть с рук Пленника; но плутня Ольдекоппа мне помешала. Он перепечатал Пленника, и я должен буду хлопотать о взыскании по законам. Прощай, моя радость. Благослови, преосвященный владыко Асмодей. 15 июля. Адрес: Князю Петру Андреевичу Вяземскому. 94. В. Л. Давыдову (?) Июнь 1823 г. - июль 1824 г. Кишинев - Одесса. (Черновое) С удивлением слышу я, что ты почитаешь меня врагом освобождающейся Греции и поборником турецкого рабства, Видно слова мои были тебе странно перетолкованы. Но что бы тебе ни говорили, ты не должен был верить, чтобы когда-нибудь сердце мое недоброжелательство<вало> благородным усилиям возрождающего<ся> народа. Жалея, что принужден оправдываться перед тобою, повторю и здесь то, что случалось мне говорить касательно греков. Люди по большой части самолюбивы, беспонятны, легкомысленны, невежественны, упрямы; старая истина, которую вс°-таки не худо повторить. Они редко терпят противуречие, никогда не прощают неуважения; они легко увлекаются пышными словами, охотно повторяют всякую новость; и, к ней привыкнув, уже не могут с нею расстаться. - Когда что-нибудь является общим мнением, то глупость общая - вредит ему столь же, сколько единодушие ее поддерживает. Греки между европейцами имеют гораздо более вредных поборников, нежели благоразумных друзей. Ничто еще не было столь народно, как дело греков, хотя многие в их политическом отношении были важнее для Европы. 95. В. Л. Давыдову (?) Июнь 1823 г. - июль 1824 г. Кишинев - Одесса. (Черновое) (25) de Constantinople - as de gueux timides, voleurs et vagabonds qui n'ont pu mкme soutenir le premier feu de la mauvaise mousqueterie turque, formerait une singuliиre troupe dans l'armйe du Comte Vitgenstein. Quant а ce q. reg. les officiers, ils sont pires que les soldats. N. avons vu ces nouveaux Lйonidas dans les rues d'Odessa et de Kichenev - plusieurs nous sont personnellement connus, nous certifions leur complиte nullitй - ils ont trouvй l'art d'кtre insipide, mкme au moment oщ leur conversation devait intйresser tout europйen - aucune idйe de l'art militaire, nul point d'honneur, nul enthousiasme - les franзais et les russes qui se trouvent ici - leur marquent un mйpris dont ils ne sont que trop dignes, ils supportent tout mкme les coups de bвton avec un sang-froid digne de Thйmistocle. Je ne suis ni un barbare ni un apфtre de l'Alcoran, la cause de la Grиce m'intйresse vivement, c'est pour cela mкme que je m'indigne en voyant ces misйrables revкtus du ministиre sacrй de dйfenseurs de la libertй - 96. И. С. Деспоту-Зеновичу. 8 августа 1824 г. Село Колпино. Александр Пушкин сердечно благодарит Игнатия Семеновича Зеновича за его заочное гостеприимство. Он оставляет его дом, искренно сожалея, что не имел счастия познакомиться с почтенным хозяином. 8 августа 1824 97. A. H. Раевский - Пушкину. 21 августа 1824 г. Александрия, около Белой Церкви. Vous avez eu grand tort, cher ami, de ne pas me donner votre adresse, de vous imaginer que je ne saurais vous retrouver au fin fond du gouvernement de [Kieff] Pskoff, vous m'auriez йpargnй du temps perdu en recherches et vous auriez reзu ma lettre plutфt. - Vous craignez, dites-vous, de me compromettre par votre correspondance, cette crainte est puлrile sous bien des rapports et puis il est des circonstances oщ l'on passe par-dessus ces considйrations. - Du reste, que peut'il y avoir de compromettant dans notre correspondance? je ne vous ai jamais parlй politique, vous savez que je n'ai pas grand respect pour celle des poлtes et si j'ai un reproche а vous faire, c'est celui de ne pas assez respecter la Religion, notez bien cela, car ce n'est pas la premiиre fois que je vous le dis. - C'est un besoin rйel pour moi que de vous йcrire: on ne passe pas impunйment tant de temps ensemble; sans faire entrer en ligne de compte toutes les bonnes raisons que j'ai [de] pour vous porter une amitiй vйritable, l'habitude seule suffirait pour former un lien [vйritab] durable entre nous. Maintenant que nous sommes si loin l'un de l'autre je ne mettrai plus aucune restriction dans l'expression des sentiments que je vous porte; sachez donc qu'outre votre beau et grand talent je vous ai vouй depuis longtemps une amitiй fraternelle et qu'aucune circonstance ne m'en fera dйpartir. - Si aprиs cette premiиre lettre vous ne me rйpondez pas et vous ne me donnez pas votre adresse, je continuerai а vous йcrire, а vous importuner jusqu'а ce que j'e vous force а me rйpondre, а passer par-dessus de petites apprйhensions que l'innocence seule de notre correspondance doit faire йvanouir. - Je ne vous parlerai pas de votre malheur, je vous dirai seulement que je ne dйsespиre nullement de votre situation prйsente, elle s'amйliorera, je n'en doute pas. La seule chose que je craigne pour vous c'est l'ennui du moment, aussi [je] n'ai-je pris la plume que pour chercher а vous amuser, а vous distraire, а vous parler du temps passй, de notre existence d'Odessa, qui n'йtait pas brillante, il est vrai, mais que le souvenir et le regret doivent nйcessairement embellir а vos yeux. - Минувшей жизнию повею. - Risnitch a repris les rкnes du gouvernement du Thйвtre, les actrices n'obйissent plus qu'а sa voix, quel dommage que vous n'y soyez plus. Zavalievsky continue а faire le bonheur de ses amis et connaissances, maintenant il a une nouvelle prйtention, c'est celle de littйrateur: il a fait le voyage de la Cфte Mйridionale de la Crimйe а cheval, le Mйrite des femmes а la main, se rйcriant а chaque pas tantфt sur les beautйs de la poйsie, tantфt sur celles de la nature le tout en mauvais franзais а la portйe de la belle compatriote seulement et de votre carricature qui parfois mкme trouvait du mauvais goыt dans son enthousiasme, il a fini par tomber de cheval au milieu de ses rкveries poйtiques. - Je remets а une autre lettre le plaisir de vous parler des faits et gestes de nos belles compatriotes, prйsentement je vous parlerai de Tatiana. - Elle a pris une vive part а votre malheur, elle me charge de vous le dire, c'est de son aveu que je vous l'йcris, son вme douce et bonne n'a vu dans le moment que l'injustice dont vous йtiez la victime, elle me l'a exprimй avec la sensibilitй et la grвce du caractиre de Tatiana. - Sa charmante fille mкme se rappelle de vous, elle me parle souvent du fol M-r Pouchkin et de la canne а tкte de chien que vous lui avez donnй. - J'attends tous les jours une petite image avec les deux premiers vers que vous avez fait pour elle. - Mon cher ami, de grвce ne vous laissez point aller au dйcouragement, prenez garde qu'il n'affaiblisse vos belles facultйs; prenez soin de vous-mкme, ayez patience, votre situation s'amйliorera, on reconnaоtra l'injustice de la rigueur dont on use envers vous; c'est un devoir envers vous-mкme, envers les autres, envers votre pays mкme que de ne vous laisser abattre; n'oubliez pas que vous кtes l'ornement de notre littйrature naissante et que les traverses momentanйes dont vous кtes victime ne peuvent porter atteinte а votre gloire littйraire. - Je sais que votre premier exil a fait du bien а votre caractиre, que vous n'кtes plus aussi йtourdi, inconsidйrй, continuez de mкme et de plus respecter la religion et je ne doute nullement que dans un court espace de temps vous ne soyez tirй de votre maudit village. - Adieu. Votre ami A. Raпevsky. 21 Aoыt 1824 Alexandrie prиs Blelatserkow. Mon adresse est toujours а Kieff. 98. H. H. Раевский-сын - Пушкину. Конец августа - начало сентября 1824 г. Белая Церковь. J'ai appris avec beaucoup de peine, mon cher Pouchkin, votre dйpart pour les terres de votre Pиre. Ainsi donc je n'aurai plus la perspective de vous voir de sitфt. Quant а votre changement de destination, je n'en augure pas trop de mal, j'espиre que c'est un pas vers la fin de votre exil. J'espиre aussi que votre proximitй de Pйtersbourg vous mettra а mкme de voir souvent votre famille et vos amis ce qui diminuera de beaucoup les ennuis de votre sйjour а la campagne. J'ai йtй longtemps sans vous йcrire car j'ai fait une grande maladie, dont je ne suis pas encore totalement rйtabli. Continuez de m'йcrire et faites le longuement et souvent, ne craignez pas de me compromettre, ma liaison avec vous date de bien avant votre malheureuse histoire; elle est indйpendante des йvйnements qui sont survenus et que les erreurs de votre premiиre jeunesse ont amenйs. J'ai un conseil а vous donner, soyez prudent, non pas que je craigne leur retour, mais je crains toujours quelque action imprudente qu'on pourrait interprкter dans ce sens et malheureusement les antйcйdents donnent prise sur vous. Si je ne vois pas de changement а votre situation, comme je tiens beaucoup а vous voir, je vous promet de venir chez vous avant un an; si votre situation change il faut que vous vous engagiez а venir me voir pour le mкme terme. Adieu, mon cher ami, conservez moi l'amitiй que vous m'aviez tйmoignй, qu'elle soit indйpendante de l'йloignement oщ nous vivons et du temps qu'il pourra durer. Adieu, je suis fatiguй de vous йcrire, je n'ai pas la tкte а moi. Mon adresse est la mкme: а Kief, au nom de mon Pиre. Envoyez-moi la vфtre. N. Raпevsky. 99. А. А. Дельвиг - Пушкину. 10 сентября 1824 г. Петербург. 1824-го года 10 сент - Милый Пушкин, письмо твое и Прозерпину я получил и тоже в день получения благодарю тебя за них. Прозерпина не стихи, а музыка: это пенье райской птички, которое слушая, не увидеть, как пройдет тысяча лет. Эти двери давно мне знакомы. Сквозь них, еще в Лицее, меня [иногда] часто выталкивали из Элизея. Какая искустная щеголиха у тебя истина. Подобных цветов мороз не тронет! Князь Вяземской петь может сколько угодно, а стихов мне пришлет. Я повторил вызов, где подстрекаю его подарками твоими, Жуковского и Дашкова. Жуковской дает мне перевод Водолаза Шиллера. Цветы мои печатаются. В первых числах декабря увидишь их. Послание к Богдановичу исполнено красотами; но ты угадал: оно в несчастном роде дидактическом. Холод и суеверие французское пробиваются кой-где. Что делать? Это пройдет! Баратынской недавно познакомился с романтиками, а правила французской школы всосал с материнским молоком. Но уж он начинает отставать от них. На днях пишет, что у него готово полторы песни какой-то романтической поэмы. С первой почтой обещает мне прислать, а я тебе доставлю [их и] с нею и прочие пьесы его, которые теперь в цензуре. Пришлю тебе и моих Купальниц. Об них Лев верно рассказал тебе. Благодарю тебя за похвалу и замечания. Чего доброго ты заставишь меня написать поэму. Грех на твоей душе будет. "И нас тогда пленяли эполеты" я переменю: но скажи одно ли бледное слово пленяли тебе не нравится, и не почитаешь ли ты эполеты анахронизмом, которые при Екатерине тоже носились? Впрочем я их всячески не оставлю. - Теперь дело о деньгах. Ежели ты хочешь продать второе издание Руслана, Пленника и, ежели можно, Бахчисарайского Фонтана, то пришли мне доверенность. Об этом меня трое [пр<осят>] книгопродавцев просят; ты видишь. что я могу произвести между ними торг и продать выгодно твое рукоделье. Издания же будут хороши. Ручаюсь. Сергею Львовичу, Надежде Осиповне и Ольге Сергеевне мое почтение. Льву скажи, что я с ним не помирюсь на одно письмо. Только что вс° приведу в порядок - буду у тебя. Да нет ли, брат, у тебя какой прозы, удобо-пропущаемой цензурой? Пришли, коли есть. Есть еще у меня не просьба, но только спрос: не вздумаешь ли ты дать мне стихов двадцать из Евгения Онегина? Это хорошо бы было для толпы, которая не поймет всей красоты твоей Прозерпины или Демона, а уж про Онегина давно горло дерет. Подумайте, ваше Парнасское величество! Обнимаю тебя. Матюшкин тебе кланяется и слепец Козлов, который только что и твердит о тебе да о Байроне. Люби Дельвига. 100. А. Н. Вульфу. 20 сентября 1824 г. Михайловское. Здравствуй, Вульф, приятель мой! Приезжай, сюда зимой Да Языкова поэта Затащи ко мне с собой Погулять верхом порой, Пострелять из пистолета. Лайон, мой курчавый брат (Не Михайловской прикащик), Привезет нам, право, клад... Что? - бутылок полный ящик. Запируем уж, молчи! Чудо - жизнь анахорета! В Троегорском до ночи, А в Михайловском до света; Дни любви посвящены, Ночью царствуют стаканы, Мы же - то смертельно пьяны, То мертвецки влюблены. В самом деле, милый, жду тебя с отверстыми объятиями и с откупоренными бутылками. Уговори Языкова да отдай ему мое письмо; так как я под строгим присмотром, то если вам обоим за благо рассудится мне отвечать, пришли письма под двойным конвертом на имя сестры твоей А.<нны> Н.<иколаевны>. До свидания, мой милый. А. П. <Приписка Анны Николаевны Вульф:> Александр Сергеевич вручил мне это письмо к тебе, мой милый друг. Он давно сбирался писать к тебе и к Языкову, но я думала, что это только будет на словах. Пожалуйста отдай тут вложенное письмо [к] Языкову и, ежели можешь, употреби вс° старание уговорить его, чтобы он зимой сюда приехал с тобой. Пушкин этого очень желает; покаместь пожалуйста отвечай скорее на это письмо и пришли ответ от Языкова скорее. Сегодня я тебе писать много не могу. Пушкины оба у нас, и теперь я пользуюсь временем, как они ушли в баню. Я надеюсь, что твое беспокойство на счет А.<нны> П.<етровны> кончилось. Пожалуйста, моя душа, ежели можешь, пришли мне книг; я боюсь тебе надоесть с этой просьбой, но так и быть - полагаюсь на твою [родственную] братскую дружбу. Прощай, моя радость; с нетерпением будем мы ожидать твоего ответа. Не забывай тебе душою преданную Анну Вульф. Сентября 20 1824 года. Лев тебя цалует. Адрес (рукою Анны Николаевны Вульф): Его благородию милостивому государю Алексею Николаевичу Вульфу. В город Дерпт. 101. А. А. Дельвиг - Пушкину. 28 сентября 1824 г. Петербург. Великий Пушкин, маленькое дитя! Иди, как шел, т. е. делай, что хочешь, но не сердися на меры людей и без тебя довольно напуганных! Общее мнение для тебя существует и [порядочно] хорошо мстит. Я не видал ни одного порядочного человека, который бы не бранил за тебя Воронцова, на которого все шишки упали. Ежели б ты приехал в Петербург, бьюсь об заклад, у тебя бы целую неделю была толкотня от знакомых и незнакомых почитателей. Никто из писателей [наших] русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты. Чего тебе недостает? Маленького снисхождения к слабым. Не дразни их год или два, бога ради! Употреби получше время твоего изгнания. Продав второе издание твоих сочинений, пришлю тебе и денег и, ежели хочешь, новых книг. Объяви только волю каких и много ли. Журналы все будешь получать. Сестра, брат, природа и чтение, с ними не умрешь со скуки. Я разве буду навозить ее. Нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! - Квартальных некому бить! Мертво и холодно или иначе: свежо и прохладно! С приезда Воейкова из Дерпта и с появления Булгарина литература наша совсем погибла. Подлец на подлеце подлеца погоняет. Ездят в Грузино, перебивают друг у друга случай сделать мерзость, алтынничают. Офицеры занимаются новопривезенными из Варшавы темпами. Теперь мера всех артикулов вот какая: раз, два, три. Карамзин теперь в отчаянии. Для него одно счастие [видеть] наслаждаться лицезрением нашего великодушного и благословенного монарха. А он путешествует! Жуковский, я думаю, [уже] погиб невозвратно для поэзии. Он учит великого князя Александра Николаевича русской грамоте и, не шутя говорю, вс° время посвящает на сочинение азбуки. Для каждой буквы рисует фигурку, а для складов картинки. Как обвинять его! Он исполнен великой идеи: образовать, может быть, царя. Польза и слава народа русского утешает несказанно сердце его. Но я заболтался - пора перестать. Благодарю за Онегина. Льва целую, но не пишу ему. Первое: за ним письмо еще, а второе некогда. Завтра ваш человек рано уезжает. Пиши ко мне чаще - я твой верный ответчик. Спешу скорее отделаться от Цветов, чтоб обнять тебя физически. Дельвиг. 28 сент. 102. П. А. Вяземский - Пушкину. Начало октября 1824 г. Москва. Вяземский, видя в Московских ведомостях объявление о продаже нового издания Кавказского Пленника, писал к Жуковскому, чтобы узнать с дозволения ли Сергея Львовича и в следствие ли какой-нибудь сделки с ним прислал сюда свое издание Ольдекоп. Жуковский, переговорив с Дельвигом, отвечал Вяз.<емскому>, что никакой сделки нет, и что продажа нового издания беззаконная. В след за сим Вяз.<емский> послал за книгопродавцем Ширяевым, который отвечал ему, что Ольдекоп заплатил Сергею Львов.<ичу> за право продавать свое издание. Спрашивается, которое из двух обстоятельство справедливо: если право не дано Ольдекопу, то пусть Александр Пушкин пришлет формальную доверенность на имя Василья Львовича или на имя Вяземского, для остановления продажи в Москве - или в данной доверенности кому-нибудь в Петербурге упомянет о 200 экземплярах, купленных от Ольдекопа московским книгопродавцем Ширяевым. 103. П. А. Вяземскому. 8 или 10 октября 1824 г. Михайловское. Мой милый, наконец ты подал голос - деловую записку твою получил исправно - вот тебе ответ. Ольдекоп украл и соврал; отец мой никакой сделки с ним не имел. Доверенность я бы тебе переслал; но погоди; гербовая бумага в городе, должно взять какое-то свидетельство в городе - а я в глухой деревне. Если можно без нее обойтись, то начни действия, единственный, деятельный друг! По письму дяди вижу, что кн.<ягиня> В.<ера> Ф.<едоровна> к тебе приехала; ты ничем не достоин своей жены (разве стихами, да и тех уж не пишешь). Немедленно буду к ней писать; я вс° хотел наверное знать место ее пребывания. En attendant mettez moi а ses pieds et dites lui qu'elle est une вme charmante. О моем житье-бытье ничего тебе не скажу - скучно вот и вс°. Каков гр.<аф> Воронцов? Полу-герой, полу-невежда, К тому ж еще полу-подлец!.... Но тут однако ж есть надежда, Что полный будет наконец. К стати о стихах: сегодня кончил я поэму Цыгане. Не знаю, что об ней сказать. Она покаместь мне опротивила, только что кончил и не успел [вым<ыть>] обмыть запревшие <---->. Посылаю тебе маленькое поминаньеце за упокой души раба божия Байрона - я было и целую панихиду затеял, да скучно писать про себя - или справляясь в уме с таблицей умножения глупости Бирукова, разделенного на Красовского. Брат Лайон тебе кланяется. Пришли мне стихов, умираю скучно. 104. С. Г. Волконский - Пушкину. 18 октября 1824 г. Петербург. С. Петербург 18-го октября 1824 г. Любезный Александр Сергеевич, при отъезде моем из Одесс, я не думал, что не буду более иметь удовольствие, по возвращении моем с Кавказа, с вами видиться, и что баловник Муз, преследуемый судьбой в гражданском своем бытии будет предметом новых гонений. Соседство и вспоминании о Великом Новгороде, о вечевом колоколе и об осаде Пскова будут для вас предметом пиитических занятий - а соо<те>чествиникам вашим труд ваш памятником славы предков - и современника. Посылаю я вам письмо от Мельмота; сожалею, что сам не имею возможность доставить оное и вам потвердить о тех сплетнях, кои московские вертушки вам настряпали. Неправильно вы сказали о Мельмоте, что он в природе ничего не благословлял, прежде я был с вами согласен, но по опыту знаю, что он имеет чувствы дружбы - благородными и не изменными обстоятельствами. Имев опыты вашей ко мне дружбы и уверен будучи, что всякое доброе о мне известие - будет вам приятным, уведомляю вас о помолвке моей с Марию Николаевною Раевскою - не буду вам говорить о моем счастии, будущая моя жена была вам известна. Все ваши знакомые весьма сожалеют, что лишены удовольствия вас видить и что вероятно место пребывание ваше не можеть вам дать местного развлечения. Я сего числа еду в Киев, надеюсь прежде половины ноября пред олтарем совершить свою свадьбу. Пробуду несколько времени в Киеве - буду в поместьях новых моих родственников и там, как и здесь, буду часто о вас говорить и общее воспоминание о вас - будет в вашу пользу. Поручаю себя вашей дружеской и благосклонной памяти На всегда не изменно вам преданный Сергей Волконский. P. S. Извещаю вас, что я поместил по поручению отца величавого рогоносца сына его в Царскосельский лицей. 105. В. А. Жуковскому. Конец октября 1824 г. Михайловское. Не знаю, получил ли ты очень нужное письмо; на всякой случай повторю в кратце о деле, которое меня задирает за живо. 8-и летняя Родоес Сафианос, дочь грека, падшего в Скулянской битве героя, воспитывается в Кишеневе (26) у Катерины Христофоровны Крупенской, жены бывшего виц-губернатора Бессарабии. Нельзя ли сиротку приютить? она племянница русского полковника, следств. может отвечать за дворянку. Пошевели сердце Марии, поэт! и оправдаем провиденье. О себе говорить не намерен, я хладнокровно не могу всего этого раздумать; может быть тебя рассержу, вывалив что у меня на сердце. Брат привезет тебе мои стихи, жду твоих, как утешения. Обнимаю тебя горячо, хоть и грустно. Введи меня в семейство Карамзина, скажи им, что я для них тот же. Обними из них кого можно; прочим - всю мою душу. 106. П. А. Плетневу. Конец октября 1824 г. Михайловское. (Черновое) Ты издал дядю моего: Творец Опасного соседа Достоин очень был того, Хотя покойная Беседа И не жалела лик его... Теперь издай [меня], приятель, [Плоды] пустых моих трудов, Но ради Феба, мой Плетнев, Когда ты будешь свой издатель? Беспечно и радостно полагаюсь на тебя в отношении моего Онегина! - Созови мой Ареопаг, ты, Ж.<уковский>, Гнед.<ич> и Дельвиг - от вас ожидаю суда и с покорн<остью> при<му> его решение. Жалею, что нет между ва<ми> Бара<тынского>, говорят, он пишет 107. В. Ф. Вяземской. Конец октября 1824 г. Михайловское. (Черновое) Belle, bonne Princesse Vйra, вme charmante et gйnйreuse! Je ne vous remercierai pas pour votre lettre, les paroles seraient trop froides et trop faibles pour vous exprimer mon attendrissement et ma reconnaissance... Votre douce amitiй suffirait а toute вme moins йgoпste que la mienne; tel que je suis, elle seule me consola de bien des chagrins et seule a pu calmer la rage de l'ennui [qui] consume ma sotte existence. Vous dйsirez la connaоtre, cette sotte existence: ce que j'avais prйvu s'est trouvй vrai. Ma prйsence au milieu de ma famille n'a fait que redoubler des chagrins assez rйels. On m'a reprochй mon exil; on se croit entraоnй dans mon malheur, on prйtend que je prкche l'Athйisme а ma soeur qui est une crйature cйleste et а mon frиre qui est trиs drфle et trиs jeune, qui admirait mes vers et que j'ennuie trиs certainement. Dieu s sait, si je songe а lui? Mon pиre a eu la faiblesse d'accepter un emploi qui le mit dans tous les cas dans une fausse position а mon йgard; cela fait que je passe а cheval et dans les champs tout le temps que je ne suis pas au lit. Tout ce qui me rappelle la mer m'attriste - le bruit d'une fontaine me fait mal а la lettre - je crois qu'un beau ciel me ferait pleurer de rage; но слава <богу> небо y нас сивое, а луна точная репка... A l'йgard de mes voisins je n'ai eu que la peine de les rebuter d'abord; ils ne m'excиdent pas - je jouis parmi eux de la rйputation d'Onйguine - et voilа, je suis prophиte en mon pays. Soit-il. Pour toute ressource je vois souvent une bonne vieille voisine - j'йcoute ses conversations patriarcales. Ses filles assez mauvaises, sous tous les rapports me jouent du Rossini que j'ai fait venir. Je suis dans la meilleure position possible pour achever mon roman poйtique, mais l'ennui est une froide Muse - et mon poлme n'avance guиre - voilа pourtant une strophe que je vous dois - montrez-la au Pr Pierre. Dites lui de ne pas juger du tout par cet йchantillon. Adieu, ma respectable Princesse, je suis а vos pieds bien tristement, ne montrez cette lettre que а ceux qui j'aime et qui prennent а moi l'intйrкt de l'amitiй et non de la curiositй. Au nom du ciel, un mot d'Odessa - de vos enfants! - avez-vous consultй le docteur de Mili? que fait-il - и что Мили? Le prince a Адрес: [Пок.<орно> про.<шу> ее сият.<ельство> дост.<авить> княгине Вере Феод.<оровне> Вяземской] 108. H. В. Всеволожскому. Конец октября 1824 г. Михайловское. (Черновое) Не могу поверить, чтоб ты забыл меня, милый Все<воложской> - ты помнишь П<ушкина>, проведшего с тобою столько веселых часов - П<ушкина>, которого ты видал и пьян<ого> и влюбл.<енного>, не всегда верн<ого> твоим субботам, но неизменного твоего товарища в театре, наперсника твоих шалостей, П<ушкина>, отрезвившего тебя в страстную пятн.<ицу> и приведшего тебя под руку в церковь театральной дирекции, да помолишься господу богу и насмотришься на госпожу Овошникову. Сей самый П<ушкин> честь имеет напомнить тебе ныне о своем существовании и приступает к некоторому делу, близко до него касающемуся... Помнишь ли, что я тебе полу-продал, полу-проиграл рукопись моих стихотв.<орений>? Ибо знаешь: игра несч<астливая> родит задор. Я раскаялся, но поздно - ныне решился я исправить свои погрешности, начиная с моих стих<ов>, большая часть оных ниже посредственн<ости> и годится только на соверш<енное> уничтожение, некоторых хочется мне спасти. Все<воложской> ми<лый>, царь не дает мне свободы! продай мне назад мою рукопись, - за ту же цену 100<0> (я знаю, что ты со м<ной> спорить не станешь; даром же взять не захочу). Деньги тебе доста<влю> с благодар<ностью>, как скоро выручу - надеюсь, что мои стихи у Сленина не залежатся. Передумай и дай ответ. Обнимаю тебя, моя радость, обнимаю и крошку Всеволодчика . Когда-то свидимся.... когда-то..... 109. Б. А. Адеркасу. Конец октября (31 ?) 1824 г. Михайловское. (Отрывок) М.<илостивый> г.<осударь> Б.<орис> А.<нтонович>, Г.<осударь> имп.<ератор> высочайше (27) соизволил меня послать в поместье моих родителей, думая тем облегчить их горесть и участь сына. Неважные обвинении правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, (28) простительную старости и нежной любови его к продчим детям. Решился для его спокойствия и своего собственного просить е.<го> и.<мператорское> в.<еличество>, да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего превосх<одительства>. 110. В. А. Жуковскому. 31 октября 1824 г. Михайловское и Тригорское. Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моем положении. Приехав сюда, был я всеми встречен как не льзя лучше, но скоро вс° переменилось: отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что и его ожидает та же участь; Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче быть моим шпионом; вспыльчивость и раздражительная чувствительность отца не позволяли мне с ним объясниться; я решился молчать. Отец начал упрекать брата в том, что я преподаю ему безбожие. Я вс° молчал. Получают бумагу, до меня касающуюся. (29) Наконец желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к отцу прошу его позволения объясниться откровенно.... Отец осердился. Я поклонился, (30) сел верьхом и уехал. Отец призывает брата и повелевает ему не знаться avec ce monstre, ce fils dйnaturй... (Жуковский, думай о моем положении и суди). Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю вс°, что имел на сердце целых 3 месяца. Кончаю тем, что говорю ему в последний раз. Отец мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить... Перед тобою не оправдываюсь. Но чего же он хочет для меня с уголовным своим обвинением? рудников сибирских и лишения чести? спаси меня хоть крепостию, хоть Соловецким монастырем. Не говорю тебе о том, что терпят за меня брат и сестра - еще раз спаси меня. А. П. 31 окт. Поспеши: обвинение отца известно всему дому. Никто не верит, но все его повторяют. Соседи знают. Я с ними не хочу объясняться - дойдет до правительства, посуди, что будет. Доказывать по суду клевету отца для меня ужасно, а на меня и суда нет. Я hors la loi. P. S. Надобно тебе знать, что я уже писал бумагу губернатору, в которой (31) прошу его о крепости, умалчивая о причинах. П. А. Осипова, у которой пишу тебе эти строки, уговорила меня сделать тебе и эту доверенность. Признаюсь, мне немного на себя досадно, да, душа моя, - голова кругом идет. 111. П. А. Вяземский - Пушкину. 6 ноября 1824 г. Москва. Москва. 6-го ноября. Здесь в Москве остановить продажу Ольдекоповского Пленника нельзя, потому что здешние книгопродавцы его сами купили и ведаться должно с продавцом, а не покупщиком. Я писал о том Тургеневу; он начал уже хлопотать с Дельвигом. По моему лучшее средство, хотя на первый взгляд и странное, есть написать министру Шишкову, объяснить тебе ему свое положение и просить его о защите, как министра и старейшину литературы нашей и потому вдвойне заступника твоего в таком деле. Я почти уверен, что он по крайней мере из любочестия уважит твою прозьбу и поможет тебе. А права искать правому трудно: к тому же у нас, я думаю, и в законах ничего не придумано на такой случай, и каждое начальство скажет: это не по моей части. - Вот, что советую сделать; впрочем я рад со своей стороны хлопотать, если мое предложение тебе не улыбнется. Твое Море прелестно! Я затвердил его наизусть тот час, а это по мне великая примета. Вообще стихи потеряли для меня это очарование, это очаровательство невыразимое. Прежде стихи действовали на меня почти физически, щекотали чувства, les sens; теперь надобно им задеть струны моего ума и сокровенные струны души, чтобы отозваться во мне. Ты играешь на мне на старый лад. Спасибо, мой милый виртуоз! Пожалуйста почаще брянчи, чтобы я не вовсе рассохся! - Твое любовное письмо Тани: Я к вам пишу, чего же (юле? прелесть и мастерство. Не нахожу только истины в следующих стихах: Но, говорят, Вы нелюдим. В глуши, в деревне вс° Вам скучно, А мы ни чем здесь не блестим! Нелюдиму то и должно быть не скучно, что они в глуши и ни чем не блестят. Тут противумыслие! - Сделай милость, пришли скорее своих Цыган и дай мне их напечатать особенно! Давай мне вс° печатать. Ты жене соврал, когда говорил, что я с тобою барничал; я ни копейки от себя не бросил в Бахчисарайский Фонтан, клянусь честию, а напротив, кажется, жена не додала тебе нескольких рублей. В спор с Лже-Дмитриевым также не от тебя вступил, и во всем споре о тебе и помина не было. Да к тому же, теперь бояться нечего; я уж верно со сволочью этою в распрю не пойду; довольно и того, что раз брал я на хлебы их ничтожество и откормил их. Они раздулись моими пощечинами! Теперь буду умнее. Вообще в Москве печатать лучше, вернее, дешевле. Петербургская литература так огадилась, так исшельмовалась, что стыдно иметь с нею дело. Журналисты друг на друга доносят, хлопочут только о грошах и то ищут их в грязи и в заходах. И тебе не худо хлопотать о грошах или денежках на черный день; но это дело другое! Собери все свои элегии и пришли мне их; можно их отдельно напечатать. Потом три поэмы. Там отрывки из Онегина; а уж под конец полное собрание. Вот тебе и славная оброчная деревня! А меня наряди своим бурмистром! Тебе времени теперь много: есть досуг собрать, переписать. Да и я без дела и без охоты делать. А твое занятие будет для меня: дела не делай, а от дела не бегай. Сделай милость, для меня и для себя займись моим предложением. В Москве готовится новый журнал: Полевой и Раич главные издатели. Они люди честные и благонамеренные. Дай им что- нибудь на зубок. Они подносят тебе билет на свой журнал, который буду пересылать. - Жена писала тебе из Одессы на имя псковского губернатора. Скажи мое почтение Сергею Львовичу: не отвечал я ему на его письмо, потому что побоялся беспокоить в горести по смерти Анны Львовны. Жена тебе очень кланяется и ожидает твоего письма. Присылай стихов, все стихи! Ради бога стихов! Брату мой поклон. Адрес: Александру Сергеевичу Пушкину. 112. Л. С. Пушкину. 1-10 ноября 1824 г. Тригорское. Дела мои вс° в том же порядке, я в Михайловском редко, Annette очень смешна; сестра расскажет тебе мои новые фарсы. Все там о тебе сожалеют, я ревную и браню тебя - скука смертная везде. Скажи от меня Жуковскому, чтоб он помолчал о происшедствиях ему известных. Я решительно не хочу выносить сору из Михайловской избы - и ты, душа, держи язык на привязи. Видел ты всех святых? Шумит ли Питер? что твой приезд и что Онегин? NB. пришли мне l) Oeuvres de Lebrun, odes, йlйgies etc. - найдешь y St. Florent. 2) Серные спички. 3) Карты, т. е. картежные (об этом скажи Михайле, пусть он их и держит и продает). 3) Жизнь Емельки Пугачева. 4) Путешествие по Тавриде Муравьева. 5) Горчицы и сыру; но это ты и сам мне привезешь. Что наши литературные паны и что сволочь? Я тружусь во славу Корана и написал еще кое-что - лень прислать. Прощай, отвыкни со временем от Нащ°кина, от Сабурова, от вина и от Воейковой - а то будешь un freluquet, что гораздо хуже чем (32) Mirtil и godelureau dissolu. Языков будет в Дерпт не прежде января. Всем поклон - пиши же живее. Адрес: Милостивому государю и братцу. 113. Л. С. Пушкину. 1-10 ноября 1824 г. Михайловское. Брат, вот тебе картинка для Онегина - найди искусный и быстрый карандаш. Если и будет другая, так чтоб вс° в том же местоположении. Та же сцена, слышишь ли? Это мне нужно непременно. Да пришли мне калоши - с Михайлом. <Под картинкой:> 1 хорош - 2 должен быть опершися на гранит, 3 Лодка, 4 Крепость, Петропавловская. 114. В. А. Жуковский - Пушкину. 12 (?) ноября 1824 г. Петербург. Милый друг, твое письмо привело бы в великое меня замешательство, естьли б твой брат - не приехал (33) с ним вместе в Петербург и не прибавил к нему своих словесных объяснений. Получив его, я точно не знал на что решиться: вот первая мысль, которая мне представилась: ехать к (34) Паулуччи (который здесь и с которым NB я очень мало знаком) предупредить его на счет твоего письма к Адеркасу и объяснить ему твое положение. И я это бы сделал (ибо ничего другого [пр<идумать>] не мог придумать), естьли бы не явился твой Лев и не сказал мне, что вс° будет само собою устроено. Без него, желая тебе сделать пользу, я только бы тебе вероятно повредил, то-есть обратил бы внимание на то, что лучше оставить в неизвестности, и не могу поручиться, уважил ли бы Паулуччи мою просьбу. Тургенева, который с ним хорошо знаком, нет в Петербурге; он поехал в Москву, где ожидает его смерть матери. На письмо твое, в котором описываешь то, что случилось между тобою и отцом, не хочу отвечать, ибо не знаю, кого из вас обвинять и кого оправдывать. И твое письмо и рассказы Льва уверяют меня, что ты столько же не прав, сколько и отец твой. На вс°, что с тобою случилось, и что ты сам на себя навлек, у меня один ответ: ПОЭЗИЯ. Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастия, и обратить в добро заслуженное; ты более нежели кто-нибудь можешь и обязан иметь нравственное достоинство. Ты рожден быть великим поэтом; будь же этого достоин. В этой фразе вся твоя мораль, вс° твое возможное счастие и все вознаграждения. Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые, шелуха. Ты скажешь, что я проповедую с спокойного берега утопающему. Нет! я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, естьли употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, естьли захочет сам. Плыви, силач. А я обнимаю тебя. Уведомь непременно, что сделалось с твоим письмом. Читал Онегина и Разговор, служащий ему предисловием: несравненно! По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнассе. И какое место, естьли с высокостию гения соединить и высокость цели! Милый брат по Аполлону! это тебе возможно! А с этим будешь недоступен и для всего, что будет шуметь вокруг тебя в жизни. Адрес: Александру Сергеевичу Пушкину. 115. Л. С. Пушкину. Первая половина ноября 1824 г. Михайловское. Брат, ты мне пришлешь немецкую критику Кавк.<азского> Пл.<енника>? (спросить у Греча) да книг, ради бога книг. Если гг. издатели не захотят удостоить меня присылкою своих альманаков, то скажи Сленину, чтоб он мне их препроводил, в том числе и Талию Булгарина. К стати о талии: на днях я мерился поясом с Евпр.<аксией> и тальи наши нашлись одинаковы. След. из двух одно: или я имею талью 15 летней девушки, или она талью 25 летн. мущины. Евпр.<аксия> дуется и очень мила, с Анеткою бранюсь; надоела! Еще комисии: пришли мне рукописную мою книгу да портрет Чадаева, да перстень - мне грустно без него; рискни - с Михайлом. Надеюсь, что разбойники тебя не ограбили. NB. Как можно ездить без оружия! Это и в Азии не делается. Что Онегин? перемени стих Звонок раздался поставь: Швейцара мимо он стрелой. В Разг.<оворе> после Искал вниманье красоты нужно непременно: Глаза прелестные читали Меня с улыбкою любви, Уста волшебные шептали Мне звуки сладкие мои. Не забудь Фон-Визина писать Фонвизин. Что он за не-христ? он русской, из перерусских русской. Здесь слышно будто губернатор приглашает меня во Псков. Если не получу особенного повеления, верно я не тронусь с места. Разве выгонят меня отец и мать. Впроччем я всего ожидаю. Однако поговори, заступник мой, с Ж.<уковским> и с Кар.<амзиным>. Я не прошу от правительства полу-милостей; это было бы полу-мера, и самая жалкая. Пусть оставят меня так, пока царь не решит моей участи. Зная его твердость и, если угодно, упрямство, я бы не надеялся на перемену судьбы моей, но со мной он поступил не только строго, но и несправедливо. Не надеясь на его снисхождение - надеюсь на справедливость его. Как бы то ни было, не желаю быть в П.<етер> Б.<урге>, и верно нога моя дома уж не будет. Сестру цалую очень. Друзей моих также - тебя в особенности. Стихов, стихов, стихов! Conversations de Byron! Walt Scott! это пища души. Знаешь ли <мои> (35) занятия? до обеда пишу записки, обедаю поздно; пос.<ле> об.<еда> езжу верьхом, вечером слушаю сказки - и вознаграждаю тем (36) недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма! Ах! боже мой, чуть не забыл! вот тебе задача: историческое, сухое известие о Сеньке Разине, единственном поэтическом лице рус.<ской> ист.<ории>. Прощай, моя радость. Что ж чухонка Баратынского? я жду. Адрес: Его благородию милостивому государю Льву Сергеевичу Пушкину. В С.-Петербург. У [Измайловского] [Обухова] моста в доме Полторацкого. 116. И. M. Рокотову. Середина августа - середина ноября 1824 г. Михайловское. Monsieur, je me serais fait un devoir de vous envoyer ma calиche, mais pour le moment je n'ai pas de chevaux а ma disposition. Si vous voulez bien l'envoyer chercher, elle est а vos ordres. Si Monsieur votre frиre me faisait l'honneur de passer chez moi, j'aurais йtй enchantй de le recevoir et de renouveler une connaissance aussi aimable. Quant а ce qui regarde le prix, j'aurais voulu la vendre, comme j'ai eu l'honneur de vous le dire, pour 1500. Au reste je m'en rapporterai absolument а la dйcision de Monsieur votre frиre. Agrйez les assurances du respect le plus profond et la considйration la plus parfaite. - Monsieur, votre trиs humble et obйissant serviteur Alexandre Pouchkine. Mercredi. P. S. Mon pиre vous prйsente ses respects. Il espиre la prochaine fois avoir la double satisfaction de recevoir а Михайловское vous et Monsieur votre frиre. 117. Л. С. Пушкину. Начало 20-х чисел ноября 1824 г. Михайловское. Скажи моему гению-хранителю, моему Жуковскому, что, слава богу, вс° кончено. Письмо мое к Адеркасу у меня, наши, думаю, доехали, а я жив и здоров. Что это у вас? потоп! ничто проклятому Петербургу! voilа une belle occasion а vos dames de faire bidet. Жаль мне Цветов Дельвига; да надолго ли это его задержит в тине петербургской? Что погреба? признаюсь, и по них сердце болит. Не найдется ли между вами Ноя, для насаждения винограда? На святой Руси не штука ходить нагишом, а хамы смеются. Впроччем это вс° вздор. А вот важное: т°тка умерла! Еду завтра в Св.<ятые> горы и велю отпеть молебен или панихиду, смотря по тому, что дешевле. Думаю, что наши отправятся в Москву; добрый путь! Печатай, печатай Онегина и с Разговором. Обними Плетнева и Гнедича; обоим буду писать на будущей почте. Вот тебе: А.<нна> Н.<иколаевна> на тебя сердита. Рокотов пересказал П.<расковье> А.<лександровне> твои письма в Лубны и к матери. Опять сплетни! и ты хорош. Вс°-таки она приказала тебя пустель<гу>, (37) расцеловать. Евпраксея уморительно смешна, я предлагаю ей завести с тобою философическую переписку. Она вс° завидует сестре, что та пишет и получает письма. Отправь с Михайлом вс°, что уцелело от Александрийского пожара, да книги, о которых упоминаю в письме с сестрой. Библию, библию! и французскую непременно. Образ жизни моей вс° тот же, стихов не пишу, продолжаю свои Записки да читаю Кларису, мочи нет какая скучная дура! Жду твоих писем, что Всеволожской, что моя рукопись, что письмо мое к к.<нягине> В.<ере> Ф.<едоровне>? Будет ли картинка у Онегина? что делают Полярные господа? что Кюхля? Прощай, душа моя, будь здоров и не напейся пьян, как тот - после своего потопа. NB. Я очень рад этому потопу, потому что зол. У вас будет голод, слышишь ли? Торопи Дельвига, присылай мне чухонку Баратынского, не то прокляну тебя. Скажи сестре, что я получил письмо к ней от милой кузины гр.<афини> Ив<е>л.<ичевой> и распечатал, полагая, что оно столько же ответ мне, как и ей - об ъявление о потопе, о Колосовой, ум, любезность и вс° тут. Поцалуй ее за меня, т. е. сестру Ольгу - а гр.<афине> Екат.<ерине> дружеское рукожатие. Скажи Сабурову, чтоб он не дурачился, усовести его. Пиши же ко мне. <Приписка после вскрытия письма:> Ах, милый, богатая мысль! распечатал нарочно. Верно есть бочки per fas et n (38) продающиеся в П.<етер> Б.<урге> - купи, что можно будет, подешевле и получше. Этот потоп - оказия. Адрес: Льву Сергеевичу Пушкину в собственные лапки. Я расковырял. (39) 118. В. А. Жуковскому. 29 ноября 1824 г. Михайловское. Мне жаль, милый, почтенный друг, что наделал эту всю тревогу; но что мне было делать? я сослан за строчку глупого письма, что было бы, если правительство узнало [бы] обвинение отца? это пахнет палачем и каторгою. Отец говорил после: Экой дурак, в чем оправдывается! (40) да он бы еще осмелился меня бить! да я бы связать его велел! - зачем же обвинять было сына в злодействе несбыточном? да как он осмелился, говоря с отцом, непристойно размахивать руками? это дело десятое. Да он убил отца словами! - каламбур и только. Воля твоя, тут и поэзия не поможет. Что ж, милый? будет ли что-нибудь для моей маленькой гречанке? она в жалком состоянии, а будущее для нее и того жалчее. Дочь героя, Жуковский! Они (41) родня поэтам по поэзии. Но полу-милорд Воронцов, даже не полу-герой. Мне жаль, что он бессмертен твоими стихами, а делать нечего. Получил я вчера письмо от Вяземского, уморительно смешное. Как мог он на Руси сохранить свою веселость? Ты увидишь Карамзиных - тебя да их люблю страстно. Скажи им от меня что хочешь. 29 Нояб. Адрес: Его высокоблагородию милостивому государю Василью Андреевичу Жуковскому В С.Петербург. В Аничковском дворце. 119. П. А. Вяземскому. 29 ноября 1824 г. Михайловское. Ольдекоп, мать его в рифму; надоел! плюнем на него и квит. Предложение твое касательно моих элегий не сбыточно и вот почему: в 1820 г. переписал я свое вранье и намерен был издать его по подписке; напечатал билеты и роздал около сорока. Я проиграл потом рукопись мою Никите Всеволожскому (разумеется, с известным условием). Между тем принужден был бежать из Мекки в Медину, мой Коран пошел по рукам - и доныне правоверные ожидают его. Теперь поручил я брату отыскать и перекупить мою рукопись, и тогда приступим к изданию элегий, посланий и смеси. Должно будет объявить в газетах, что так как розданные билеты могли затеряться по причине долговремянной остановки издания, то довольно будет, для получения экземпляра, одного имени с адресом, ибо (солжем на всякой страх) имена всех г.г. подписавшихся находятся у Издателя. Если понесу убыток и потеряю несколько экземпляров, пенять не на кого, сам виноват (это остается между нами). (42) Брат увез Онегина в П.<етер> Б.<ург> и там его напечатает. Не сердись, милый; чувствую, что в тебе теряю вернейшего попечителя, но в нынешние обстоятельства, всякой другой мой издатель невольно привлечет на себя внимание и неудовольствия. Дивлюсь, как письмо Тани очутилось у тебя. NB. истолкуй это мне. Отвечаю на твою критику: Нелюдим не есть мизантроп, т. е. ненавидящий людей, а убегающий от людей. Онегин нелюдим для деревенских соседей; Таня полагает причиной тому то, что в глуши, в деревне вс° ему скучно, и что блеск один может привлечь его... если впроччем смысл и не совсем точен, то тем более истины в письме; письмо женщины, к тому же 17 летней, к тому же влюбленной! Что ж, душа моя, твоя проза о Байроне? я жду, не дождусь. Смерть моей тетки frйtillon не внушила ли какого-нибудь перевода В.<асилию> Л-<ьвови>чу? нет ли хоть эпитафии? Пиши мне: Ее высокор.<одию> Парасковье Александровне Осиповой, в Опочку, в село Троегорское, для дост. А. С. и вс° тут, да найди для конверта ручку почетче твоей. Прощай, добрый слышатель; отвечай же мне на мое полу-слово. Княгине Вере я писал; получила ли она письмо мое? Не кланяюсь, а поклоняюсь ей. 29 ноябр. Знаешь ли ты мою Телегу жизни? Хоть тяжело подчас в ней бремя, Телега на ходу легка; Ямщик лихой, седое время, Везет, не слезит с облучка. С утра садимся мы в телегу; Мы рады голову сломать И, презирая страх и негу, Кричим: валяй, <----- ---->! Но в полдень нет уж той отваги. Порастрясло нас; нам страшней И косогоры, и овраги; Кричим: полегче, дуралей! Катит по прежнему телега; Под вечер мы привыкли к ней И дремля едем до ночлега - А время гонит лошадей. 1823. Можно напечатать, пропустив русской титул..... Адрес: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве в Чернышевском переулке в собств. доме. 120. Л. С. Пушкину и О. С. Пушкиной. 4 декабря 1824 г. Михайловское. <Л С. Пушкину:> Не стыдно ли Кюхле напечатать ошибочно моего демона! моего демона! после этого он и Верую напечатает ошибочно. Не давать ему за то ни Моря, ни капли стихов от меня. NB. г. Издатель Онегина Стихи для вас одна забава, Немножко стоит вам присесть. Понимаете? да нельзя ли еще под Разговором поставить число 1823 год.? Стих: Вся жизнь одна ли, две ли ночи надобно бы выкинуть, да жаль - хорош. Жаль еще, что Поэт не побранил потомства в присутствии своего Книгопр.<одавца>. Mes arriиre-neveux me devraient cet ombrage. С журналистами делай, что угодно, дарю тебе мои мелочи на пряники; продавай или дари, что упомнишь, а переписывать мочи нет. Мих.<айло> привез мне вс° благополучно, а библии нет. Библия для христианина то же, что история для народа. Этой фразой (наоборот) начиналось прежде предисловие Ист.<ории> Кар.<амзина>. При мне он ее и переменил. - Закрытие феатра и запрещение балов - мера благоразумная. Благопристойность того требовала. Конечно народ не участвует в увеселениях высшего класса, но во время общественного бедствия не должно дразнить его обидной роскошью. Лавошники, видя освещение бель-этажа, могли бы разбить зеркальные окна, и был бы убыток. Ты видишь, что я беспристрастен. Желал бы я похвалить и проччие меры правительства, да газеты говорят об одном розданном миллионе. Велико дело миллион, но соль, но хлеб, но овес, но вино? об этом зимою не грех бы подумать хоть в одиночку, хоть комитетом. Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного. Ни чуть незабавно стоять в Инвалиде на ряду с идилическим коллежским ассесором Панаевым. Пришли же мне Эду Баратынскую. Ах он чухонец! да если она милее моей Черкешенки, так я повешусь у двух сосен и с ним никогда знаться не буду. 4 дек. <О. С. Пушкиной:> Милая Оля, благодарю за письмо, ты очень мила, и я тебя очень люблю, хоть этому ты и не веришь. Si ce que vous dites concernant le testament d' А.<нна> Л.<ьвовна> est vrai, c'est trиs joli de sa part. Au vrai j'ai toujours aimй ma pauvre tante, et je suis fвchй que Chalikof ait pissй sur son tombeau. Няня исполнила твою комисию, ездила в Св.<ятые> горы и отправила панихиду или что было нужно. Она цалует тебя, я также. Твои троегорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы. <Л. С. Пушкину:> Лев! сожги письмо мое. Кланяйся В.<асилию> В.<асильевичу> Э.<нгельгардту> и Гнедичу, и Плетневу, и Онегину, и Сленину. Присылай мне Старину: это приятная новость. Торопи Дельвига; надеюсь, что не претерпел он убытку. Что Козлов слепой? ты читал ему Он.<егина>? (43) Адрес: Ее сиятельству милостивой государыне Катерине Марковне графине Ивеличевой в С. Петербург у Калинкина мосту в собственном доме. Пр.<ошу> дост.<авить> братцу Льву Серг. 121. А. Г. Родзянке. 8 декабря 1824 г. Михайловское. Милый Родзянко, твой поклон меня обрадовал; не решишься ли ты, так как ты обо мне вспомнил, написать мне несколько строчек? Они бы утешили мое одиночество. Объясни мне, милый, что такое А. П. Керн, которая написала много нежностей обо мне своей кузине? Говорят, она премиленькая вещь - но славны Дубны за горами. На всякой случай, зная твою влюбчивость и необыкновенные таланты во всех отношениях, полагаю дело твое сделанным или полу-сделанным. (44) Поздравляю тебя, мой милый: напиши на это вс° элегию или хоть эпиграмму. Полно врать. Поговорим о поэзии, т. е. о твоей. Что твоя романтическая поэма Чуп? Злодей! не мешай мне в моем ремесле - пиши сатиры, хоть на меня; не перебивай мне мою романтическую лавочку. К стати: Баратынский написал поэму (не прогневайся [Чу<хонку>] про Чухонку), и эта чухонка говорят чудо как мила. - А я про Цыганку; каков? подавай же нам скорей свою Чупку - ай да Парнасе! ай да героини! ай да честная компания! Воображаю, Аполлон, смотря на них, закричит: зачем ведете мне не ту? А какую ж тебе надобно, проклятый Феб? гречанку? италианку? чем их хуже чухонка или цыганка. <-----> одна - <--->! (45) т. е. оживи лучом вдохновения и славы. Если А.<нна> П.<етровна> так же мила, как сказывают, то верно она моего мнения: справься с нею об этом. Поклон Порфирию и всем моим старым приятелям. Прости, украинской мудрец, Наместник Феба и Приапа! Твоя соломенная шляпа Покойней, (46) чем иной венец; Твой Рим - деревня; ты мой Папа, Благослови ж меня, певец! 8 дек. Адрес: Поэту Родзянке. 122. Д. М. Шварцу. Около 9 декабря 1824 г. Михайловское. (Черновое) Буря кажется успокоилась, осмеливаюсь выглянуть из моего гнезда и подать вам голос, милый Дм.<итрий> Мак.<симович.> Вот уже 4 месяца, как нахожусь я в глухой деревни - скучно, да нечего делать; здесь нет ни моря, ни неба полудня, ни италианской оперы. Но за то нет - ни саранчи, ни милордов Уоронцовых. Уединение мое совершенно - праздность торжественна. Соседей около меня мало, я знаком только с одним семейством, и то вижу его довольно редко - целый день верьхом - вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны; вы кажется раз ее видели, она единственная моя подруга - и с нею только мне нескучно. Об Одессе ни слуху, ни духу. Сердце вести просит - долго не смел затеять переписку с оставленными товарищами - долго крепился, но не утерпел. Ради бога! слово живое об Одессе - скажите мне, что у вас делается - скажите во-первых выздоровела <ли> маленькая гр.<афиня> Гурьева, я сердечно желаю всего счастья, почт. и благ. 123. Л. С. Пушкину. Около (не позднее) 20 декабря 1824 г. Михайловское. Вульф здесь, я ему ничего еще не говорил, но жду тебя - приезжай хоть с П.<расковьей> А.<лександровной>, хоть с Дельвигом; переговориться нужно непременно. С Рокотовым я писал к тебе - получи это письмо непременно. Тут я по глупости лет прислал тебе святочную песенку. Ветреный юноша Р.<окотов> может письмо затерять - а ничуть не забавно мне попасть в крепость pour des chansons. Христом и богом прошу скорее вытащить Онегина из-под цензуры - слава, <-- > ее <----> - деньги нужны. Долго не торгуйся за стихи - режь, рви, кромсай хоть все 54 строфы его. Денег, ради бога, денег! - У меня с Тригорскими завязалось дело презабавное - некогда тебе рассказывать, а уморительно смешно. Благодарю тебя за книги, да пришли же мне всевозможные календари, кроме Придворного и Академического. К стати - начало речи старика Шишкова меня тронуло, да конец подгадил вс°. Что ныне цензура? Напиши мне нечто О / Карамзине, ой, ых. Жуковском Тургеневе А. Северине Рылееве и Бестужеве И вообще о толках публики. Насели ли на Воронцова? Царь, говорят, бесится - за что бы кажется, да люди таковы! - Пришли мне бумаги почтовой и простой, если вина, так и сыру, не забудь и (говоря по Делилевски) витую сталь, пронзающую засмоленую [пробку] главу бутылки - т. е. штопер. Мне дьявольски не нравятся п<етербургск>ие толки о моем побеге. Зачем мне бежать? здесь так хорошо! Когда ты будешь у меня, то станем трактовать о банкире, о переписке, о месте пребывания Чедаева. Вот пункты, о которых можешь уже осведомиться. Кто думает ко мне заехать? Избави меня От усыпителя глупца, От пробудителя нахала! - впроччем, всех милости просим. С посланным посылай, что задумаешь - addio. Получил ли ты письмо мое о Потопе, где я говорю тебе voilа une belle occasion pour nos dames de faire bidet? NB. NB. Хотел послать тебе стихов, да лень. 124. Л. С. Пушкину. 20-23 декабря 1824 г. Михайловское. Брат! здраствуй - писал тебе на днях; с тебя довольно. Поздравляю тебя с рожеством господа нашего и прошу поторопить Дельвига. Пришли мне Цветов да Эду да поезжай к Энгельгартову обеду. Кланяйся господину Жуковскому. Заезжай к Пущину и Малиновскому. Поцалуй Матюшкина, люби в почитай Александра Пушкина. Да пришли мне кольцо, мой Лайон. (47) 125. Л. С. Пушкину. Ноябрь - декабрь 1824 г. Михайловское. Бумаги, перьев облаток, чернил чернильницу de voyage Чамодан Библии 2 Шекспир Вина [bordeau] Soterne Champagne Сыр ли<мбургский> Курильницу Lampe de voyage Allumettes Табак Гл.<иняную> труб<ку с> черешневым чубуком> [Chemises] formes (48) bague Mйdaillon simpile montre Примечания (1) в подлиннике: мого (2) в подлиннике, видимо, описка: Паризаны (3) переделано из лучшие (4) (похабный) вписано (5) сперва было начато: О п<оэме> (6) 3000 исправлено из 1000. (7) и переделано из я (8) вместо прав сперва было начато: не (9) приписка - сбоку страницы (10) в подлиннике: vaillent (11) ты вписано (12) прорвано (13) в подлиннике: В Чернышевской переулке (14) в подлиннике: литтературы, затем одно т зачеркнуто. (15) вот вписано (16) ей дней подчеркнуто двумя чертами. (17) 4-ой переправлено из 5-ой (18) человеческим вписано (19) сперва было: законнорожденный потомок их школьной славы (20) четыре последние слова густо замараны другими чернилами (21) тут же переделано из ту же (22) когда увидел переделано из увидев (23) она переделано из я (24) Мнение Писарева вписано (25) верхний край письма оторван (26) в Кишеневе вписано (27) переделано из по высочайшему (28) переделано из мнительную (29) фраза вписана (30) поклонился вписано (31) в подлиннике: в котором (32) переделано из un (33) сперва было: замешательство без приезда твоего брата в (34) переделано из въ (35) кусок вырван (36) тем вписано (37) пустель<гу> вписано (38) повреждено при вскрытии и новой заклейке (39) у прорванного места, близ печати (40) в чем оправдывается! вписано (41) переделано из он (42) слова в скобках вписаны (43) последний абзац приписан сверху и сбоку первой страницы (44) переделано из сделанное или полу-сделанное (45) три последние слова позднее зачеркнуты (46) переделано из Спокойней (47) приписка на обороте, поперек страницы (48) в подлиннике заключено в рамку вместе с зачеркнутым словом Chiemises и помечено сбоку крестиком. ПЕРЕПИСКА 1825 126. К. Ф. Рылеев - Пушкину. 5-7 января 1825 г. Петербург. Рылеев обнимает Пушкина и поздравляет с Цыганами. Они совершенно оправдали наше мнение о твоем таланте. Ты идешь шагами великана и радуешь истинно русские сердца. Я пишу к тебе: ты, потому что холодное вы не ложится под перо; надеюсь, что имею на это право и по душе и по мыслям. Пущин познакомит нас короче. Прощай, будь здоров и не ленись: ты около Пскова: там задушены последние вспышки русской свободы; настоящий край вдохновения - и неужели Пушкин оставит эту землю без поэмы. 127. П. А. Плетнев - Пушкину. 22 января 1825 г. Петербург. 22 генваря, 1825. С. п. бург. Как быть, милый Пушкин! Твое письмо пришло поздо. Первый лист Онегина весь уже отпечатан, числом 2400 экзем. Следственно поправок сделать нельзя. Не оставить ли их до второго издания? В этом скоро будет настоять нужда. Ты верно уже получил мое письмо с деньгами 500 р. По этому суди, что работа у нас не дремлет, когда дело идет о твоих стихах. Все жаждут. Онегин твой будет карманным зеркалом петербургской молод°жи. Какая прелесть! Латынь мила до уморы. Ножки восхитительны. Ночь на Неве с ума нейдет у меня. Если ты в этой главе без всякого почти действия так летишь и влечешь, то я не умею вообразить, что выйдет после. Но Разговор с книгопродавцем верх ума, вкуса и вдохновения. Я уж не говорю о стихах: меня убивает твоя логика. Ни один немецкий профессор не удержит в пудовой диссертации столько порядка, не поместит столько мыслей и не докажет так ясно своего предложения. Между тем какая свобода в ходе! Увидим, раскусят ли это наши классики? Они до слез уморительны. Прочитай во 2-м • Сына Отечества брань на мое Письмо о русских поэтах. Бранятся за Баратынского, как будто он в своей раме не совершенство, какого только можно желать. Бранятся за Жуковского, как будто не с него начался у нас чистый поэтический язык. Бранятся за Державина, как будто нельзя быть высочайшим поэтом, не попадая в золотый век. А Гомер-то? Но сделай милость, держи при Критике и мое письмо. Они меня криво толкуют. Они хотят уверить, что я поместил тебя в число плаксивых элегиков, когда я упомянул, что игривость твоя не мешает тебе в то же время быть исполненным самою трогательною чувствительностию. Они думают сделать тебе честь, сказавши, что у тебя один поэтический ум, а нежных и глубоких движений сердца ты не разумеешь. Они разочли, что великому поэту смешно быть чувствительным. Им кажется, что Шаликов чувствителен. Вот судьи наши! Радуйтесь, чернь рукоплещет. Но полно о глупостях. Козлова завтра увижу и прочитаю твое письмо. Он твоим словом больше дорожит, нежели всеми громкими похвалами. Его Байрон (мне давно казалось) по частям лучше, нежели в целости. Историю никак не уломаешь в лирическую пиесу. Рылеев это прежде него доказал своими Думами. Какие мерзости с Дельвигом делают эти молодцы за Северные Цветы. У них на Парнассе толкучий рынок. Вс° для денег. О себе прошу тебя. Если ты доброжелательствуешь мне: говори прямее. Шутка конечно мила; но дело нужнее. После твоих побранок мне легче исправляться. О стихах я уж не спрашиваю. Но что проза? Главное: есть ли слог? Без него, по моему мнению, нет и прозы. Истина мыслей рано или поздо приходит, а слога не возьмешь ни из грамматики, ни в книгах не начитаешь. Тебе со стороны легче видеть вс° ясно. Толков ты не слышишь. Одно осталось тебе: диктаторствуй над литературными плебеянами, да и только! Я жду от тебя ответа нетерпеливо. Пиши обо всем, что ты думаешь начать или с новыми, или с прежними изданиями. Если хочешь денег, то распоряжайся скорее. Когда выйдет Онегин, я надеюсь скопить для будущих изданий значительную сумму, не отнимая у твоих прихотей необходимого. 128. К. Ф. Рылееву. 25 января 1825 г. Михайловское. Благодарю тебя за ты и за письмо. Пущин привезет тебе отрывок из моих Цыганов. Желаю, чтоб они тебе понравились. Жду Пол.<ярной> Звез.<ды> с нетерпеньем, знаешь для чего? для Войнаровского. Эта поэма нужна была для нашей словесности. Бест.<ужев> пишет мне много об Онегине - скажи ему, что он не прав: ужели хочет он изгнать вс° легкое и веселое из области поэзии? куда же денутся сатиры и комедии? следственно должно будет уничтожить и Orlando furioso, и Гудибраса, и Pucelle, и Вер-Вера, и Ренике-фукс, и лучшую часть Душеньки, и сказки Лафонтена, и басни Крылова etc. etc. etc. etc. etc... Это немного строго. Картины светской жизни также входят в область поэзии, но довольно об Онегине. Согласен с Бестужевым во мнении о критической [его] статье Плетнева - но не совсем соглашаюсь [в] с строгим приговором о Жук<овском>. Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? потому что зубки прорезались? Что ни говори, Ж<уковский> имел решительное влияние на дух нашей словесности; к тому же переводный слог его останется всегда образцовым. Ох! уж эта мне республика словесности. За что казнит, за что венчает? Что касается до Батюшкова, уважим в нем несчастия и не созревшие надежды. Прощай, поэт. 25 генв. 129. П. А. Вяземскому. 25 января 1825 г. Михайловское. Что ты замолк? получил ли ты от меня письмо, где говорил я тебе об Ольдекопе, о собрании моих элегий, о Татьяне, etc. В Цветах встретил я тебя и чуть не задохся со смеху, прочитав твою Черту местности. Это маленькая прелесть. Чист.<осердечный> Ответ растянут: рифмы слезы, розы завели тебя. Краткость одно из достоинств сказки эпиграмматической. Сквозь кашель и сквозь слезы очень забавно, но вся мужнина речь до за гробом ревность мучит растянута и натянута. Еще мучительней вдвойне едва ли не плеоназм. Вот тебе критика длиннее твоей пиэсы - да ты один можешь ввести и усовершенствовать этот род стихотворения. Руссо в нем образец, и его похабные эпиграммы стократ выше од и гимнов. - Прочел я в Инвалиде объявление о Телеграфе. Что там моего? Море или Телега? Что мой Кюхля, за которого я стражду, но вс° люблю? говорят, его обстоятельства не хороши - чем нехороши? Жду к себе на днях брата и Дельвига - покаместь я один одинешенек; живу недорослем, валяюсь на лежанке и слушаю старые сказки да песни. Стихи не лезут. Я кажется писал тебе, что мои Цыгане ни куда не годятся: не верь - я соврал - ты будешь ими очень доволен. Онегин печатается; брат и Плетнев смотрят за изданием; не ожидал я, чтоб он протерся сквозь цензуру - честь и слава Шишкову! Знаешь ты мое Второе послание цензору? там между проччим Обдумав наконец намеренья благие, Министра честного наш добрый царь избрал. Шишков уже наук правленье восприял. Сей старец дорог нам: он блещет средь народа Священной памятью Двенадцатого года, Один в толпе вельмож он русских Муз любил, Их незамеченных созвал, соединил, От хлада наших дней спасал он лавр единый Осиротевшего венца Екатерины etc. Так Арзамасец говорит ныне о деде Шишкове, tempora altri! вот почему я не решился по твоему совету к нему прибегнуть в деле своем с Ольдекопом. В подлостях нужно некоторое благородство. Я же подличал благонамеренно - имея в виду пользу [нашу] (1) нашей словесности и усмиренье кичливого Красовского. Прощай, кланяйся княгине - и детей поцалуй. Не правда ли, что письмо мое напоминает le faire [Василья Львовича]? (2) Вот тебе и стишки в его же духе Приятелям Враги мои, покаместь, я ни слова, И кажется, мой быстрый гнев угас; Но из виду не выпускаю вас И выберу, когда-нибудь, любого; Не избежит пронзительных когтей, Как налечу нежданый, беспощадный: Так в облаках кружится ястреб жадный И сторожит (3) индеек и гусей. Напечатай где-нибудь. 25 генв. Как ты находишь статью, что написал наш Плетнев? экая ералаш! Ты спишь, Брут! Да скажи мне, кто у вас из Москвы так горячо вступился за немцев против Бестужева (которого я не читал). Хочешь еще эпиграмму? Наш друг Фита, Кутейкин в эполетах, Бормочит нам растянутый псалом: Поэт Фита, не становись Фертом! Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах! Не выдавай меня, милый; не показывай этого никому: Фита бо друг сердца моего, муж благ, незлобив, удаляйся от всякия скверны. 130. П. А. Вяземскому. 28 января 1825 г. Тригорское. Пущин привезет тебе 600 рублей. Отдай их кн.<ягине> В.<ере> Ф.<едоровне> и с моей благодарностию. Савелов большой подлец. Посылаю при сем к нему дружеское письмо. Перешли его (в конверте) в Одессу по оказии, а то по почте он скажет: не получил. Охотно извиняю и понимаю его Но умный человек не может быть не плутом! A propos. Читал я Чацкого - много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек - но Грибоедов очень умен. Пришлите же мне Ваш Телеграф. Напечатан ли там Хвостов? что за прелесть его послание! достойно лучших его времен. А то он было сделался посредственным, как В.<асилий> Л.<ьвович>, Ив.<анчин>-Пис<арев> - и проч. Каков Филимонов в своем Инвалидном объявлении. Милый, теперь одни глупости могут еще развлечь и рассмешить меня. Слава же Филимонову! Пишу тебе в гостях [за] с разбитой рукой - упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наезднического честолюбия. 28 генв. 131. А. А. Бестужеву. Конец января 1825 г. Михайловское. Рылеев доставит тебе моих Цыганов. Пожури моего брата за то, что он не сдержал своего слова - я не хотел, чтоб эта поэма известна была прежде времени - теперь нечего делать - принужден ее напечатать, [прежде] пока не растаскают ее по клочкам. Слушал Чацкого, но только один раз, и не с тем вниманием, коего он достоин. (4) Вот что мельком успел я заметить: Драмматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. Следст. не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его - характеры и резкая картина нравов. В этом отношении Фамусов и Скалозуб превосходны. Софья начертана не ясно: не то <----->, не то московская кузина. Молчалин не довольно резко подл; не нужно ли было сделать из него и труса? старая пружина, но штатской трус в большом свете между Чацким и Скалозубом мог быть очень забавен. Les propos de bal, сплетни, рассказ Репетилова о клобе, Загорецкий, всеми отъявленный и везде принятый - вот черты истинно комического гения. - Теперь вопрос. В комедии Горе от ума кто умное действ.<ующее> лицо? ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий [и] благородный (молодой человек] и добрый (5) малой, проведший несколько времени с очень умным человеком (имянно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Вс°, что говорит он - очень умно. Но кому говорит он вс° это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека - с первого взгляду знать с кем имеешь дело и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подоб. (123) К стати что такое Репетилов? в нем 2, 3, 10 характеров. Зачем делать его гадким? довольно, что он ветрен и глуп с таким простодушием; довольно, чтоб он признавался поминутно в своей глупости, а не в мерзостях. Это смирение черезвычайно ново на театре, хоть кому из нас не случалось конфузиться, слушая ему подобных кающихся? - Между мастерскими чертами этой прелестной комедии - недоверчивость Чацкого в любви Софии к Молч.<алину> - прелестна! - и как натурально! Вот на чем должна была вертеться вся комедия, но Грибоедов видно не захотел - его Воля. О стихах я не говорю, половина - должны войти в пословицу. Покажи это Грибоедову. Может быть я в ином ошибся. Слушая его комедию, я не критиковал, а наслаждался. Эти замечания пришли мне в голову после, когда уже не мог я справиться. По крайней мере говорю прямо, без обиняков, как истинному таланту. Тебе кажется Олег не нравится; напрасно. Товарищеская любовь старого князя к своему коню и заботливость о его судьбе (6) - есть черта трогательного простодушия, да и происшедствие само по себе в своей простоте имеет много поэтического. Лист кругом; на сей раз полно. Я не получил Лит.<ературных> Лист.<ков> Булг.<арина>, тот •, где твоя критика на Бауринга. Вели прислать. 132. П. А. Вяземскому. Конец (после 28) января 1825 г. Михайловское. Некогда мне писать княгине - благодари ее за попечение, за укоризны, даже за советы, ибо вс° носит отпечаток ее дружбы, для меня драгоценной. - Ты конечно прав; более чем когда-нибудь обязан я уважать себя - унизиться перед правительством была бы глупость - довольно ему одного Грабе. Я писал тебе на днях - и послал некоторые стихи. Ты мне пишешь: пришли мне все стихи. Легко сказать! Пущин привезет тебе отрывки из Цыганов - заветных покаместь нет. 133. П. А. Плетнев - Пушкину. 7 февраля 1825 г. Петербург. 7 февр. 1825. С. п. б. Мне Дельвиг часто повторяет пословицу русскую: если трое скажут тебе ты пьян, то ложись спать. После твоего письма о моем несчастном Письме к графине пришлось мне лечь спать. Его облаяли в Сыне Отечества; Баратынский им недоволен, ты тоже. Я тебе очень благодарен, милый Пушкин, за все твои замечания. Теперь я буду верить всему, что ты ни скажешь мне. Этого только и добивался я от тебя. Повторю свое: Твой гордый гнев... Утешнее хвалы простонародной. И в самом деле: что за радость писать, когда не узнаешь о себе правды от людей, которых любишь и мнением которых дорожишь? Но вс° это не отнимает у меня права защищаться перед тобою, хоть для одного удовольствия дольше писать к тебе: 1) Я писал к даме, ей богу, не из куростройства, но из простодушного доброжелательства хоть двух-трех из них заставить прочитать что-нибудь по- русски; особенно хотелось мне завлечь их любопытство: познакомиться с нашими поэтами, когда они узнают хоть по одной пиесе из каждого. Они, сколько бы мы их ни бранили, вс°-таки участием своим много пособляют переносить тяжелое бремя авторства, особенно где нет совсем времени деловым людям заниматься ни прозой, ни cтихaми. 2) О Ламартине я потому должен был часто упоминать, иго он (как ты заметил из начала письма) был, так сказать, пари нашего разговора. Ты уж гляди на эту вещь в той раме (пусть она дрянная), в которой я ее поставил. 3) Мнение о русской Антологии, которую я воображаю не более, как в два-три печатных листка, не только мое, но и Крылова-Лафонтеновича. 4) Разделения наших поэтов в моем письме настоящего нет, а употребленное мною есть маленькая хитрость, чтобы только сообщить ей, кто отписал в кто пишет. Как ты прикажешь сделать, когда и этого не знают? 5) Драмматических писателей я пропустил потому, что вообще полагаю наши трагедии и комедии (выключая Недоросль), если не совсем ничтожными, по крайней мере дурными в отношении к другим родам. Шаховской, мне кажется, то же современем получит за свои комедии, что Херасков получил уже от нашего века за свои поэмы. Катенина талант я уважаю, но жестких стихов его не люблю. Хмельницкий опрятен, но в нем истинной поэзии не больше, как и в наших актрисах. 6) У Дмитриева есть пять-шесть страниц, которых, кажется, не сгладит время. В bйvues грешен - не знал. 7) О Туманском и А. Крылове согласен с тобой. Впрочем я многих из молодых назвал за то, что у них есть какое-то ухо, а я терпеть не могу, у кого одни только уши, как напр. у Воейкова и ему подобных. 8) Об языке чувств неясно выразился. Мне хотелось сказать, что до Баратынского Батюшков и Жуковский, особенно ты, показали едва ли не все лучшие элегические формы, так, что каждый новый поэт должен бы не пременно в этом роде сделаться чьим-нибудь подражателем, а Баратынский выплыл из этой опасной реки - и вот, что особенно меня удивляет в нем. 9) О золотом веке можно только гадать: но как уже не подозревать его, когда наши стихи стали писать правильнее, свободнее и яснее прозы? 10) Разнообразна ли наша словесность? В поэзии у вас довольно разнообразия, судя по числу истинных поэтов. 11) Направления нет - я похвастал. 12) Что такое Державин? На это очень желаю получить от тебя хоть несколько строчек, тем более, что я пока в душе почитаю вековечными только его, Крылова и А. Пушкина, если он на меня за это не сердится и не скажет мне дурака. 13) Твоего различения Батюшкова от Вяземского не знаю: скажи, ради бога! А Батюшков для меня прелесть. Заключу: Я это писал письмо к такой женщине, которая от доброй души говорила, будто ей нечем заменить Ламартина по-русски. Тебе смешно, а мне было до слез больно. Таким образом я с досады вс° видел у нас в лучшем виде, нежели оно в самом деле. Впрочем, кажется мне, для успехов литературы полезнее по моему пристрастно хвалить, нежели так невежественно отзываться о Крылове ([у которого будто] за то, что у него теперь нет русских куриц и русских медведей), о Жуковском (за то, что нельзя нарисовать прелести и очарования первой любви), о тебе (что будто Олег-Вещий холоден, без чувства и воображения), как имеют честь, или бесчестие, отзываться издатели Сына Отечества • 3. Но довольно. Прошу только тебя не забыть уведомить меня о том, что я выше сам означил. Остальное прими не за оправдание, но за исповедь. Ты из прежнего письма моего знаешь, что поправок сделать в Онегине и Разговоре нельзя (если не захочешь ты бросить понапрасну 2400 листов веленевой бумаги и оттянуть выход книги еще на месяц по проклятой медленности наших типографий). Теперь еще требуешь поправки, когда уже вс° отпечатано. Сделай милость, оставь до второго издания. Предвижу ваше возраженье: Но тут не вижу я стыда...... И в самом деле: твоя щекотливость почти не у места. Что знаешь ты, да кто другой, того мы не поймем. Всякой подумает, [как] будто нельзя и поэм писать Как только о себе самом? Дельвиг к тебе не скоро будет. К нему приехал отец. Забыл-было: Письма из Италии точно Перовского. О Черепе я тоже думаю: но желал бы видеть в нем несколько стихов обделаннее и общую мысль яснее изложенною. Прошу тебя, не замедли ответом. Онегина надобно выпустить. Если ты долго не ответишь мне, я, наперед говорю, согрешу: выпущу его в свет без твоего благословения и, разумеется, без поправок. 134. К. Ф. Рылеев и А. А. Бестужев - Пушкину. 12 февраля 1825 г. Петербург. <К. Ф. Рылеев:> Благодарю тебя, милый Поэт, за отрывок из Цыган и за письмо; первый прелестен, второе мило. Разделяю твое мнение, что картины светской жизни входят в область поэзии. Да если б и не входили, ты с своим чертовским дарованием втолкнул бы их насильно туда. Когда Бестужев писал к тебе последнее письмо, я еще не читал вполне первой песни Онегина. Теперь я слышал всю: она прекрасна; ты схватил вс°, что только подобный предмет представляет. Но Онегин, сужу по первой песни, ниже и Бахчисарайского фонтана и Кавказского пленника. Не совсем прав ты и во мнении о Жуковском. Неоспоримо, что Жук.<овский> принес важные пользы языку нашему; он имел решительное влияние на стихотворный слог наш - и мы за это навсегда должны остаться ему благодарными, но отнюдь не за влияние ею на дух нашей словесности, как пишешь ты. К несчастию влияние это было с лишком пагубно: мистицизм, которым проникнута большая часть его стихотворений, мечтательность, неопределенность и какая-то туманность, которые в нем иногда даже прелестны, растлили многих и много зла наделали. Зачем не продолжает он дарить нас прекрасными переводами своими из Байрона, Шиллера и других великанов чужеземных. Это более может упрочить славу его. С твоими мыслями о Батюшкове я совершенно согласен: он точно заслуживает уважения и по таланту и по несчастию. Очень рад, что Войнаровский понравился тебе. В этом же роде я начал Наливайку и составляю план для Хмельницкого. Последнего хочу сделать в 6 песнях: иначе не все выскажешь. Сей час получено Бестужевым последнее письмо твое. Хорошо делаешь, что хочешь поспешить изданием Цыган; все шумят об ней и все ее ждут с нетерпением. Прощай, Чародей. Рылеев. 12 генваря (7) <А. А. Бестужев:> Письмо твое сердечно получил - но отвечать теперь нет время. Буду писать с требуемым номером журнала, и тогда потолкуем о комедии. Замечания твои во многом правы - до свиданья на письме, прощай, мой поэт, будь самим собою и помни друзей, которые желают тебе счастия и славы. Твой Александр. Адрес (рукою Рылеева): Его благородию милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину, etc. etc. etc. 135. Л. С. Пушкину. Конец января - первая половина февраля 1825 г. Михайловское. Я с тобою не бранюсь (хоть и хочется) по 18 причинам: 1) потому что это было бы напрасно...... Цыганов, нечего делать, перепишу и пришлю к вам, а вы их тисните. Твои опасенья на счет приезда ко мне, вовсе несправедливы. Я не в Шлиссельбурге, а при физической возможности свидания, лишить оного двух братьев была бы жестокость без цели, следств. вовсе не в духе нашего времени, ни... - Жду шума от Онегина; покаместь мне довольно скучно; ты мне не присылаешь Conversations de Byron, добро! но милый мой, если только возможно, отыщи, купи, выпроси, укради Записки Фуше и давай мне их сюда; за них отдал бы я всего Шекспира; ты не (8) воображаешь, что такое Fouchй! Он по мне очаровательнее Байрона. Эти записки должны быть сто раз поучительнее, занимательнее, ярче в войне я ни чорта не понимаю.